Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1) Страница 74

- Сто сорок... Возможно, и сто пятьдесят.

- Лучше, чем ничего, - невольно вырвалось у Антуана.

Всеми силами он оборонялся от того всемогущего чувства избавления, которое уже овладевало им. Да ведь он же не грезит, улучшение явное. Дыхание становится все ровнее. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не сорваться с места, - так по-мальчишески захотелось ему засвистеть, запеть... "Лучше-чем-ни-че-го - та-та, та-та", - промурлыкал он про себя на мотив, который неотступно преследовал его с самого утра. "В сердце моем... в сердце моем... дремлет... та-та... А что же дремлет? Ах да, вспомнил - свет луны!" - внезапно подумал он. - "Свет луны! Свет луны весенней!"

В сердце моем дремлет свет лу-ны,

Дивный свет лу-ны ве-сен-ней...

На душе у него вдруг стало легко и по-настоящему радостно.

"А малышка спасена, - подумал он. - Должна быть спасена!"

Дивный свет лу-ны ве-сен-ней!..

- Ампула пуста, - сообщил врач.

- Превосходно!

В этот миг девочка, с которой он не сводил глаз, передернулась всем телом. Антуан с наигранной веселостью обернулся к молодой женщине, - та уже с четверть часа стояла, прислонившись к буфету, и ни разу не шелохнулась.

- Ну-с, сударыня, мы, кажется, заснули? - поддразнил он ее. - А где же грелка? - Он чуть не улыбнулся, увидев, как она поражена. - Именно так, сударыня, грелка, да погорячее, чтобы согреть ей ножки!

Радостно сверкнув глазами, она быстро вышла.

А тем временем Антуан наклонился, с особенной осторожностью и нежностью извлек иглу и, взяв кончиками пальцев кусок марли, наложил на ранку. Затем он ощупал детскую ручонку, кисть которой по-прежнему безжизненно никла.

- Введем еще одну ампулу камфоры, голубчик, на всякий случай; и на том - конец игре. - И он добавил сквозь зубы: - Но я ничуть не удивлюсь, если все кончится хорошо. - И снова какая-то сила, какая-то веселая сила захлестнула его.

Тут вернулась молодая женщина, неся в руках кувшин. Она постояла, не зная, как поступить; но он молчал, и она подошла к ногам девочки.

- Не так, сударыня, - проговорил Антуан всем тем же грубоватым и веселым тоном. - Вы ее обожжете! Давайте-ка сюда. Подумать только, мне приходится вас учить, как надо завертывать грелку! - И, на этот раз улыбаясь, он взял скатанную салфетку, валявшуюся на буфете, снял с нее кольцо, отшвырнул его в сторону и, обернув салфеткой кувшин, плотно приставил его к ногам девочки. А рыжеволосая все смотрела и смотрела на него, удивленная юношеской улыбкой, от которой лицо его сразу помолодело.

- Девочка... спасена? - отважилась спросить она.

Он не решился дать утвердительный ответ и проворчал:

- Узнаете через час.

Она не поддалась на обман. И смело посмотрела на него, не скрывая восхищения.

"Что же здесь делает эта красотка?" - В третий раз задался вопросом Антуан и, указывая на дверь, спросил:

- А где все остальные?

Она чуть заметно усмехнулась:

- Ждут.

- Успокойте их немного, уговорите лечь. Пусть идут спать. Да и вам, сударыня, тоже следует отдохнуть.

- О, я-то что... - шепнула она, уходя.

- Перенесем малютку на кровать, - предложил Антуан доктору. - Понесем так же, как прежде, поддержите ее ногу. Уберите валик; пусть голова лежит вровень с телом. Ну а теперь самое время сделать одно приспособление. Дайте-ка мне салфетку. И бечевку от свертка. Сейчас мы соорудим аппарат для вытяжения. Протяните бечевку между перекладинами кровати. Так, хорошо. Удобная штука - железные кровати. Теперь нам нужен груз - любой! Ну хотя бы вот этот котелок. А еще лучше - вот тот утюг. Здесь есть все, что душе угодно. Ну да, он самый, давайте-ка его сюда. Вот так! А завтра все усовершенствуем, Для небольшого вытяжения пока довольно и этого... Согласны?

Врач не отвечал. Он во все глаза глядел на Антуана, - так, должно быть, смотрела Марфа на Спасителя, когда Лазарь поднялся из гроба53. Он приоткрыл было рот. Но сказал лишь одно:

- Можно... уложить вашу сумку? - И в робком его тоне сквозило такое желание услужить, доказать свою преданность, что Антуан почувствовал упоение властью. Они были одни в комнате. Он подошел к молодому человеку и заглянул ему в глаза.

- Отличный вы парень, дружище.

У врача перехватило дыхание. Антуан, смущенный еще больше, чем его юный коллега, не дал ему вымолвить ни слова.

- А теперь отправляйтесь домой, голубчик. Час уже поздний. Нам незачем оставаться здесь вдвоем. - Тут он чуть поколебался: - Я полагаю, теперь уже можно сказать, что она спасена. Так я полагаю. Однако на всякий случай я останусь здесь на ночь, конечно, только с вашего разрешения... - продолжал Антуан, - ибо помню, что это ваша больная. Именно так. Я вмешался по необходимости, потому что этого потребовали показания. Не так ли? Но с завтрашнего дня я передаю малютку в ваши руки. И совершенно спокойно - руки эти отличные. - С этими словами он проводил врача до дверей. - Если можно, загляните сюда к двенадцати часам, - добавил он. - Я приду прямо из больницы. Вместе и обсудим, как лечить ее дальше.

- Метр, я... я так счастлив, что мог...

Антуана впервые величали "метром". И он, упиваясь воскуренным ему фимиамом, в неудержимом порыве протянул молодому человеку обе руки. Но тотчас же овладел собой.

- Да нет же, я не метр, - сказал он, и голос его дрогнул. - Нет, голубчик мой, я ученик, подмастерье, простой подмастерье. Как вы. Как другие. Как все. Пробуем, нащупываем... Делаем все, что в силах сделать; и то уже благо.

Антуан с каким-то нетерпением ждал, чтобы молодой врач ушел. Может быть, ему хотелось остаться одному? Но лицо его оживилось, когда он услышал шаги молодой женщины, возвращавшейся в комнату.

- А вы что же, не собираетесь отдыхать?

- Да нет, доктор.

Переубеждать ее он не стал.

Больная застонала; она икнула, и ее стошнило.

- Умница ты, Дедетта! - сказал Антуан. - Очень хорошо! - Он пощупал ее пульс: - Сто двадцать. Ей становится все лучше и лучше. - Он без улыбки взглянул на женщину: - Теперь я уже твердо уверен, что мы одержали победу.

Она ничего не ответила, но он почувствовал, что она ему верит. Ему явно хотелось поговорить с ней, но он по знал, с чего начать.

- Вы вели себя мужественно, - сказал он. И, как всегда, когда смущался, дерзко пошел к цели: - А какое отношение вы имеете к этой семье?

- Я? Да никакого. Просто соседка. Даже не приятельница. Живу под ними, на шестом этаже.

- Ну а кто же мать девочки? Ничего не понимаю.

- Ее мать, кажется, умерла. Это была сестра Алины.

- Алины?

- Ну да, служанки.

- Старухи, у которой дрожат пальцы?

- Да.

- Значит, девочка не родня Шалям?

- Нет. Она племянница Алины, ее воспитанница; а живет, разумеется, на средства господина Жюля.

Они разговаривали вполголоса, чуть наклонившись друг к другу, и Антуан видел близко-близко ее губы, щеки, все ее яркое лицо, которому утомление придавало особую прелесть. Он был разбит усталостью и в то же время лихорадочно возбужден и не в силах был совладать со своими инстинктами.

Ребенок зашевелился во сне. Они вместе подошли к постели. Девочка приоткрыла и снова закрыла глаза.

- Пожалуй, ей мешает свет, - проговорила молодая женщина и отнесла лампу подальше от кровати. Потом она подошла к изголовью, обтерла девочке лоб, покрытый каплями пота. И когда она наклонилась, Антуана, следившего за ней глазами, словно что-то ударило: под тканью пеньюара китайской тенью вырисовывалось тело молодой женщины, и он в смятении видел его так отчетливо, как будто она предстала перед ним нагая. Он затаил дыхание; с таким ощущением, будто ему слепит глаза, он смотрел, как в полутьме плавно подымается и опускается ее грудь, подчиняясь ритму дыхания. У Антуана вдруг похолодели, судорожно сжались руки. Никогда еще так внезапно не налетала на него такая неистовая страсть.

- Мадемуазель Рашель... - послышался чей-то шепот.

Она подняла голову, сказала:

- Это Алина, ей хочется побыть около малышки.

Она улыбнулась, словно поддерживая просьбу служанки. Ему стало досадно, что появится третье лицо, но отказать он не решился.

- Так, значит, вас зовут Рашель? - пробормотал он. - Хорошо, хорошо, пусть войдет.

Он мельком заметил, как старушка встала на колени у кровати. Он подошел к открытому окну, в висках у него стучало; с улицы не доносилось ни малейшего дуновения; порою вспыхивали далекие зарницы, и тогда небо над крышами светлело. И только тут он почувствовал - до чего устал; ведь он простоял на ногах три-четыре часа подряд. Он поискал глазами, нельзя ли присесть где-нибудь. В пролете между окнами прямо на полу, на кафеле, лежали два детских матраса, уложенных наподобие дивана. Должно быть, тут обычно и спала Дедетта, а комната, должно быть, отведена была Алине. Он тяжело опустился на убогое ложе, прислонился спиной к стене, и необоримое вожделение снова охватило его: только бы еще раз проникнуть взглядом сквозь прозрачную ткань и увидеть очертания упругой трепещущей груди! Но теперь на Рашель свет не падал.