Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1) Страница 78

Мысли его были так далеки от бедняги Шаля, что вполголоса он произнес:

- А знаете, я человек счастливый! - и сразу покраснел.

Она рассмеялась. Накануне, во время операции, она смогла вполне оценить душевное величие этого человека и теперь была в восторге от того, что открыла в нем мальчишество, которое как-то приближало его к ней.

- С каких это пор? - спросила она.

Он пошел на небольшую ложь:

- С сегодняшнего утра.

А ведь так оно и было на самом деле. Ему вспомнилось, с каким ощущением вышел он от Рашели на улицу, освещенную солнцем. Никогда он не чувствовал в себе такой силы; вспомнилось, как у Королевского моста он вмешался в самую гущу экипажей и просто с поразительным хладнокровием, проскальзывая между ними, думал: "До чего же я уверен в себе, до чего же хорошо я сейчас управляю собой! А ведь есть люди, которые отрицают, что ты хозяин своей судьбы!"

- Не угодно ли вам жареных белых грибов? - спросил он.

- With pleasure[42].

- Вы говорите по-английски?

- Разумеется. Si son vedute cose piu straordinarie[43].

- И по-итальянски? И по-немецки?

- Aber nicht sehr gut[44].

Он ненадолго задумался.

- Вам доводилось путешествовать?

Она сдержала улыбку.

- Да, немного.

Он попытался заглянуть ей в глаза - уж очень загадочной показалась ему ее интонация.

- Да, о чем же я говорил? - произнес он.

Слова были для них пустым звуком, зато взгляды, улыбки, тембр голоса, самые незначительные движения помимо них вели между собою неумолчную беседу. Она вдруг сказала, внимательно посмотрев на него:

- Вы совсем не похожи на того, кого я видела этой ночью...

- Даю слово, это он и есть, - подхватил Антуан, поднимая руки, еще желтые от йода. - Не могу же я разыгрывать великого врача, когда нужно всего лишь отделить кость от котлеты!

- Знаете, я успела достаточно хорошо вас разглядеть!

- И что же?

Она промолчала.

- Вам довелось впервые присутствовать на таком представлении? - спросил он.

Она посмотрела на него, помолчала и сказала со смехом:

- Мне? - И тон ее, казалось, говорил: "Я еще и не то видела!" Но она тотчас же перевела разговор: - Вам приходится оперировать ежедневно?

- Вообще не приходится. Хирургией я не занимаюсь. Я терапевт, врач по детским болезням.

- Отчего же вы не стали хирургом? Такой человек, как вы!

- Надо полагать, это не мое призвание.

- Ах, как досадно! - вздохнула она.

Они помолчали. Ее слова вызвали в его душе печальный отзвук.

- Врач по внутренним болезням, хирург - да не все ли равно... произнес он громко. - О призваниях строятся всякие досужие домыслы. Всегда думаешь, что сам выбрал свое дело. А ведь все решают обстоятельства... - И она увидела, как на его лице вновь проступает то мужественное выражение, которое покорило ее накануне у изголовья больного ребенка. - Сделано, и обсуждать больше нечего, - продолжал он. - Избранный путь всегда лучший, только бы можно было идти вперед, к цели!

И он вдруг подумал о прелестной женщине, сидевшей напротив него, подумал о том, какое место за несколько часов она уже успела занять в его жизни, и сразу встревожился: "Главное, чтобы она не помешала мне работать! Добиваться успеха!"

Она заметила, что его лицо на миг омрачилось.

- Должно быть, вы невероятно упрямы.

Он усмехнулся:

- Вы не станете надо мной смеяться? Долгое время моим девизом было латинское слово, означающее: "Выстою!" Я даже велел отпечатать его на моей почтовой бумаге, выводил на первой странице моих книг. - Он вытащил цепочку от часов: - Даже вырезал на старинной печатке и ношу ее до сих пор.

Она подержала изящную вещицу, висевшую на конце цепочки.

- Чудесно!

- Правда? Вам нравится?

Она поняла его и сказала, возвращая печатку:

- Нет.

Но он уже отцепил брелок!

- Возьмите, прошу вас.

- Да вы с ума сошли!

- Рашель... на память о...

- На память о чем?

- Обо всем.

Она повторила:

- Обо всем? - и все смотрела ему в лицо и смеялась от души.

О, как же она сейчас ему нравилась! Как пленяла его эта непринужденная улыбка - улыбка почти мальчишеская! Не было в ней ничего общего ни с продажными женщинами, с которыми он встречался, ни с девушками и молодыми женщинами, которых видел в свете или в отелях в дни каникул и которые приводили его в замешательство, но, как правило, ничуть не привлекали. Рашель не внушала ему робости, - она была так близка ему. В ней была какая-то языческая прелесть и даже что-то от той непосредственности, которая свойственна девицам легкого поведения, любящим свое ремесло; но в ее прелести не было ничего сомнительного, пошлого. Как же она ему нравилась! Он видел в ней не только женщину, отвечавшую его вкусам, как ни одна другая, но впервые в жизни ему казалось, что он нашел спутницу жизни, друга.

Мысль эта неотступно преследовала его с самого утра. Он уже вынашивал замысел новой своей жизни, в которой Рашель отводилось определенное место. Одно только и оставалось для заключения договора - согласие соучастника. И он совсем по-мальчишески вел себя, сгорал от желания взять ее за руку, сказать; "Вы та, которую я ждал. Не хочу я больше случайных связей, но я терпеть не могу неясности, поэтому давайте заранее определим наши отношения. Вы будете моей любовницей. Наладим же нашу жизнь". Уже не раз он невольно выдавал свою заветную мечту, отваживался заглянуть в будущее; но она делала вид, будто не понимает, и он угадывал в ней какую-то сдержанность, которая мешала ему сразу раскрыть все свои замыслы.

- Не правда ли, здесь уютно? - говорила она, объедая гроздь замороженной смородины, подкрасившей ей губы.

- Да. Надо его запомнить. В Париже все найдешь, даже что-то провинциальное. - И, показывая на пустой зал, он добавил: - И нечего опасаться, что кого-нибудь встретишь.

- Вам было бы неприятно, если бы нас встретили вместе?

- Что за выдумки, я же о вас беспокоюсь.

Она пожала плечами.

- Обо мне? - Ей было приятно сознавать, что она возбуждает его любопытство, и она не спешила рассказывать о себе. Но в его вопрошающем взгляде было столько затаенной тревоги, что она решилась и доверительно сказала: - Повторяю, мне не перед кем отчитываться. Средства на жизнь, пусть скромные, у меня есть, и я обхожусь. Я свободна.

Напряженное лицо Антуана сразу разгладилось - он обрадовался, как ребенок. И она поняла, что он воспринял смысл ее слов так: если захочешь, я стану твоей. Будь на его месте любой другой, она бы возмутилась, но он ей нравился, и радостное сознание, что она желанна, унесло обиду при мысли, что он неверно понимает ее.

Подали кофе. Она умолкла, задумалась. Ведь и самой ей не казалось невероятной их связь; вот сейчас, например, она вдруг подумала: "Заставлю его сбрить бороду". Однако, ведь она его совсем не знает; такое влечение, как то, что сегодня она испытывает к нему, она в общем уже испытывала к другим. Пусть он не заблуждается и не смотрит на нее так, как смотрит сейчас, самоуверенно и плотоядно...

- Папиросу?

- Не надо, у меня есть свои, не такие крепкие.

Он протянул ей горящую спичку; она затянулась, выпустила струю дыма, окутавшего ее лицо.

- Благодарю.

Сомнений нет; нужно с самого начала избежать недоговоренности. Ей тем легче было завести откровенный разговор, что она ничем не рисковала. Она чуть отодвинула чашку, облокотилась на стол, оперлась подбородком на сплетенные пальцы. Она щурилась от дыма, и глаз ее почти не было видно.

- Да, я свободна, - с ударением произнесла она, - но это отнюдь не значит, что мною можно располагать. Вам это понятно?

И снова у него на лице появилось обычное упрямое выражение. Она продолжала:

- Признаюсь, жизнь меня потрепала, и довольно основательно. Не всегда я располагала свободой. Еще два года назад ее у меня не было. А теперь есть. И я дорожу ею. - Она воображала, что говорит искренне. - Так дорожу, что ни за что на свете с ней на расстанусь! Вам это понятно?

- Да.

Они замолчали. Он наблюдал за ней. Она усмехнулась и, не глядя на него, стала помешивать кофе ложечкой.

- К тому же говорю вам прямо: мне не дано быть верной подругой, надежной любовницей. Люблю потакать всем своим прихотям. Самым разным. А для этого надо быть свободной. И я хочу остаться свободной. Вам это понятно?

И не спеша она начала прихлебывать мелкими глотками кофе, обжигая губы.

Антуан вдруг почувствовал отчаяние. Все рушилось. Но ведь она еще тут, рядом с ним, пока ничего не потеряно. Он никогда не отказывался от того, что задумал; к поражениям он не привык. Во всяком случае, теперь ему все ясно. А ясность он предпочитал самообману. Когда ты хорошо осведомлен, можно действовать. Ни на миг ему не приходило в голову, что она может ускользнуть от него, может отвергнуть замысел их союза. Таков уж он был: всегда убежден, что непременно достигнет цели.