Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения Страница 8

– А тебя, Лукреция, лучше выдать замуж за Сфорца.

Лукреции было все равно, только бы не к Ферранте.

– Я подумал и решил, что вполне подойдет граф Пезаро Джованни Сфорца. Он племянник Лодовико Моро.

Чезаре позволил себе усмехнуться, продемонстрировав прекрасное знание родственных отношений фамилии Сфорца:

– Лодовико Сфорца не слишком вежлив со своими племянниками.

– Да, он правит вместо Джана Галеаццо, но кто же тому виной, что племянник не может дать дяде отпор? Для Милана это куда лучше.

И снова сын показал отцу, что знает многое:

– Ваше Святейшество, осмелюсь напомнить, что ныне положение поменялось. У Лодовико Моро умерла его дражайшая супруга Беатриче д’Эсте, боюсь, что именно она была главной зачинщицей поведения мужа. А Джано Галеаццо, напротив, женился на внучке того же Ферранте Изабелле Арагонской.

– И все-то ты знаешь, – не без удовольствия улыбнулся Папа. Он был доволен осведомленностью сына, это означало, что ему самому будет хороший помощник и замена. Дочь пока слишком юна, она лишь молча следила за разговором мужчин, но придет время, и она тоже станет помощницей, отец это чувствовал. Хороших детей родила ему Ваноцца!

Польщенный Чезаро решил продемонстрировать, что он в курсе дел и возможного будущего зятя.

– А Джованни Сфорца всего лишь граф Пезаро? Полагаю, владение не приносит ему большого дохода?

– Зато хорошо расположено.

– Венеция? – Глаза юноши блеснули живым интересом. Папа поразился проницательности сына. Ответил уклончиво:

– Многое.

– Но он имеет всего двенадцать тысяч годового дохода.

– Поможем иметь больше, тем сильнее будет привязан.

– А согласится?

Они обсуждали положение дел почти на равных – отец и сын. В свои семнадцать Чезаре был куда более разумен, чем многие в сорок. Это нравилось и немного настораживало понтифика, Александр словно почувствовал какую-то угрозу, исходящую от Чезаре, но угрозу не жизни или положению, а угрозу подчинения. Чезаре всегда подчинял себе окружающих людей, конечно, он был слишком молод против Папы и уважал отца, но сейчас и понтифик почувствовал, что со временем подчинится воле сына.

– Согласится. Для этого есть кардинал Асканио Сфорца и его дядя Лодовико…

О Лукреции, казалось, забыли. Но она привыкла к мысли, что женщина полностью находится во власти мужчины, тем более, дочь во власти отца, да еще и отец – Папа Римский!

Девушка решила осторожно расспросить своего всезнающего брата об этом графе Пезаро, пусть хоть что-то расскажет.

…Александр в тот вечер долго лежал без сна, думая о своих детях. Из всех рожденных от него Борджиа всегда выделял детей Ваноцци – Джованни, Чезаре и Лукрецию. В этой троице Лукреция, конечно, стояла особняком, она была дочерью, а женский пол Борджиа любил особенно. Он с огромной нежностью относился к Лукреции, всегда баловал ее, надеясь на ответную любовь. Надеялся не зря, дочь обожала отца в той же степени, как и он ее.

Борджиа всегда понимал, что замужество Лукреции будет просто выгодной сделкой. Конечно, хорошо бы найти ей одновременно молодого и красивого мужа, который любил бы ее, девочка того достойна. Но с красивым есть опасность стать рогоносицей, может, лучше все-таки иметь послушного мужа, как вон Орсино у Джулии. Сказано уехать в родовое имение в Бассанело – уехал и лишний раз супругу оттуда не беспокоит.

Понтифик вздохнул, нет, и в таком случае не все так просто, Джулия родила дочь, но что-то подсказывало Александру, что это не его дочь. Маленькая Лаура подрастала, и все больше становилось понятно, что так и есть. Папа подчеркнуто прохладно относился к дочери своей любовницы, Джулия вопросов не задавала, видно понимая, что Александр подозревает не зря.

Лаура действительно была похожа на Орсини, что означало, что косой супруг Джулии не так прост, потому и был отослан прочь в Бассанело. Расстаться с самой Джулией у Александра не хватило духа, он любил эту красавицу, несмотря на все подозрения. К тому же у неверной любовницы было оправдание – она «изменила» с собственным мужем.

Будет ли Джованни Сфорца столь покладистым мужем, чтобы Лукреция осталась больше дочерью Борджиа, чем его женой? Все, что Александр узнал о будущем зяте, говорило за это. Джованни Сфорца двадцать шесть, он вдовец, но без детей. Это хорошо, Папа не мог представить, что будущий муж его дочери будет любить кого-то сильнее Лукреции. О том, что может вообще не любить, он даже не помышлял. Александр настолько обожал свою девочку, что был абсолютно уверен и в обязательной любви остальных.

Сейчас для отца было главным, чтобы его девочку не вырвали из-под его влияния и не лишили его общества. Это должно стать первым условием, которое будет поставлено самому графу Пезаро. Кардинал Асканио Сфорца, дядя предполагаемого жениха, смеясь, обещал поговорить с ним на эту тему:

– Ваше Святейшество, я прекрасно понимаю, что вы скорее предпочтете потерять руку или ногу, чем долго не видеть свою дочь. Думаю, Джованни Сфорца будет послушным зятем, и вообще, он должен быть благодарен, не всякому предлагают руку прекрасной Лукреции Борджиа!

За окнами уже забрезжил рассвет нового дня, а понтифик все размышлял. Теперь он думал о сыновьях. Даже сам себе Родриго не всегда сознавался, что любимый сын – Джованни, или по-испански Хуан. Почему не Чезаре? Наверное, потому что Джованни всегда требовалось больше внимания и заботы, он был слабее и беспомощней, а еще его постоянно приходилось защищать от брата.

Но при этом Джофре, который был еще меньше и слабее, такой отцовской заботы не видел. Но здесь все куда проще – Джоффредо не его сын, Ваноцци родила его от мужа, то есть поступила, как и Джулия. Борджиа дал ему свою фамилию, что вызвало возмущение Чезаре.

Если кто и достоин имени Борджиа, так это Чезаре. Высокий, стройный, сильный физически, он выделялся умом и проницательностью не только среди сверстников, но и в сравнении с куда более взрослыми и опытными людьми. Не обладай Чезаре внешностью красивого молодого человека, никто не поверил бы, что ему всего семнадцать, а не сорок. Может, потому, а не только из-за положения его отца кардиналы и признали Чезаре равным себе?

Казалось, в этом молодом человеке все замечательно: он умен, красив, силен физически, умел себя держать с людьми так, что они попадали под его обаяние… Почему же не один раз Борджиа замечал, что его сына боятся, причем боятся даже те, кому он вовсе не причинил никакого зла? Люди словно чувствовали эту угрозу будущего зла.

Чезаре учился держать себя в руках, Александр, прекрасно зная взрывной характер своего сына, понимал, как тяжело ему это дается, а потому радовался растущему умению новоиспеченного кардинала усмирять гнев. Это нужно уметь обязательно, иначе беда. Покойный муж донны Адрианы Лодовико Орсини сыграл большую роль в физическом развитии мальчика как раз, когда тот становился юношей, теперь Чезаре легко гнул подковы одной рукой и во время состязаний сворачивал головы быкам, приводя в изумление зрителей. Любимым объектом его охоты были медведи, и Папа подозревал, что далеко не всегда его сын пользуется помощью других.

Но не эта сила пугала понтифика. В Чезаре была другая – моральная сила, которая значила куда больше. С детства все, находившиеся рядом с мальчиком, понимали, что его требование лучше выполнить, и чувствовали, как его воля неуклонно подчиняет своей. С годами это умение подавлять чужую волю у Чезаре только росло, теперь и Папа чувствовал, что попадает под его влияние.

Это было тем более удивительно, что сам понтифик отличался умением словно околдовывать собеседников. Еще о кардинале Родриго Борджиа говорили, что каждый собеседник попадает под его обаяние и соглашается со всем, им сказанным, раньше, чем успеет сообразить, что ему предложили.

Но в том и беда, что обаяние у отца и сына было несколько разное. Родриго Борджиа очень любил жизнь во всех ее проявлениях и не боялся грешить, надеясь, что за полученное удовольствие Господь простит ему эти грехи. Потому и обаяние у него было особенное, оно словно обволакивало, не оставляя ощущения насилия, подчинения своей воле. У Чезаре иначе. Встречаясь с проницательным взглядом юного кардинала, человек чувствовал, что попал во власть его воли, хотелось немедленно вырваться из-под этой власти. Тех, кто подчинялся сразу и безропотно, Чезаре презирал. А вот те, кто пытался сопротивляться, становились его врагами, а быть врагом Чезаре Борджиа можно было пожелать только своему кровному врагу.

Александр помнил, как однажды, говоря о Джованни, Чезаре усмехнулся:

– Не будь он моим братом, был бы врагом.

Это было страшное признание, но отец в него поверил.

Сам Александр чувствовал, что тоже медленно, но верно попадает под влияние сына, зато сам Чезаре все реже оказывается под отцовским. В глубине души Папа понимал, что сын сможет поставить под свою руку всю Италию, но только одним способом: на колени. И сделает это, если хватит времени. Вопрос был только в том, как долго проживет сам понтифик, и дело здесь не в его физическом здоровье, с этим у Александра было все в порядке, а умении отравителей. Справиться с политическими врагами вроде Джулиано дела Ровере Папа рассчитывал своей хитростью, против нападения бандитов или убийц существовала охрана, а вот уберечься от предателей с ядом было куда труднее. Оставалось уповать на помощь Господа, хотя меры Папа, конечно, принимал.