Николай Кочин - Князь Святослав Страница 8

Никифор принял наместника приветливо.

— Ты прав. Болгар надо наказать, — сказал он с ходу.

Тут Калокир понял, откуда ветер дует. Он знал, что царь теперь нуждается в его пространном мнении. И поэтому многозначительно молчал. Василевс нахмурился.

— Печенеги — наши ближайшие соседи и… — процедил Калокир с хитрой усмешкой и был очень доволен, когда царь нетерпеливо перебил его:

— Дикие орды печенегов способны только к набегам и грабежам. Какие это союзники. Они не страшны болгарам.

Вот именно. Калокир ждал такого ответа.

— О, божественный август, благочестивейший и равноапостольный василевс! Венгры могли бы сослужить нам службу в таком случае. Сила их внушительнее, — опять не без умысла предложил Калокир, в душе радуясь, что намеренное отведение мысли василевса от Святослава скорее и вернее приближает к намеченной цели.

Ещё нетерпеливее огрызнулся василевс:

— Не в интересах Романии приближать к нашим границам столь опасных и беспокойных соседей. С поражением болгар венгры утвердятся в Мисии и тогда мы будем жертвой собственной глупости.

Калокир искусно направлял ход мыслей василевса, наслаждаясь своей победой.

— На болгар лучше всего послать народ, далеко от неё и от нас живущий, — продолжал василевс, не спуская с наместника глаз. — В случае победы над болгарами, он не сумеет, по причине усталости и потерь упрочить в Мисии своё владычество. Мы всегда его вытесним или уничтожим на месте.

Ага! Он своими словами повторял мысли наместника. Калокир торжествовал и всё молчал.

— Мне кажется, — произнёс василевс тем же задушевным тоном, с которым он обращался только к военачальникам своим в моменты опасности, — я поторопился со своими замечаниями в прошлый раз в ответ на твои предложения, мой милый патрикий…

Калокир сделал вид, что пропустил мимо ушей эти слова василевса, которыми наместник возводился в высокое звание патрикия. Со стороны своенравного царя это всегда свидетельствовало о самой большой благосклонности к подданному. Но и тут Калокир продолжал молчать.

— Ия думаю, патрикий, надо позвать этого твоего соседа, владельца Тмутараканской земли, как его, бишь… варвара Святослава, — как ты и предлагал. Он сломит здесь голову, а болгар попугает. Я знаю, он молод, запальчив, неискусен в политике… Да! Да! Ты тысячу раз прав, патрикий, предлагая мне союз со Святославом… Я каюсь перед тобой (василевс в пылу душевного расположения любил каяться перед подчинёнными, называя это «первой обязанностью христианина»), Святослав лучше всего подходит для этого. Он зарвался, пристрастился уже к даням, к славе, любит деньги, дары, добычу… как все варвары, и на этом крючке повиснет…

— Это надо ещё хорошенько обдумать насчёт денег и даров, — потупя очи и вздыхая, заметил патрикий. — Малым его не прельстишь. Он привык к большому…

— Мы пошлём ему пятнадцать кентинариев золота за это.

— Он будет доволен, — счастливый от исхода дела, сказал Калокир. (Это с лихвою окупало всё лихоимство Василия). Мы постараемся сделать так, чтобы он такую привёл с собой дружину, которой хватило бы для того, чтобы обескровить болгар, но которой было бы недостаточно, чтобы воспользоваться победой.

— Ты будешь ещё награждён и за это: точно читал мои мысли, патрикий.

— Я уже награждён тем, что удостоился лучезарной близости своего владыки, — ответил Калокир, пригибаясь к нему.

— Так выезжай немедленно в Киев и склони Святослава к походу на болгар. Скажи ему, что это — трухлявые воины и не надо много войска, чтобы взять их голыми руками. А я посмотрю на них со стороны, как эти два осла, встретившись на жёрдочке через пропасть, оперлись друг в друга лбами и в конце концов свалились оба к общей нашей радости.

— Там, где бессильно оружие, владыка, там торжествует смекалка.

Никифор наградил его царственной улыбкой.

От дворца ехал к себе патрикий на белых конях, в роскошной повозке и вёз мешки с золотом. Один мешок у него всё-таки выманил паракимонен Василий. Но это не испортило настроения. Воспоминание о василевсе, который возлежал на медвежьей шкуре (слухи об этом Калокир до сих пор считал злоязычием), привели его в весёлое настроение. Он мысленно глумился над царём, рисуя в воображении ласки царицы, называвшей мужа чурбаном и пугалом. Он подсчитал, что царских денег хватит ему на многие годы, чтобы иметь такие же дворцы, яства, мимов и куртизанок, такие же повозки и столько же рабов, сколько их имел его друг полководец Цимисхий, а также и паракимонен Василий.

Глава IV.

ИСПОВЕДЬ КАЛОКИРА

После походов Святослав отдыхал в Будутине, родовой вотчине матери, недалеко от Пскова, у своей возлюбленной Малуши, охотясь на медведей и на зубров, а в промежутках между забавами обдумывал новые военные походы. При нём находился Свенельд, воспитатель князя Асмуд, а также Григорий, духовник матери, а его советник и переводчик с греческого. Разведчики то и дело доносили князю о греках, о хазарах, о печенегах, о болгарах, о венграх, о херсонесцах (в Херсонесе немало жило русских, в том числе соглядатаев князя, и Святослав знал всю подноготную города). Но всех больше его занимал Никифор Фока, о военных успехах которого в ближней Азии, в Африке, в Италии говорила вся Европа.

Сплотив славянские племена, сокрушив Великие Булгары и расчистив торговый водный путь по Волге, покорив Хазарию и отвоевав у неё мощную крепость Саркел, организовав в Тавриде, рядом с греческой колонией Корсунь свою Тмутаракань, побратавшись с корсуньским наместником византийского василевса, Святослав понимал, что всё это только полдела. Если Волга и Дон теперь принадлежали ему, то низовье Днепра находилось в чужих руках и выход в море по-прежнему был заперт. Этот выход сторожили печенеги, которые владели им, а устье принадлежало грекам неустанно следившим за продвижением русских к Понту. Поэтому тайное желание Калокира быть другом Руси Святослав с радостью принял, даже побратался с ним, то есть по древнему обычаю они смешали по капле своей крови и распили её с вином. И в Киеве Святослав встретил его уже как побратима, а для серьёзных разговоров пригласил в Будутино. Калокир так сам хотел: встретиться только наедине и вдали от чужих ушей. Там он обещал раскрыть свои помыслы Святославу. Он был осторожен и про него в среде его друзей ходила молва, что он соединяет голубиную кротость со змеиной мудростью и закоптевшею совестью.

Однажды явился к князю гонец из Киева, от матери. Княгиня Ольга сообщала, что в столицу Руси прибыл секретно наместник Корсуни Калокир и просит принять его непременно в этом летнем тереме Малуши и без свидетелей. Святослав всегда был рад Калокиру и тут же его принял. Они обнялись. Калокир прибыл один, без свиты, в сопровождении только русских телохранителей. На дворе стояла поздняя осень, ветер глухо гулял в дубраве и обрывал с деревьев багряные листья.

В тереме на барсовой шкуре в белоснежной рубахе полулежал князь и поджидал друга. Калокир давно освоился с простыми обычаями руссов и поэтому без всяких церемоний развалился на шкуре рядом с князем. Окна были занавешены тяжёлыми багдадскими драпри. На стене висело оружие. Видно было по украшениям, по коврам и тканям, что тут живёт женщина, привыкшая к красивому убранству. Малуша, свежая, налитая как яблоко, крутобёдрая, внесла на тяжёлом подносе два тяжёлые кубка с заморским вином и поставила на серебряный треножник перед ними. Складка алого платья из драгоценной ромейской ткани позволила опытному глазу посла оценить точёное расцветшее тело женщины с обольстительными формами. На ней был кованый серебром пояс, белые нежные руки унизаны отборными золотыми перстнями, роскошная коса заплетена кольцами на голове, их прикрывала спереди парчовая кика. Калокир сразу определил, что это — любимая наложница, выпестована в довольстве.

Малуша отвесила гостю поясной поклон по русскому обычаю, и когда хотела удалиться, Святослав задержал её, подал кубок и велел почтить гостя.

Гость и хозяйка опрокинули кубки и Малуша смачно поцеловала его в губы. И по тому, как сияло лицо Малуши, как оживился князь, любуясь величавым видом этой породистой, пышущей здоровьем, пышногрудой женщины, посол понял, что тут царит полное счастье. Малуша опять земно поклонилась и вышла.

Они остались наедине. Святослав заметил, что посол только пригубляет вино и опять ставит кубок на стол. Князь велел подать два турьих рога в золотой оправе, наполнил их, один из них подал гостю. Наместник Херсонеса улыбнулся (хитрость ему не удалась), пришлось выпить до дна — рог не поставишь на стол.

Сперва говорили об охоте, князь показал ему шкуры зубров, медведей, лосей, которых сам убил.

— Замечательные шкуры, достойные твоих военных трофеев, добытых на Востоке.

Князь захлопал в ладоши, явился слуга.