Марсель Паньоль - Зачумленные Страница 8

— Почему? — резко спросил нотариус.

— Потому что члены городского совета решили сжигать дома зачумленных и даже целые кварталы… Позавчера они сожгли Ля-Туретт. Вчера больше тридцати домов на площади Ланш, и я слышал, что сегодня они возьмутся за Плэн-Сен-Мишель, где эпидемия произвела ужасные опустошения!

— Это же в двух шагах отсюда! — ужаснулся капитан.

— Ну да, — вздохнул клирик. — К тому же я слышал разговор о нашей площади. Согласно докладу полиции, вас всех считают погибшими, и я думаю, что через два или три дня вы увидите хворост и факелы.

— Тогда мы выйдем, — сказал нотариус, — и они ничего не сожгут.

— Это верно, — пожал плечами клирик. — Они не настолько жестоки, чтобы сжигать здоровых людей. Но для начала у вас отнимут всю еду, потому что за нехватками следует голод, и власти конфискуют все запасы. Потом мужчин обяжут работать вместе с каторжниками, чтобы хоронить тысячи разлагающихся трупов. У вас будет крюк, капюшон, перчатки, а чтобы вас утешить, вас станут звать «воронами». Правда, через неделю у вас больше не останется никаких забот, потому что вы сами исчезнете под пустулами и бубонами, а бродячие собаки будут драться за ваши останки. Вот судьба, которая ждет вас, если вы будете настолько глупы, чтобы остаться здесь.

Он не закончил говорить, а женщины уже плакали, сжимая детей в своих объятиях; мужчины стояли неподвижно, беспомощные, как камни, а старики переглядывались с глупым видом.

Первым заговорил капитан.

— Этот юноша прав, — сказал он. — Остается лишь поскорей убраться.

— Вот что мы должны были сделать с самого начала, — пробормотал нотариус. — Я мог бы удалиться в мой домик в Эксе…

— Чума уже там, — сказал клирик. — Нужно было сразу закрывать школы, суды и церкви…

— Тогда, — воскликнул капитан, — есть только одно средство: найти корабль и уплыть на Корсику.

— Мой дорогой капитан, — сказал Панкрас, — это было бы идеальным решением. Но где вы возьмете корабль?

Капитан сделал неопределенный жест, покачал головой и замолчал.

Гарен-Молодой, пекарь и мясник по очереди принялись делать неразумные предложения, как это бывает в безнадежных ситуациях…

Господин Панкрас, никогда не терявший хладнокровия, размышлял.

— Самое простое, — сказал он, — уехать к холмам. Сначала мы отправимся в деревню Аллош, где у меня есть родственник… Если зараза добралась и туда, мы поедем дальше… Честно говоря, я боюсь, как бы деревни не были уже заражены… Нам останутся холмы. Возможно, мы найдем убежище в каком-нибудь гроте, на склоне уединенной лощины, где никто не станет искать нас.

— Но что же мы будем есть? — спросил клирик.

— У нас еще есть большие запасы. К тому же у нас остались четыре лошади и два мула…

— Эти животные очень худые, — сказал мясник.

— Речь пока не о том, чтобы съесть их, а о том, чтобы запрячь их в повозки и экипажи, чтобы перевезти наш провиант. Мы дадим им все оставшееся у нас сено и последний мешок овса. В течение дня мы подготовим наш груз и около полуночи уедем.

— Как вы уедете? — пожал плечами клирик. — Вы думаете, что можно вот так просто взять и уехать? Едва лишь увидят ваши нагруженные повозки, на вас тут же нападут вооруженные банды, которые бродят по городу в поисках любой пищи и грабят погреба в домах зачумленных.

— В полночь? — спросил нотариус.

— Особенно по ночам, — ответил клирик.

— У нас есть двадцать три ружья, — сказал Гарен, — тридцать пистолетов и больше ста ливров пороха.

— При первом ружейном выстреле другие банды прибегут им на помощь. Кроме того, на каждом выезде из города стоят караулы, чтобы зараза не распространилась по всей стране…

— Но что же делать? — воскликнул бакалейщик, растерявшись от страха.

— Выбираться по одному, — сказал клирик, — унося немного еды, спрятав ее под одеждой, и потом каждый сам по себе.

— А женщины? — спросил Панкрас.

— А дети? — резко сказал мэтр Пассакай.

— Вы хотите бросить детей?

Женщины перешептывались.

Клирик развел руками, закрыл глаза, пожал плечами, но так больше ничего не сказал.

Долгое молчание прервал господин Панкрас, сказавший:

— Пройдите в мой кабинет.

Он увел нотариуса, клирика, оружейника и капитана.

***

Как только они ушли, женщины стали говорить, что этот клирик всегда хотел привлечь к себе внимание, что, разумеется, никакой чумы у него не было, и что он, вероятно, провел два месяца у любовницы, которая в конце концов выставила его за дверь. Его обвинили в том, что он всегда насмехался, что у него дурные наклонности. В заключение многие заявили, что нет никаких причин для бегства, и что самым мудрым было бы ждать, как они это делали до сих пор.

Мужчины начали было с ними соглашаться, когда Пампетт, торговец рыбой, дежуривший под крышей, появился на пороге.

— В квартале Плэн-Сен-Мишель, — сказал он, — большой пожар…

Все вздрогнули, потому что клирик об этом предупреждал. Женщины заплакали, а мужчины двинулись к двери господина Панкраса, когда тот появился на ступеньке.

Пампетт сделал ему свой доклад.

— Наш друг, — сказал Панкрас, — нас предупреждал — и уготованная нам судьба больше не вызывает сомнений, но еще ничего не потеряно. Выслушайте меня хорошенько, и повинуйтесь мне без споров, с полным доверием… Мы немедленно приступим к погрузке наших повозок, и укроем наши припасы одеялами. На одеяла улягутся мужчины, женщины и дети, полуобнаженные, изображая трупы зачумленных, я же займусь тем, чтобы придать им пугающий вид.

Другие, под капюшонами, понесут факелы, и станут петь «Помилуй меня, Боже», звоня в погребальные колокола. Я уверен, что наша процессия не привлечет грабителей, а обратит их в бегство. Что же касается солдат, которые караулят на заставах, я их не опасаюсь, и обещаю вам, что пройдем заставы без всякого труда, если каждый сыграет ту роль, которую я ему дам.

Немедленно приступайте к погрузке, и пусть женщины не пытаются обременить нас семейной мебелью, или детскими игрушками, или бесполезными безделушками, которые они почти всегда считают самым важным: я проверю груз и соглашусь только на самое необходимое. Начинайте!

Подготовка к отъезду продолжалась весь день. Смазывали колеса, ухаживали за животными, складывали на повозки мешки с продовольствием, бочонки с вином, ружья, порох, свинец и ткани. Затем господин Панкрас приказал вскрыть подвалы несчастного суконщика.

— Теперь, — сказал Панкрас, — он больше не нуждается в своих товарах, а для нас это станет большим подспорьем.

Затем он устроил, в своей собственной столовой, большую швейную мастерскую с пятнадцатью женщинами, выбранными из числа самых опытных: они начали с пошива двух десятков черных капюшонов, длинных балахонов и рукавиц, то есть перчаток, у которых был только большой палец. Наконец, склонившись над гравюрой, которую дал им господин Панкрас, они принялись, под руководством нотариуса, за шитье четырех военных мундиров, или, скорее, чего-то их напоминавшего, по меркам Гарена-Молодого, Биньона, Пампетта и пекаря, а также рясы для клирика.

Тем временем, ушедший было Панкрас через час вернулся: его появление вызвало возгласы женщин, и даже сам мэтр Пассакай был ошеломлен.

Действительно, пришедший был одет в парадный военный мундир. Лазурный камзол, белые кожаные штаны, красные сапоги с серебряными шпорами, шпага с чеканной золотой гардой, белый плащ, подбитый золотой тканью и украшенный беличьим мехом, образовывали столь роскошный ансамбль, что вставшие было швеи не осмеливались сесть.

— Это точно вы? — спросил нотариус.

— Увы, нет, — вздохнул господин Панкрас, — скорее это тот, кем я был.

— Это мундир капитана королевской гвардии!

— Да, — ответил господин Панкрас, — но есть небольшая разница: воротник моего камзола из желтого бархата, это указывает, что я был главным хирургом королевской гвардии, в звании капитана…

Раздался шепот восхищения, и доктор тихо добавил:

— Я даже имел честь, во время голландской кампании (и он снял свою шляпу, украшенную перьями) заботиться об августейшем здоровье его величества короля.

Слезинка появилась в уголке его глаза, а нотариус в свою очередь тоже снял шляпу.

— Его величеству, — взволнованно сказал доктор, — причиняли беспокойство ветры, сила которых пугала его лошадь: мне удалось их обуздать, и начиная с того дня я оставался при августейшей персоне до печального дня смерти его величества.

После молчания Панкрас сменил тон и резко сказал:

— Вернитесь к шитью, прошу вас, и займитесь мундиром капитана, которого нужно почтить двумя серебряными нашивками…

После обеда на скорую руку работы возобновились в большой спешке, поскольку на небе, поблизости, виднелись огромные столбы дыма, а легкий пепел начал окрашивать в белый цвет садовую траву. Еще не было никакой реальной опасности, но запах пожара доказывал неотложность бегства.