Александр Чаковский - Мирные дни Страница 8

Я тотчас же побежала в цех заказывать сетку, а потом к агрегату, чтобы проверить его. Мы решили сегодня же после работы испытать наш новый способ. Я провозилась с агрегатом довольно долго, и, когда вернулась в лабораторию, рабочий день уже кончился. Аппарат был в порядке, и я прибежала сказать Ирине, что можно начинать испытание.

Мы уже собирались выходить из лаборатории, когда Ирина сказала:

– Нет. Ты пойдёшь домой. Как это я раньше не догада­лась?

И как только она произнесла эти слова, я вспомнила – нет, не то слово, – я увидела перед собой Сашу, осознала, что не могу ждать ни одной минуты, что должна немедленно ехать к нему. И в тот же момент я подумала, как было бы хорошо, если бы опыт наш удался и я приехала бы к нему с победой и рассказала, как все это у нас произошло. Я возразила:

– А если опыт не займёт больше получаса? Мне очень хочется знать.

Мы пошли к агрегату.

В маленькой комнате рядом с инструментальным цехом был полумрак. Работа по напайке резцов шла в одну смену и сей­час уже закончилась.

Я зажгла свет. Агрегат, огороженный большими фанерными листами, чернел в углу. Ирина, Рая, наша лаборантка, и я стали укреплять сетку в закалочном баке. Мы делали все это молча, но с большим волнением.

Наконец всё было готово. У меня руки дрожали, когда я укрепляла деталь, которую мы хотели закалить – все ту же «лесенку», – в индуктор, по форме более или менее соответ­ствующий нашей «лесенке». Под цилиндром мы установили бак. Теперь можно было приступить к опыту.

– Ну что же, давай начинать, – предложила Ирина.

Но я медлила. Я знала: нажми я сейчас пусковую кнопку, и через несколько минут всё будет кончено и можно будет проверять закалку. Но именно этого я и боялась: столько раз мы проделывали этот опыт, и столько раз нас постигала неудача.

В тот момент, когда я собиралась включить агрегат, дверь открылась и в комнату вошёл Иван Иванович Иванов, мастер мартеновского цеха. Его и Ирину связывали долголетние дру­жеские отношения; они вместе пережили блокаду, и теперь Иваныч относился к Ирине с какой-то угрюмой лаской.

– Ну? – спросил он, кивая на аппарат.

– Да вот, Иваныч, – сказала Ирина, – хотим повторить опыт. Немного изменили условия.

Иваныч подошёл к баку и заглянул в него.

– Решето? – спросил он с усмешкой.

– Вроде, – ответила Ирина и крикнула мне: – Да чего ты там тянешь, Лида? Включай!

Я зажмурила глаза и нажала кнопку.

Края «лесенки», захваченные индуктором, стали быстро раскаляться, но я знала, что они должны накалиться ещё больше. Мне казалось, что прошло очень много времени, но сама понимала, что это только так кажется: весь процесс закал­ки занимает не больше минуты. Я стояла и говорила про себя: «Ну, пусть удаётся, пусть удаётся. Как было бы хорошо, если бы всё удалось. Утром нас побили, а вечером мы выиграли бой. И какое будет счастье увидеть после этой победы Сашу, и Ирина будет счастлива сказать Каргину, что мы наконец до­бились своего, и тогда нам завтра же разрешат тему, и в конце концов весь завод будет работать по нашему методу».

– Опускай! – услышала я откуда-то издалека голос Ирины. Я дёрнула за рычаг, и деталь полетела в закалочный бак.

Зашипела вода, поднялось облако пара. Несколько минут все молчали.

– Давай! – каким-то усталым голосом проговорила Ирина. Я щипцами подхватила деталь из сетки. Прибор Роквелла, которым мы проверяли твёрдость металла и равномерность за­калки, стоял в противоположном углу. Я бегом бросилась к при­бору, установила в нём нашу деталь и пустила прибор в ход. Алмаз стал давить на металл, испытывая его твёрдость.

Снова неудача. Цифры на индикаторе показывали неравно­мерную твёрдость металла.

Я посмотрела на Ирину. Взволнованная, плотно сжав губы, она произнесла только одно слово:

– Повторим.

Результаты после повторения опыта были те же – неравно­мерная закалка. Иваныч махнул рукой и вышел. Я смотрела на Ирину. Я видела, что глаза её были полны слёз. Мне хотелось обнять её и что-то сказать в утешение, но ноги мои точно при­росли к полу, а в руках я всё ещё держала эту проклятую «лестницу».

«Куда бы её положить?» – подумала я и вдруг увидела, что в дверях стоит Каргин.

– Ну, как дела? – тихо спросил он, обращаясь почему-то не к Ирине, а ко мне.

Он смотрел на меня спокойными, немигающими глазами, и я почувствовала, что не могу сказать ему о нашей неудаче.

Но это сделала Ирина. Она резко обернулась к Каргину и сказала громче, чем обычно:

– Плохо, все плохо. Я просто не знаю, что делать. Я уве­рена, что права, все мы правы, но у нас не выходит. Я думаю… Вот что, Василий Степанович, – она впервые назвала его при мне по имени и отчеству, – не лучше ли передать руководство этим делом более опытному инженеру?

– А вы считаете себя неопытным? – спросил Каргин, пе­реводя на Ирину свой взгляд.

– Не ловите меня на слове, – со слезами в голосе ответила Ирина. – У меня не получается, понимаете, не выходит! Я уста­ла от всего этого.

– От работы? – не повышая голоса, продолжал Каргин.

И тут я заметила в его глазах что-то совсем новое. Они ста­ли теплее и живее.

– Нет, не от работы, – возразила Ирина, – а от этих неудач,

– Но ведь у вас одна жизнь, Ирина Григорьевна, – сказал Каргин, и мне показалось, что на лице его мелькнула улыбка. – Вот если бы их было несколько, можно было бы в одной от­дыхать, в другой – веселиться, в третьей – работать. Но жизнь у нас, к сожалению, одна, и если не делать того, боять­ся этого, то для чего же жить? Или вы в загробную жизнь верите?

Теперь он уже по-настоящему улыбнулся. В этот момент я вспомнила о Саше. Взглянула на часы. Был уже восьмой час.

– Я пойду, – заторопилась я.

– Да, да, иди, – согласилась Ирина и добавила: – Как же я тебя так задержала! Ведь он ждёт!

Я проснулся от ощущения резкого света. Штора была отдер­нута, окно открыто, и солнце светило мне прямо в лицо. Пер­вое, что я почувствовал проснувшись, было радостное ощуще­ние тепла, яркого света и чистого воздуха.

На подушке, там, где сохранился ещё след Лидиной головы, лежала записка.

«Сашенька, чай кипел, подогрей его на плитке, бутерброды в шкафу, накрыты тарелкой. Ты так хорошо спал, что я не хо­тела тебя будить. Постараюсь прийти как можно раньше. Лида».

Мне стало очень хорошо от этих слов.

Какой-то шорох заставил меня обернуться. Под дверью ле­жала газета, – очевидно, почтальон только что сунул её. Я вскочил с постели и, взяв газету, вернулся обратно.

Это была «Ленинградская правда» – большая, четырехпо­лосная газета. Я вспомнил, как она выглядела в дни блокады: один-единственный листок, всего две странички, – и стал читать газету.

Передовая была посвящена недостаткам в строительстве до­мов. Я стал просматривать раздел «Ленинградский день». В газете сообщалось, что в городе вновь освещено двести пятьдесят улиц, что вчера получены снегоочистители новой конструкции, закончен ремонт второго Елагина моста и начался ремонт Охтенского моста. Далее я узнал, что на фабрике «Красный Ок­тябрь» восстановлено производство пианино отечественной марки, а в Павловском введено в строй тридцать пять тысяч метров жилой площади и открыты три школы, кино и техни­кум советской торговли и что кто-то изобрёл специальное строи­тельное приспособление – «оконный кран», который устанав­ливается в оконном проёме и поднимает до полутонны стройма­териалов…

Я прочитал всю газету и, отложив её в сторону, вспомнил, как тогда, в один из январских дней, я вот так же залпом про­чел газету и какое впечатление произвели на меня сообщения о нормальной жизни города, который день и ночь обстреливала тяжёлая артиллерия врага.

«А теперь мир, – радостно подумал я, – мир, настоящий мир! И как много в этом мире нужных, интересных дел!»

Прочитав «Ленинградскую правду», я заметил, что возле кровати, на полу, лежит ещё какая-то маленькая газета. Она называлась «Машиностроитель». Я догадался, что это газета за­вода, на котором работает Лида.

«Богато живут, четырехполоску выпускают», – подумал я. Под заголовком было указано, что газета выходит ежедневно. По своему внешнему виду она напоминала нашу, фронтовую. Я с большим удовольствием просмотрел её. Мне было приятно видеть на газетных страницах такого знакомого формата шапки и заголовки, призывающие к мирному, созидательному труду. «А верстают всё-таки плохо, – подумал я. – Большая редакция, наверно, и аппарат солидный, а верстают небрежно и литправка хромает».

Дочитав газету, я включил электрическую плитку и стал одеваться.

Мой костюм висел на спинке стула, совсем рядом с кро­ватью, заботливо разглаженный рукой Лиды. «Милая, – поду­мал я, – как хорошо ты все угадываешь!»

Я торопливо позавтракал. Мне хотелось как можно скорее приняться за работу, о которой я мечтал ещё вчера. Я решил заняться нашей комнатой.