Джейн Харрис - Гиллеспи и я Страница 8

— Всем известно, — рассказывала Элспет, — что между пятью и шестью часами вечера Гамильтон всегда прогуливается в парке. Мы придумали план: встретить его, как бы ненароком, завязать разговор и внушить ему мысль, что картину Неда просто необходимо перевесить. Пока Гамильтон не даст согласие выполнить нашу просьбу, из парка он не уйдет. Да я усядусь на него сверху, если надо.

Хоть я и считала подобный способ убеждения неприемлемым, сказать об этом прямо было бы невежливо. Поэтому я глубокомысленно кивала, делая вид, что внимательно слушаю.

— Раз уж ничего не помогло, — с жаром воскликнула Элспет, — ты должен поставить его на место. Скажи ему, что он старый дурак. Напыщенный хвастливый лысый увалень.

— Точно, — улыбнулся Нед. — Тогда он непременно примет нашу сторону.

— И кстати, дорогой, нужно добиться, чтобы твою картину с прудом переместили туда, где ее увидят все. Например, в другую галерею. В ту почти никто не заходит.

— Но это Галерея британских полотен, предлагаемых на продажу, — ласково сказал Нед. — Мама, моя картина продается, а не просто выставляется, и она британская.

Элспет отмахнулась.

— Но ее не покупают именно из-за ужасного расположения. Надо повесить ее рядом с пейзажем Балаклавы. Тем самым, у которого все толпятся. Если повесить твой пруд рядом, желающие увидеть Балаклаву волей-неволей будут на него смотреть, стоя в очереди.

— Вот уж радость, — безучастно сказал Нед, — вынуждать их смотреть.

— Или в главном зале? Можно повесить там. Люди будут заходить в здание и видеть твою картину прямо с порога.

— Поверь, мама, это бессмысленно и вдобавок против правил.

Нед был совершенно прав, но Элспет не унималась. Несмотря на всю нелепость ее идей, столь ярая преданность сыну была достойна восхищения.

— Пусть бы построили еще одну галерею — для самых лучших полотен. Твоя работа заняла бы в ней достойное место.

Нед сделал вид, что задумался.

— Галерея «зал Гиллеспи».

— Именно! — взвизгнула Элспет, не замечая озорной искорки в глазах сына, и всплеснула руками. — Блестящая идея, пр-росто блестящая!

Внезапно идущая справа от меня Сибил споткнулась и с размаху упала на четвереньки. Некоторое время она не осознавала, что произошло, а затем, как и следовало ожидать, громко разревелась. Элспет тут же бросилась поднимать и утешать ее, следом подскочила Энни, и — волею случая — мы с художником оказались рядом, обогнав остальных. Нед выглядел озабоченным: он постоянно вертел головой, высматривая Гамильтона в толпе посетителей. В надежде хоть немного отвлечь его от переживаний я заметила:

— Судя по всему, ваша мама уже совершенно оправилась.

Нед озадаченно улыбнулся.

— Оправилась? Простите, но… от чего?

Я удивленно вскинула брови. Неужели никто не рассказал?

— От происшествия на той неделе — когда она потеряла сознание на улице.

— Ах, от этого. Да-да, вполне. Вы совершенно правы.

Какое-то время мы шли молча. Нед напряженно вглядывался в толпу у дворца Кельвингроув. Поскольку он ничего не ответил, я вновь заговорила:

— Слава богу, я случайно шла мимо в тот день.

Нед посмотрел на меня, сощурившись.

— А, так вы та самая леди. Прошу прощения. И большое вам спасибо. Мы бесконечно благодарны за вашу помощь. — Он тепло улыбнулся. — Чудесный выдался денек, не правда ли?

Погода и впрямь стояла прекрасная. В чистом небе светило яркое солнце, но благодаря ласковому ветерку было не слишком жарко. Деревья шелестели пышными кронами, сочная зеленая трава устилала землю. Мы были словно две фигурки на весеннем пейзаже. На эстраде оркестр венгерских гусар играл зажигательную музыку. Внезапно мне захотелось взлететь. Быть может, именно душевный подъем помог мне отринуть пустые условности. Я ощущала себя беззаботной и дерзкой — в конце концов, что зазорного в искреннем интересе?

— Насколько мне известно, сэр, вы художник. Над чем вы работаете в последнее время?

Нед чуть смущенно обвел рукой парк.

— Над этим. Выставка, мастера, ремесленники — все, что связано с Выставкой.

— Мастера и ремесленники? Очень увлекательно, — сказала я и добавила (возможно, слегка покривив душой): — Совершенно новая тема, правда? Я имею в виду, в сравнении с вашей «Мастерской» — там, где дама под вуалью в черном платье кормит канарейку.

Он изумленно воззрился на меня.

— Как? Вы видели эту картину?

— О да.

— Но ведь она выставлялась лишь однажды.

— Знаю — в Гровеноре. Я там была. Ее купили?

— Да, представляете, — неизвестный коллекционер.

Я всплеснула руками.

— Неизвестный? Какая таинственность!

Нед резко остановился.

— Послушайте, я только что понял… как невежливо с моей стороны. Теперь я вспомнил ваше лицо. Прошу прощения!

— Ну что вы! Вы не обязаны меня помнить.

— Но я помню, — настаивал он. — Вы были в такой затейливой шляпе — высокой и довольно милой — и в сногсшибательном голубом платье. И там еще был этот кошмарный куратор — ваша шляпа загораживала ему обзор, — а потом я потерял запонку. Простите, что не узнал вас сразу. Когда моя мать вас представила, я решил, что вы из ее церковных приятельниц.

— Нет, это не про меня. По правде говоря, я скорее из вольнодумцев.

Нед оглянулся, затем хитро посмотрел на меня.

— Ну ладно — но только между нами, — сказал он, понизив голос. — Я и сам не большой любитель церкви.

Я рассмеялась. Нед улыбнулся в ответ.

— Извините, мисс, вы не повторите свое имя? Эти церемонии — такое мучение для меня; никогда не запоминаю, что мне говорят.

— Не стоит извиняться — нас ведь толком не представили. Меня зовут Гарриет Бакстер. Но прошу вас, зовите меня Гарриет.

— Точно, Гарриет. Очень приятно.

Он пожал мне руку. Это был прекрасный миг: Нед впервые произнес мое имя и улыбнулся, искренне и слегка смущенно. У него были грустные синие глаза редчайшего оттенка — тогда я не могла его определить, но сейчас, по прошествии лет, назвала бы лазурным.

Он отнял руку; опустив глаза, я увидела его крепкое запястье, а затем — карандашный набросок воздушного шара на манжете. Видимо, Нед как раз рисовал его, когда мне издали казалось, будто он теребит часы или запонку. Может, это и глупо, но мысль, что он не пожалел манжета ради эскиза, привела меня в восторг. Такое равнодушие к внешнему лоску и беспечное отношение к условностям были для меня словно глоток свежего воздуха.

Мы снова зашагали вперед и вскоре увидели большую толпу перед главным зданием. Людей было много даже для субботы. Мы направились к Восточному дворцу. По пути Нед постоянно оглядывался по сторонам.

— Очень интересно, что вы рисуете Выставку, — сказала я. — Такая богатая тема. Городской пейзаж. Дым. Горожане. Толпы.

— Да, — с сомнением отозвался Нед. — Вот только никто не покупает картины с городскими сюжетами. Все любят стога сена и деревенские сады. А мне нужно зарабатывать на жизнь, мисс Бакстер, ведь у меня семья.

Мне вспомнилась недавняя сцена, когда брат просил у Неда деньги. Интересно, подобное повторяется регулярно? Судя по манере Кеннета одеваться, для удовлетворения его вкусов нужны немалые средства. А сколько еще человек у Неда на содержании? Его мать — вдовица; Мейбл не замужем; а еще Энни с дочерьми… И всех необходимо кормить и одевать.

— Наверное, к вашему кошельку часто обращаются, — заметила я.

Нед не ответил. Обернувшись к нему, я обнаружила, что он смотрит на мужчину, сидящего перед мольбертом на траве, неподалеку от «Какао-хауса» — на моем недавнем наблюдательном пункте. Судя по всему, художник — коренастый лысеющий тип — рисовал толпу людей у дворца. От солнца его закрывал белый зонт. Несколько зрителей наблюдали за работой на почтительном расстоянии.

Нед сердито взглянул на художника.

— Это мистер Гамильтон? — несмело спросила я.

— Нет, — пробормотал Нед. — Это Лавери — вот досада.

Он зашагал по газону с такой яростной решимостью, будто собирался ударить художника и растоптать его мольберт. Я испуганно бросилась вдогонку, но ничего страшного не произошло (да и не могло произойти — Нед всегда был миролюбив). Он всего лишь смерил художника ледяным взглядом, фыркнул и сухо сказал:

— Добрый день, Джон.

Лавери приветственно помахал угольком и продолжил рисовать, по-видимому, не заметив колючего тона. Нед не представил нас друг другу и, не оборачиваясь, двинулся дальше. У мостов он остановился и принялся напряженно разглядывать проходящих мимо людей. Причина внезапной смены настроения легко угадывалась: Неду было досадно, что он не единственный рисует Выставку. Как я потом узнала, несколькими неделями раньше Нед делал наброски, наблюдая, как девушки с фабрики «Муратти» ловко сворачивают сигареты, а Лавери — которого до тех пор ни разу не видели в парке даже с карандашом в руках — проходил мимо и, заметив Неда, прокомментировал его работу. Именно тогда (по крайней мере, так подозревал Нед) Лавери позаимствовал идею рисовать Выставку.