Душан Гамшик - Бомба для Гейдриха Страница 8

В этом убийстве осталось много загадочного и необъяснимого. Но нацистская пропаганда пыталась утверждать, что Гершль Гриншпан «хотел подорвать дух мюнхенского соглашения». Подумать только: безвестный семнадцатилетний студент убивает безвестного нацистского дипломата, и из этого юноши делают рыцаря мирового еврейства, который, вооружившись до зубов, бросается в бой против одной из мировых держав.

Если бы даже все осталось необъяснимым в этом инциденте, совершенно ясно одно: нацисты использовали это покушение как повод к началу истребительного похода против евреев. 7 ноября 1938 г. семнадцатилетний студент застрелил советника посольства, в ночь на 10 ноября Германию потряс антиеврейский погром, какого еще не знал мир.

Сохранилось много докладов и документов, которые объясняют закулисную сторону этой «стихийной вспышки гнева» возмущенного немецкого населения. В секретных указаниях шефа гестапо говорится: «Необходимо обеспечить, чтобы осуществление этих действий находилось безусловно в руках государственной полиции». А Гейдрих в канун погрома посылает в подведомственные ему учреждения срочную депешу:

«По всей империи ожидаются антиеврейские демонстрации. Действия должны протекать так, чтобы не подвергать опасности жизнь и имущество немцев. Необходимо арестовать столько евреев, чтобы заполнить емкость тюрем. Следует связаться с концентрационными лагерями, чтоб они подготовились к срочному приему евреев».

Ни антисемитизм, ни погромы не были, разумеется, изобретением нацистов, хотя при них они приобрели такие огромные масштабы, каких вообще не знала история до того, как появился Гитлер. В истории бывало не раз, когда из религиозного фанатизма или из-за социальной несправедливости поднимались разъяренные массы и господствующие классы уводили их от своих дворцов к еврейским жилищам, подставляя их обитателей вместо себя, указывая на них, как на причину всех бед и страданий.

«Хрустальная ночь» отличалась от всех погромов тем, что она протекала не только под влиянием страстей и фанатизма. Ее осуществляла современная методически точная организация государственного аппарата. «Необходимо арестовать столько евреев, чтобы заполнить емкость тюрем...» Тут участвовала не только разъяренная толпа, но и строго вымуштрованные отряды, действующие по команде. «Хрустальная ночь» была не просто погромом. Это был погром, возведенный в акт государственной политики, даже больше: это был сигнал к проведению такой ее линии, по сравнению с которой все предыдущие погромы казались лишь пугающей зарницей.

О результатах «Хрустальной ночи» докладывал 11 ноября Герингу — он за все отвечал — шеф службы безопасности Гейдрих, которому была доверена полицейская сторона этой акции:

«Количество уничтоженных еврейских предприятий и квартир еще не удалось в точности подсчитать. 191 синагога превращена в пепел, еще 74 полностью выведены из строя. Сгорело 11 общественных зданий, три были сравнены с землей. Из-за поспешности, с какой необходимо было давать информацию, полученные до сих пор донесения ограничиваются самыми общими данными, как-то: «многие» или «большинство предприятий уничтожено», поэтому вполне вероятно, что приведенные цифры многократно превышены. 20 тысяч евреев арестовано. Согласно донесению, 36 убито и 36 тяжело ранено. Убитые и раненые — исключительно евреи».

«...Превращены в пепел... Сравнены с землей... Арестовано... Убито...» Это была государственная политика. Это было начало осуществления антиеврейской программы Гитлера, исключительной не только по своему злодейству, но и по масштабам.

На Нюрнбергском процессе уже отчасти восстановили и напомнили, как постепенно оформлялось практическое осуществление этой программы до ее окончательного вида, который навсегда останется в сознании человечества тесно связанным со словом «Освенцим», с представлением об удушении колоссального числа людей в газовых камерах, с их массовым сожжением в печах крематория.

Характерные документы приводит в своей известной книге «Я — Адольф Эйхман» Ладислав Мнячко. Даже сегодня, по прошествии более двадцати лет, невозможно без содрогания читать их. Существует, например, запись того, что происходило на сборище нацистских главарей 12 ноября 1938 г., следовательно, сразу же после «Хрустальной ночи». Стенографически точный протокол делает возможным представить себе, как выглядело это сборище германских правителей, состоявшееся под председательством Геринга.

Геринг говорит подчеркнуто высокомерно о том, что его более всего занимает так называемая аризация экономики. Все присутствующие прекрасно понимают, о чем идет речь: он хочет отогнать от добычи мелких грабителей и паразитов, чтоб «решающие еврейские предприятия и капиталы взяла в свои руки сама империя», и «сама империя», конечно же, в образе концерна Геринга.

Геббельс использует один из своих ораторских приемов, говорит без бумажки, как бы с глубоким воодушевлением. Широко обосновывает свои предложения, которые сводятся к тому, чтобы запретить евреям посещение театров, кино, общественных мест купания, предназначенных для отдыха мероприятий, создать для них особые отделения в поездах. А также — это вершина мысли! — в случае необходимости запретить вход евреям и в немецкие леса.

Функ. Этот костлявый сухой господин нудно излагает тщательно разработанный доклад об устранении евреев из всех областей экономики.

А Гейдрих? На чем специализировался он?

Гейдрих. «Для полной изоляции евреев я бы предложил кой-какие конкретные меры чисто полицейского характера, имеющие также психологическое воздействие на общественное мнение, как, например, объявить, что евреи должны внешне выделяться среди прочих граждан: каждый еврей обязан в соответствии с нюрнбергскими законами носить определенные опознавательные знаки...»

— Униформу? — прервал Гейдриха Геринг, — ведь его мысль всегда вертелась вокруг мундиров.

— Нет, мундир не годится. Метка. Знак.

Этим знаком стала желтая звезда на груди — видимый издали знак; ношение его было вменено под угрозой смерти!

Гейдрих не занимался ни идеологическими, ни расовыми вопросами, его интересовала чисто практическая сторона дела. Он был не теоретиком, а человеком действия. Он холодно и трезво рассчитывал, что первой предпосылкой «окончательного решения еврейского вопроса» является прежде всего изучение еврейского населения, слежка за евреями, регистрация, метка и сосредоточение их. Снова и снова занимается он этим. В телефонном разговоре с руководителями оперативных групп службы безопасности 21 сентября 1939 г., запись которого сохранилась, он сказал:

«Первым шагом на пути к конечной цели является переселение евреев из деревень и сосредоточение их в больших городах». И дальше: «Еврейские общины, насчитывающие менее пятисот человек, надо распустить и выслать в ближайшие города, которые станут центром их сосредоточения».

Это был зародыш планов гетто, пересадочных станций, откуда уж вела только одна дорога — к смерти.

Вот что рассказывал об этом Адольф Эйхман — разумеется, не перед иерусалимским судом, а еще в тиши и покое своего аргентинского убежища, где он жил под именем Клеменса, и в отличном настроении беседовал с близкими ему гитлеровцами Лангером и Сассеном.

Лангер. Когда вы впервые предложили устраивать гетто в буквальном смысле этого слова?

Эйхман. Началом был Терезин. Меня вызвал к себе Гейдрих, и я пообещал в присутствии статс-секретаря Франка, что протекторат Чехии и Моравии будет в течение нескольких недель очищен от евреев. Корреспонденты тогда много писали об этом в газетах, и Гейдрих был обеспокоен тем, что наделал шуму. Он сказал мне: «Эйхман, надо что-то предпринять, придумайте что-нибудь». Я пришел к нему не вполне подготовленным, ибо не был предупрежден, о чем будет идти речь. А ведь я должен был тогда что-то предложить своему высокому начальству. Ну я и предложил ему единственное, что сумел: «Обергруппенфюрер! Прошу вас предоставить в мое распоряжение какой-нибудь город побольше, с прилегающей к нему обширной свободной территорией. Соберем туда всех евреев из протектората и устроим подобие гетто». Гейдрих обратился к Франку: «Какой город лучше всего подошел бы для этого?» Франк ответил: «Терезин».

Эйхман, очевидно, вспомнил совещание, созванное Гейдрихом в Пражском Граде 10 сентября 1941 г., в котором приняли участие также и остальные главари — Бёме, Маурер, фон Грегори, Гюнтер и Вольфрам. Решение о Терезине было широко обсуждено со всех точек зрения и, видимо, вскоре после этого утверждено Гиммлером.

Может показаться, что Гейдрих вел себя слишком независимо, словно бы он никому не подчинялся и был единоличным вершителем судеб еврейского населения. Это не вполне верно, но в то же время и не так уж далеко от истины. Не следует забывать, что Гитлер после начала военных действий посвящал себя главным образом военным делам, которые поглощали у него большую часть времени и сил. Заниматься же внутренними делами, хотя он и не совсем выпустил их из рук, Гитлер поручил своей отборной гвардии — СС. В течение первых военных лет почти все решающие посты и должности в третьем рейхе были заняты эсэсовцами. В руках Генриха Гиммлера, как рейхсфюрера СС, была сосредоточена огромная власть, распространявшаяся на все области общественной жизни и управления. И Гейдрих для него безусловно представлял надежного эксперта и поверенного во всех вопросах имперской безопасности. А благодаря своему влиянию и исполнительному аппарату он вмешивался и в деятельность многих других ведомств. Гитлер доверил «окончательное решение еврейского вопроса» компетенции рейхсфюрера СС, а тот полагал, что это прежде всего дело службы внутренней безопасности империи. А тут самый компетентный эксперт, разумеется, Гейдрих!