Дочь понтифика - Дарио Фо Страница 8

– Вот оно! – вскочил понтифик. – Ага, значит, она укрылась в монастыре. И как это мне раньше не пришло в голову?

Воспоследовал приказ прочесать все городские женские обители. Вскоре место, где скрывалась дочь папы, было обнаружено: Сан-Систо.

Папа немедленно туда направляется – один, безо всякого сопровождения. Может быть, боится лишних глаз и ушей, опасных для вынашиваемых планов и скрываемых тайн. Может быть, действительно испытывает искреннюю отцовскую любовь, чурающуюся посторонних.

– Я же тебя люблю! Я на все готов ради тебя!

– Отец, любовь, которую ты мне демонстрируешь, меня не устраивает, – говорит дочь. – Это не настоящая любовь. Тебе кажется нормальной та жизнь, которую ты мне навязываешь? Все детство я думала, что жалкий человечек, называвшийся мужем моей матери, мой папа. Ничего себе любовь! Мы с братьями считали, что высокочтимый кардинал, могущественный и умудренный, – наш добрый дядя. Как вдруг выясняется, что никакой не дядя, а материнский любовник с двадцатилетним стажем, понаделавший ей четырех ребятишек. А потом оказывается, что все это не в счет, а вот пассии дамского угодника от святой церкви поистине бессчетны. А потом ты сходишься с моей подругой-красавицей, совсем молоденькой, да еще и подыскиваешь ей подставного мужа, у которого нет ни гроша за душой и всего один глаз. Чего только ни сделаешь ради соблюдения приличий! Потом наступает мой черед. Вы с Чезаре придумали, как привлечь на свою сторону герцога Миланского, Лодовико, который иногда мешал вам творить все, что заблагорассудится. Почему бы не породниться – и все дела? У Лодовико есть племянник, правда бастард, но и Лукреция незаконнорожденная – славная выйдет парочка. Ничего, что он вдвое старше, обоюдная выгода налицо. Моего мнения, заметь, никто не спрашивает, вот это любовь! А кого тут спрашивать – много ли понимает девчонка тринадцати лет? Когда-то ты учил меня в папской конюшне, как выбрать жеребенка для выездки. «Все они, в общем-то, хороши. Для начала попробуй хоть этого, а если он чем-нибудь не подойдет, укажи на другого, вели почистить как следует – и он твой». Но Джованни выбирала не я – за меня это сделал ты. Я не спорила, я была послушная дочь, хотя мечтала (маленькие девочки тоже мечтают) совсем не о таком муже. Странно, но твой выбор оказался не столь уж плох. Во-первых, Сфорца меня полюбил, а во-вторых, с ним я почувствовала себя живым человеком, а не шахматной фигурой, которую передвигают по клеточкам туда-сюда.

После долгого молчания папа задумчиво произнес:

– Должен сказать, что, судя по всему, ты знаешь меня лучше, чем я сам. Следовательно, оправдываться бессмысленно и глупо. Я сделал то, что сделал, и жил так, как жил. Но клянусь тебе, что, блуждая по лабиринту, упираясь в тупики то здесь то там, искренне надеюсь из него выбраться.

– Оставь, отец. Что значит «выбраться»? Может быть, сделать выбор? Какой? Отречься и самому уйти в монастырь? Смешно. Но я не в том настроении, чтобы веселиться.

– Ладно, понял. Сегодня не мой день. Надеюсь, что, живя в этих стенах, ты будешь иметь время для раздумий и, поразмыслив, сумеешь понять и простить всех нас. Ради всех нас, милая.

Завершая мизансцену, достойную лицедеев высшей квалификации, понтифик ушел, напоследок обернувшись так, чтобы видны были слезы, обильно текущие по щекам.

Время для новой интриги

Александр VI слегка успокоился. Она, конечно, одумается, строгости монастырской жизни не для нее. Выйдет из обители совсем с другим настроением, готовая смириться.

Однако проходит несколько дней, и новость о том, что дочь папы навсегда покинула мирскую жизнь, разлетелась во все стороны, наделав много шума. Стало ясно, что физическое устранение ее мужа может наделать еще больше. Надо придумать что-нибудь другое, менее брутальное и трагическое. Нельзя ли превратить ситуацию в фарс? Можно.

Монастырская калитка. Чезаре громко стучит в нее дверным молотком. В окошечке показывается монахиня в головном платке и спрашивает:

– Что вам угодно?

Чезаре в ответ:

– Я кардинал Борджиа, брат мадонны Лукреции, откройте, прошу вас.

– Мне очень жаль, монсеньор, но согласно уставу никто, даже самый близкий родственник, не может попасть в обитель.

Монашка хочет захлопнуть окошко, но Чезаре успевает схватить ее за узел платка и тянет наружу. Через минуту калитка открывается, и вот уже посетитель входит в пределы монастыря, таща привратницу за волосы, да так, что она приподнимается на цыпочки. Он требует проводить его в келью Лукреции. Пара пересекает двор, одолевает крутую лестницу и останавливается перед двустворчатой дверью.

– Открывай! – командует кардинал снаружи.

Изнутри падает цепочка. Чезаре ударом каблука распахивает дверь и пинком вновь закрывает за собой. Увидев брата, сестра смертельно бледнеет и теряет дар речи.

Кардинал широко раскрывает объятия и, прижав Лукрецию к груди, принимается рыдать, бормоча:

– Я тебя люблю. Меня терзала мысль, что ты совершила свой опрометчивый курбет из-за меня.

– Терзала? Из-за меня? Уж не мнишь ли ты себя главным героем всей этой заварухи?

– Ради бога, сестричка, хоть ты помилосердствуй! Все пинают меня, как паршивого пса. Отец называл кровожадным разбойником, а узнав о происшествии с Санчей – еще и мерзким развратником. «Папа, – попытался я объясниться, – не я первый начал, она сама, скинув платье, набросилась на меня как безумная». В ответ он закатил мне такую оплеуху, что я полетел кувырком. А тут вдобавок и Джоффре. Знаешь, что он сделал после того, как женушка ему наябедничала? Приказал двум своим молодчикам найти меня и убить.

– Прекрати россказни! Тоже мне, мастиф, изнасилованный болонкой!

Чушь собачья

– Знаешь, что мне это напоминает?

– И что же?

– Несколько месяцев назад мы с Джованни, которого вы задумали порешить, отправились, чтобы отпраздновать четырехлетие нашего брака, из Пезаро в Феррару, где как раз в это время была устроена большая ярмарка в честь герцога Эрколе д’Эсте. Приехали – и однажды вечером попали на удивительный спектакль, полный выдумки и сценических находок. Прежде всего, нас удивило то, что актеры говорили не на латыни или каком-нибудь малопонятном диалекте, как это обычно водится, а на разговорном итальянском языке, внятном и изящном. Кроме того, персонажи двигались и вели себя не как люди, а как животные, а именно собаки. Они виляли хвостами (это достигалось с помощью ниточек, которыми незаметно манипулировал сам исполнитель той или другой роли), обнюхивались, тыкались при встрече друг другу под хвост, приветственно рычали, вылизывали шеи