История села Мотовилово. Тетрадь № 3 - Иван Васильевич Шмелев Страница 8

Устинья Демьянова

Под стать Анне Гуляевой, через прогон от нее в хибарке о двух окошках проживает Устинья Демьянова. В хозяйстве Устиньи помимо избёнки имелась и живность: коза, три курицы с петухом, кошка и на печи в пазах уйма тараканов, а по летам вдобавок уйма мух.

В девках Устинья была Забродина. Замуж ее долго не брали – браковали. Будучи уже в годах, Устинья весной 1914 года вышла замуж за Мишу Демьянова. Всю свою запоздалую любовь она изливала во внимании к своему Мише. Про ее, не в меру услужливость мужу, рассказывают очевидцы о забавном случае, происшедшем с ней в первый год ее замужества.

Любила Устинья своего Мишу до потери сознания, холила его и дула на него. В баню мыться они ходили к ее брательнику Якову Забродину, причём непременно вместе. Однажды из бани Миша шел распаренным, а перед ним, пятясь задом, шла Устинья и трепыхала пропаренным зеленым веником, тем самым создавая для Миши ветерком благоприятную мироклиматную прохладу.

И случилось непредвиденное препятствие: в проулке на тропинке, где должен проследовать из бани Миша в сопровождении его жены Устиньи, стояли с ведрами на коромыслах и разговаривали две бабы. Шедшая за водой на озеро Дунька Захарова тут встретила с полными ведрами воды возвращающуюся с озера Татьяну Оглоблину. Между ними завязался задушевный разговор на тему сватовства, который до того увлёк их, что они просто-напросто не заметили шествия любезной пары.

– Посторонитесь, посторонитесь, – властно и грозно попросила Устинья мешавших баб.

– А ты проходи себе мимо, чай, мы тебе не мешаем, – спокойно ответила ей Дунька.

– Вы что, разве не видите, мой Миша из бани идет, а вы тут на самой дороге встали и проходу не даете! Неужели Миша, такой распаренный и усталый, обходить вас должен? – высказала убедительные доводы Устинья.

– Обойдёт! Не больно, какой барин, – улыбаясь, отшучивалась Дунька.

– Вы же ему мешаете, всю дорогу загородили и ходу не даете. Сойдите с тропинки, и он спокойно пройдёт, – начиная кипятиться, упрашивала она баб.

– Нет, не сойдём, пусть обходит, – упорствовала несговорчивая Дуднька, – подумаешь, какой земский начальник нашёлся.

– Нет, не будет мой Миша вас обходить! Дайте дорогу нам пройти! – требовательно напирая, настойчиво приказала Устинья бабам.

– Да в конце-то концов, ты что к нам привязалась, как банный лист, – начиная злиться, огрызнулась на нее Дунька.

– Не отвяжусь, до тех пор, пока парной Миша не пройдёт без помехи! – упорствовала Устинья.

– Да дристали мы на твово Мишу с высокой колокольни! – не выдержав и вконец разозлившись, ехидно щерясь в улыбке, отчеканила Дунька.

– Эт как, дристали?! – начиная входить в полный азарт ругани, переспросила Устинья, упёршись уничтожающим взглядом в Дуньку. – Чай, ему не снова в баню возвращаться из-за вашей-то дрисни?

– Ах, ты, хабалка! Ах ты, шлюха, мало тебя мужики-то по овинам-то водили! – начала она обесчестивать и всячески обзывать Дуньку. – Да ты знаешь ли, кого затронула, да у меня брательник в волостном управлении сторожем служит, ах, ты такое позволяешь! Хошь, я тебя за это засужу и в остроге сгною! – вовсю раскудахталась грозная Устинья.

А Миша с нахлобученной на мокрую голову и обвернувшейся вокруг шеи бабьей рубахой, весь закутанный, стоял и ждал исхода бабьей перебранки. Он про себя что-то плямкал разопревшими, закутанными тряпьем губами, но слов его не было слышно. Да от него слов и не требовалось, за него работала языком благоверная жена, способная отъесться от семи собак.

– И что разоралась, и что раскипелась, как холодный самовар, и сама не знает, – с презрением урезонивала Дунька Устинью. – Думает, чай, ее испугались. Собака лает – ветер относит, только и всего, – вконец разоружив Устинью, закончила отповедь Дунька. – Мы с Татьяной про дело толкуем, про сватню разговор вели, а ты тут разгавкалась. Все дело у нас помрачила и разговор на самом интересном месте прервала, – упрекая Устинью, высказалась Дунька.

Миша, не дожидаясь конца перебранки, решил обойти баб. Он, важно и широко шагнув в сторону, с презрением поглядел на непокорных баб, проследовал мимо их, мстительно пыхая банным теплом на зловредную Дуньку. На его спине трепыхались подштанники, оберегая спину от лихих ветров и предохраняя его разгоряченное тело от коварной простуды. Устинья тут же, на полуслове бросив спор, поспешила к Мише, она по-прежнему заняла позицию, и все также пятясь перед ним задом, услужливо стала махать перед ним веником. И так до самого дома. Устинья в душе со злопыхательством проклинала Дуньку, посылая ей сто чертей и лукавого в придачу.

Проводив Мишу до дома и уложив его на кровать для отдохновения, Устинья снова вернулась в баню – ей нужно было грязное и помоченное в бане белье прополоскать на озере. Бабы же, стоя на старом все также с ведрами на плечах, продолжали свой прерванный разговор. Они по нескольку раз переместили коромысла с плеча на плечо. Полные ведра воды тяжко давили на плечи Татьяны, но она упорно терпела и продолжала стоять, увлеченная разговором.

Проходя мимо баб, Устинья, зверем взглянув в сторону Дуньки, злобно бросила в адрес колкое слово. Дунька от этого слова всем телом трепыхнулась, но сдержала себя от желания броситься на Устинью, но затаила в себе яростную месть.

Вскорости Устинья, выйдя из бани и зайдя на мостки, принялась за полоскание белья. Наблюдавшая одним глазом за Устиньей Дунька, внезапно оборвав разговор с Татьяной, торопко поставив ведра на землю, притаившись, полусогнувшись, стала красться к мосткам и со всего размаху оттолкнула в воду забывшуюся Устинью. Устинья только и успела в испуге вскрикнуть «Кра…!» Не успев докричать конец фразы, она с головой погрузилась в воду, а вынырнув, отфыркиваясь и отплевываясь от попавшей в рот воды, очумело выпучив от испуга глаза, дико заорала на Дудньку:

– Эт ты за што?!

– За то! Не обзывай меня! – мстительно гордыбачилась, стоя на мостках, отчеканила Дунька.

– Ну, это тебе так не пройдёт! – бурля водой и подходя ближе к мосткам, с негодованием угрожала Устинья. – Засужу! В остроге сгною! – не на шутку разгневалась Устинья. А Дунька, победно встав на самый конёк мостков, подпёршись руками в бока, горделиво и с надсмехательством раскачивая головой направо и налево, подтрунивала над барахтавшейся в воде Устиньей:

– А ты сперва выкарабкайся, а там уж и судись!

И присев на корточки, вдобавок ко всему она стала издевательски брызгать водой в лицо Устиньи, не давая ей приближаться к мосткам.

Наблюдавший с огорода за этой сценой Яков Спиридонович, решил отомстить за свою сеструху Устинью.