Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия Страница 80

Командарм крепко сжал и мою ладонь.

– Он уже здесь! – обернувшись к брату, заговорщицки произнес Анатолий.

– Кто?

– Колчак! – чуть ли не шепотом ответил генерал. – Я кроме бронепоезда захватил еще бригаду егерей и артиллерийскую батарею. Если не согласится уйти по-хорошему, силой заставим.

Они удалились в премьерский салон обсуждать детали очередного переворота, а меня попросили напоить ординарцев командарма чаем.

Полыхаевы секретничали с четверть часа. Затем дверь салона со скрипом открылась, и первым, облачившись в короткое, едва сходившееся на животе пальто и профессорскую шапку-пирожок, вышел премьер-министр, а за ним вывалился его верзила-брат. Вместе они выглядели несколько комично. Высокий и низкий, худой и толстый, открытый и скрытный. Как клоуны в цирке. Только они не шутили.

– Ну, с богом, брат! – старший Полыхаев осенил крестным знамением командарма, и они обнялись.

Короткий декабрьский день проскочил незаметно, за окном стало смеркаться, но братьев все еще не было. Видимо, заговор по какой-то причине провалился. Может быть, Полыхаевы были уже арестованы, а то и расстреляны, но меня их судьба волновала мало. Ни тот, ни другой никогда не были мне близки, а к новому министру-председателю я испытывал стойкую антипатию. Мне не терпелось скорее попасть в Черемхово. Хотя обаятельного командарма было все-таки жаль.

Когда совсем стемнело, братья вернулись. Эмоции переполняли их, и перепалка началась сразу.

– Почему ты не сказал ему, что он арестован? – предъявил претензию младший брат старшему.

– Ну, увольте, Анатолий Николаевич, кто из нас генерал: я или вы? – от возмущения премьер перешел на официальный тон. – Я и так провел всю подготовительную работу. Открыто обвинил его в узурпации власти, поставил ультиматум: либо он созывает Сибирский земский собор, либо мы готовы пойти на все. А он приказ о смещении Сахарова с поста главнокомандующего даже не подписал.

– Ничего, еще подпишет. На станции моих солдат больше, чем у него. Вагон Верховного правителя находится под прицелом моей батареи. Через час Ивакин выступит в Новониколаевске. Это послужит сигналом и для нас.

– Ну-ну, – Виктор Николаевич с большим сомнением покачал головой. – А мочи-то хватит? Ведь стоит ему только заговорить, как ты замираешь перед ним, как кролик перед удавом. Тоже мне заговорщик! Еще пара-тройка часов промедления, и Колчак отбудет с золотом на восток, и тогда наш план лопнет как мыльный пузырь. Без золота с нами никто не станет договариваться, а большевики – тем более. Или ты не уверен в своей армии? Тогда вообще нечего огород городить. Если войска не смогут удержать фронт на линии Новониколаевска и Томска, то красные просто скажут нам спасибо и в благодарность поставят к стенке.

– Томск мы никогда не сдадим. Там родилась Сибирская армия. Там живет Потанин. Ты читал, с каким обращением он выступил в газете: «К оружию, граждане! Враг у ворот!»? Да на такой призыв сибирского патриарха откликнется каждый томский мальчишка и встанет в ряды моего войска.

Командарм раскраснелся и приказал ординарцам принести самогона. Виктор Николаевич брезгливо сморщил свой мясистый нос и отвернулся к окну.

Телеграф молчал. Из Новониколаевска не было никаких известий. Зато явился адъютант Колчака и передал приказ Верховного правителя: обоим братьям немедленно явиться к нему.

– Ну вот и всё. Дождались. Из охотников сами превратились в дичь, – пробрюзжал председатель правительства.

Командарм ничего не ответил, а натянул на себя тулуп и взгромоздил на голову папаху.

– И вы, Коршунов, тоже собирайтесь. Засвидетельствуете перед историей, как погибла сибирская государственность, – нарочито пафосным тоном объявил мне начальник.

Я презрительно усмехнулся, потому что знал, когда была совершена роковая ошибка. А это был просто жалкий фарс.

У Верховного правителя находился главнокомандующий Восточным фронтом генерал Сахаров, при виде которого лица у братьев вытянулись. Меня Колчак воспринимал как тень Муромского и теперь, увидев без бывшего патрона, почувствовал некоторую неловкость. Адмирал кивнул мне в знак приветствия, главком в точности повторил его жест. Я ответил легким поклоном.

– Господа, я пригласил вас за тем, чтобы ознакомить с приказом, подготовленным генералом Сахаровым, о переформировании 1‑й Сибирской армии в неотдельный корпус и подчинении его генералу Войцеховскому.

В роскошном, обитом красным бархатом салоне Верховного правителя воцарилась тишина. Первым ее нарушил Анатолий Полыхаев.

– Но это невозможно. Моя армия этого не допустит…

Сахаров резко перебил командарма, вскочил со стула и стал выговаривать ему, как мальчишке:

– То вы докладывали, что ваша армия взбунтуется, если ее заставить драться под Омском, теперь – новое дело. Это вы развратили вверенные вам войска, я не могу оставить вас во главе их.

Сибирский командарм вспыхнул:

– Тогда уж точно взбунтуется! Я устал сдерживать своих солдат, устал служить таким… – Анатолий Николаевич явно собирался выругаться, но в последний момент осекся и язвительно произнес: – Таким выдающимся стратегам.

Сахаров побелел, его рука непроизвольно скользнула в карман галифе, где он хранил подаренный адмиралом парабеллум.

Но Колчак опередил его:

– Думайте, что говорите, генерал Полыхаев. Я призвал вас, чтобы заранее устранить недоговоренности. Эта мера необходима для успеха плана контрнаступления, подготовленного главнокомандующим. Я нахожу, что он прав.

Анатолий Николаевич задыхался от возмущения и не находил слов. На помощь пришел брат. Он тоже тяжело ворочал языком, говорил медленно и тягуче.

– Главнокомандующий и вы, ваше высокопревосходительство, забрали себе слишком много власти. Общественность недовольна…

– Кого вы подразумеваете под общественностью? – воскликнул Сахаров.

– Ну вот хотя бы земство, кооперативы, Закупсбыт, Центросоюз да и другие, – невнятно ответил министр-председатель.

Главнокомандующий победно усмехнулся, словно он выиграл решающее сражение:

– Сплошные эсеровские организации, в которых заправляют юркие жидки. Да, я считаю их вредными, более того – врагами русского дела.

Последние слова были произнесены с такой явной и неприкрытой угрозой, что даже кадет Полыхаев испугался за судьбу кооператоров и поспешил уточнить, что надзор за этими организациями осуществляет подчиненное ему Министерство внутренних дел, а не армия.

– Общественность требует ухода генерала Сахарова и замены его снова генералом Дитерихсом[177].

Колчак поморщился и сказал:

– Я уже говорил с Дитерихсом по этому поводу. Он поставил невыполнимое условие.

– Какое? – в один голос спросили братья.

Верховный правитель с большой неохотой признался:

– Мою немедленную отставку.

Полыхаевы облегченно выдохнули.

Неожиданно в салон вошел адъютант и обратился к Колчаку:

– Срочная телеграмма из Новониколаевска.

Адмирал, нацепив на глаза очки, стал вчитываться в ленту. Собравшиеся, затаив дыхание, уставились на него. Телеграфная лента выпала из рук Колчака на пушистый ковер.

– В вашей армии бунт, генерал Полыхаев. Дивизия полковника Ивакина повернула свое оружие против правительственных войск. Этот мальчишка осмелился оцепить поезд генерала Войцеховского и пытается его арестовать. В городе создана организация с громким названием «Комитет спасения родины». Он уже обратился к населению с воззванием о переходе власти к земству, а большевикам предложил перемирие. Я жду от вас объяснений, как такое могло произойти?

Удачней момента для ареста Колчака и Сахарова не было. Сибирскому командарму оставалось только стукнуть кулаком по столу и сказать всю наболевшую правду в глаза горе-диктатору или просто произнести: «Вы арестованы, ваше высокопревосходительство», и дело было бы сделано. История пошла бы по другому руслу. Но ни Анатолий Николаевич, ни Виктор Николаевич не сказали этих последних слов.

Колчак стоял, заложив руки за спину, как Наполеон при Ватерлоо, посреди роскошного салона-вагона и гневно буравил заговорщиков своими черными глазами. Невысокий, болезненно худой, испитой, он все же источал какую-то магическую силу, заставляющую людей подчиняться ему.

Выступление полковника Ивакина было подавлено отступающими польскими частями. Осада с поезда командарма Войцеховского снята, а сам Ивакин арестован. Генерал Полыхаев попробовал еще надавить на Верховного правителя, угрожая самочинным бунтом сибиряков, если полковник Ивакин не будет освобожден. Но Колчак не стал в тот вечер ни реформировать Сибирскую армию, ни казнить, ни освобождать новониколаевского смутьяна, сославшись на поздний час.