Иван Ле - Хмельницкий. Книга первая Страница 81

— По черкасской? — с тревогой переспросила Матрена, вскочив с лавки.

— Да что с тобой? Если бы знал, — может, лучше смолчал бы…

— На этом шляху твой Сулима столкнулся с гусарами и попал в беду. Ему угрожает кол, как… Галайде.

В этот момент в дверях показался усатый запорожец Яцко. Он снял шапку, кланяясь, и взмахнул ею перед собой. В комнате запахло степью и лесом. Следом за Яцком в комнату входили младшие и старшие по возрасту атаманы.

— Челом пану подстаросте чигиринскому, старшему брату казаков на этой тревожной украинской земле! — произнес Яцко охрипшим от ветра, но сильным, как всегда, голосом. — Честь и почтение счастливой матушке и сестре нашей пани Матрене.

Приветственные слова бывалого казака хотя и напоминали торжественную вязь праздничных речей, однако звучали так искренне, что не вызывали никаких других мыслей. Хозяйка приветливо улыбнулась гостям, слегка поклонившись в ответ на приветствие Яцка. На протяжении почти десяти лет их знакомства этот казак всегда появлялся в доме Хмельницких как добрый гений, чем и заслужил глубокую приязнь хозяев. То, что приязнь эта еще не превратилась в подлинную дружбу, Хмельницкие объясняли официальным служебным положением, которое занимал подстароста и которое так отличалось от свободной жизни казацкого атамана.

Понимал это и Яцко, не избалованный благожелательным отношением к казачеству со стороны представителей Речи Посполитой. Хмельницкий же, будучи подстаростой пограничного староства, никогда не проявлял специфического так называемого коронного высокомерия в общении с людьми. И это выгодно отличало его от других слуг Короны. Вот почему Яцко был искренне предан этой известной в Приднепровье семье.

Товарищи Яцка тоже приветствовали хозяев. Самый младший из них — Дмитро Гуня напомнил Хмельницкому о недавней встрече в Терехтемирове.

— Как поживает сынок пана подстаросты? Здоровья и счастья желает ему наше казачество! — произнес он, пожимая руку Михайлу.

Напоминание о Богдане снова опечалило родителей, переживавших разлуку. Подстароста посмотрел на жену — она тоже услышала эти сердечные слова молодого казака.

— Благодарение богу, казаче… Да его сейчас нет дома. Вместе с паном Кривоносом поехал за Днепр спасать семью кобзаря Богуна, — вздохнув, сказал хозяин.

Атаманы заинтересовались, стали расспрашивать Хмельницкого, как будто именно это и побудило их заехать в субботовский хутор. Объяснять взялась хозяйка, приглашая гостей к столу. Кончиком платочка она смахнула слезу и сказала:

— Такое творится, люди добрые, что не знаешь, с чего и начать. Мы узнали о втором уже в этом году набеге татар и турок на наши земли. Сильно укорачивают эти набеги жизнь православным людям. Спасибо подольскому казаку Максиму, заехал к нам и предупредил об этой беде. Он также принес горькую весть об одном турке, который стал служить польской Короне.

— А, Селим? — недоброжелательно произнес кто-то из присутствующих.

— Он и монашку одну схватил, как плату за эту службу… — не сдержался Яцко.

— Вот именно монашку, люди добрые. Да знаете ли вы, мои родимые, — с трудом сдерживая рыдания, торопилась Матрена как можно побыстрее рассказать обо всем, что было связано с этим ужасным событием, — именно вот эта монашка и полонила сердце нашего хлопца. Услышал ее пение в монастыре, познакомился с дивчиной и, да простит ему пречистая дева, вызвал ее на свидание мирское. Грешница сняла со своей шеи крестик, подарила ему на память, ну, а матушка игуменья за такую вольность неразумной дивчины наказала ее, исключив из обители на год… С этого и начались все несчастья бедняжки, мои родимые. Проклятый басурман узнал обо всем этом и, желая отомстить Богдану, украл дивчину, чтобы увезти ее в султанский гарем. Богдан вместе со славным парубком Кривоносом и махнул за Днепр, намереваясь перехватить злодея…

— Максим перехватит, того не собьешь со следа…

— Сбил же проклятый… Возле Куруковских озер перехватили казаки нашего староства… — не удержался подстароста.

— Отбили послушницу? — спросил Гуня.

— Прости, боже, ее тяжкий грех… — вздохнула Матрена, будучи не в силах продолжать дальше.

— Погибла в Днепре, — добавил Хмельницкий и с возмущением рассказал о том, как Конецпольский спас людолова, как в сопровождении гусар отправил его к гетману.

— Наш молодой казак Иван Сулима считал турка своим трофеем, — продолжал подстароста. — Вместе с товарищем, без моего на то разрешения, он отправился в погоню за гусарами…

— Гусар догонишь…

— Догнал. Сулима любого догонит! Да не посчастливилось ему, прошу, пан Яцко. Гусар было больше. Не удалось вырвать у них пленника. Сулиму ранили и взяли с собой…

— Да, родимые мои, пропал хлопец, — подтвердила Матрена. — В отчаянии я Послала одного казака, чтобы он поднял людей на хуторах. Горячий казак, спасибо ему, Трясилом прозвали его хлопцы в Чигирине. Послушался!

— Так это Тараса? — поторопился Яцко. — О матушка, Тарас и один справится, я хорошо знаю его еще по походу к Болотникову.

— Благодарение богу, здоровый парубок. Говорит, что не хотели проливать человеческую кровь, то есть не решились изрубить гусар, чтобы не вызвать гнева шляхты.

— Не стоит, матушка, бояться гнева шляхты, он давно уже стал позором нашей страны, несчастьем нашего народа. На Сечь заберем Тараса, пан подстароста, спрячем там казака. А не убегут ли гусары?..

Хмельницкий развел руками, присаживаясь к столу рядом с Яцком.

— Очень плохо складываются дела, панове казаки. Тарас поскакал спасать Сулиму, а я вот на рассвете по той же дороге отправил пана старосту и поручика Конецпольского с войском. Налетят на Трясила, спасающего бедного Сулиму, и… обоих на кол посадят.

— Так их же трое, — воскликнула хозяйка. — Еще один чигиринский пушкарь поскакал с Трясилом. Донской казак…

Дмитро Гуня поднялся со скамьи, выходя из-за стола.

— А я так думаю, пан Яцко, возьму я свою сотню да и махну напрямик по лесной дороге. Может быть, успею опередить коронных панов.

— С ума сошел? Воевать с королевскими войсками, когда на страну напали крымчаки?

— Сам Конашевич не допустил бы такого издевательства. Помнишь, что сказал старшой про этого турка, когда мы намедни разговаривали с ним по дороге? Положил бы, говорит, в одну яму, как он выразился по-самборски — «в идну яму этого басурманского слугу и его подлых хозяев…». А ведь он еще не знал, что Конецпольский взял под свое покровительство этого турка, ставшего шпионом Речи Посполитой. Разреши, атаман, совершить святое дело! Такой казак, наш Тарас, в опасности…

— Да и Ванюша Сулима, родимые мои! — поспешно напомнила хозяйка.

— Что же, скачи, Дмитро. Прихвати с собой вторую сотню Бородавки с сотником Карпом! Сотня надежная! Если придется, Павло, рубитесь, коль живыми застанете бедняг. Гони, Дмитро, а я переправлюсь на ту сторону Днепра — может быть, отыщу Максима да сына пани хозяйки на путь истинный наставлю.

— Дай бог вам счастья, люди добрые!..

17

Как раз в это время Тарас и Кирилл, гоня мокрых, взмыленных коней, настигли гусар уже далеко за хутором. Позади ехали в ряд трое гусар, седло к седлу. Впереди — раненный ночью гусар с подвешенной на полотенце рукой. Следом за ним двигалась повозка, в которую были впряжены оседланные лошади. На возу лежал связанный Иван Сулима, а сбоку, высоко на сене, сидел турок. Гусарские крылья, лежавшие на возу, разделяли этих двух закоренелых врагов. Турок, израненный в ожесточенной схватке, с трудом держал вожжи, управляя лошадьми.

Гусары услышали позади себя топот, оглянулись, но не сразу сообразили, что их снова настигают все те же двое казаков, которые ночью так поспешно убежали с хутора, не приняв боя. Тем временем донец, миновав трех гусар, подлетел прямо к возу. От неожиданности лошади, запряженные в повозку, испуганно шарахнулись в сторону, и турок не сумел удержать их. Кирилл придержал на мгновение испуганных лошадей, чуть было не перевернувших воз вверх колесами, и погнал их по бездорожью прямо в лес. Перепуганный турок, бросив вожжи, соскочил с воза и, крича «спасите», со всех ног бросился под защиту гусар.

Те наконец сообразили, в чем дело. Ночью во время стычки они не разглядели товарища Сулимы, а теперь поняли, что это тот самый казак прискакал выручать своего раненого друга. Засвистели выхваченные из ножен карабели. Конь старшего гусара стал на дыбы и чуть было не выбил Тараса из седла. Тарас видел, что ему трудно справиться с тремя опытными гусарами. Да и четвертый, с перевязанной рукой, уже вытягивал саблю, готовясь вступить в бой. Они, казалось, забыли совсем о повозке, охваченные азартом сабельной сечи, в которой они были настоящими мастерами.

Пушкарь мгновенно оценил обстановку. Он отбил один, второй удар и бросился прочь, едва успев заметить, что Кирилл погнал повозку, на которой лежал связанный Сулима, к перелеску, в сторону Днепра.