Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины Страница 82

– Вот увидишь, – посмеивался Маломир в ответ на упреки племянника, – не уедет он никуда. Наш он теперь. Никто в Киеве не поверит, что он к нашей битве непричастен, если он от смерти Ингоревой такую пользу получит – бабу свою назад.

И Маломир оказался прав: Мистина никуда не уехал.

– Это правда, – тихо вымолвила Ута в ответ на его недоумевающий взгляд. – Я видела это своими глазами.

Сколько ни думала она за эти месяцы, что скажет мужу, когда они вновь увидятся, – такой их встречи она не могла вообразить.

Ута видела все. Последний живой взгляд Ингвара. Его раны, омытые речной водой. Она раздевала и обмывала его тело, как пятнадцать лет назад – тело первого мужа. Но теперь она не испытывала такого режущего отчаяния, как тогда. Она смирилась с мыслью, что смерть отнимает самое дорогое, и тогда, когда не ждешь, не веришь, не желаешь мириться. Она видела Ингвара на краде – это она настояла, чтобы Маломир устроил погребение, пусть и по древлянскому обычаю, а не по русскому. Лишь бы тело не разлагалось без погребения, не давая духу пойти предначертанным путем. Она видела, как завеса дыма и пламени навек сомкнулась над его головой. И ей казалось, что ее главное дело в жизни, которого она не сложит с себя, пока сама не уйдет под земляной покров, – это свидетельствовать. Говорить текущим мимо поколениям: я видела это. Видела своими глазами…

К приезду Предславы Ута и дети уже немного пришли в себя: отмылись и отъелись. Но страшная беда заслонила радость возвращения к мужу и отцу, и у всех в семье и даже в дружине вид был такой, будто непогребенное тело лежит где-то рядом, тут же, на лавке.

– Эльга приедет сюда? – Уте тоже казалось, что она ослышалась. – Собирается говорить с Маломиром о замужестве?

Они с Мистиной переглянулись, и впервые за эти дни в их глазах блеснуло живое взаимопонимание.

Мистина теперь смотрел на жену с виноватым видом. Он отправил ее в путь, не обеспечив защитой, и не он вызволил ее и детей из плена. А теперь, получив дурную весть, не знал, как быть дальше. Он не отваживался возвращаться в Киев, не зная, не считают ли его там предателем. Но и оставаться в Деревляни, отчетливо понимая, что вот-вот разразится война, было глупо. Нужно было на что-то решаться, в ближайшие же дни. И вот оказалось, что Эльга уже решилась…

– Мы тоже поедем! – воскликнула Ута. – Когда Маломир собрался в дорогу?

– Отрок сказал, что княгиня выехала сразу вслед за ним, значит, она будет возле Малина уже на днях.

– Мы поедем завтра же! Я сама покажу сестре могилу ее мужа и расскажу, что для него было сделано. И как все это вышло…

Ута взглянула на мужа, и тот кивнул. Зная Эльгу пятнадцать лет, Мистина не более своей жены мог поверить, что Эльга уже через пару дней после смерти Ингвара собралась замуж за его убийцу. В это мог поверить Маломир, жаждущий уйти от возмездия. Могли поверить древляне, опьяненные успехом и считающие, что схватили Перуна за бороду. Но Мистина и Ута понимали: Эльга задумала нечто совершенно иное. Но что бы она ни задумала – они будут рядом и помогут. Настал день показать ей, на чьей они стороне.

Наверное, со времен дулебов старое святилище на Ирже не видело такого скопления знатных особ. Когда небольшой обоз из Киева прибыл, все уже ждали у подножия Малин-горы: Маломир с дружиной, Мистина со своими людьми и семьей. Приехала и Предслава. Володислав остался дома, но его жена решительно отвергла попытки ее удержать: она не просто имела право, но была обязана почтить память своего родного дяди.

Как и обещал отрок Близина, при овдовевшей княгине не было никого, кроме челяди и отроков охраны. Гриди «большой дружины» отправляли к ней своих подросших сыновей: так те проходили обучение, прежде чем добьются чести участвовать в походах и сражениях. При них был лишь один старший, хромоногий Остривой, обучавший молодняк и следивший, чтобы они справлялись с охраной двора. Всего их при Эльге было не более двух десятков. Княгиня и отроки ехали верхом, челядь шла пешком, сопровождая волокуши, на которых везли припасы для жертв и пира: трех черных баранов, черного петуха. Черный пес бежал за лошадьми, сам не зная, какая почетная, но и печальная участь его ждет. Везли также бочонки стоялого меда, ромейского вина и темного пива.

Княгиня верхом возглавляла свою дружину. В белой одежде, на почти белой лошади она казалось клочком тумана, частью иного мира. И сколько ни искали древляне глазами кого-либо из мужчин в толпе позади нее – видели лишь холопов и оружных отроков, пытавшихся придать суровость своим юношеским лицам.

А напротив, на том краю луговины между опушкой и Малин-горой, толпились те, кто ожидал ее. Бросались в глаза яркие пятна одежд – белых и красных. Ярко одетая толпа – это, надо думать, древлянские князья со своей дружиной. Где-то среди них был Маломир, но Эльга не знала его в лицо. Видела только, что там много вооруженных людей, и часть из них, похоже, русы. Это были люди, принесшие смерть ее мужу и намеренные торжествовать над нею. Но Эльга не чувствовала ни страха, ни даже робости или смущения. Она открытым взором смотрела в лицо своей судьбе – бросала ей вызов с высоты седла, готовая отомстить или погибнуть.

С другой стороны луговины она отметила несколько белых пятен. Особняком стояло семейство, которое она знала так же хорошо, как себя саму: рослый, плечистый Мистина, рядом с ним маленькая Ута, а вокруг, будто грибы-опенки, – четверо их младших детей. Все они были в «печали»: это выделяло их среди ярко разодетых древлян и связывало с ней, с Эльгой, будто умноженное отражение ее белизны.

При виде сестры пришло такое облегчение, что выступили слезы. Думая о множестве разных вещей, Эльга не переставала думать о ней, о верной спутнице своей жизни с самого рождения.

Все мысли о том, что она должна сказать и сделать, разом отступили. Эльга тронула коня и поехала к ним, будто ведомая иной волей: сердце наконец вырвало узду у рассудка. Ута пошла к ней навстречу; подбежавший отрок едва успел помочь княгине сойти с седла. Молча сестры бросились друг другу в объятия и разрыдались. По пути сюда Эльга надеялась и даже верила, что сумеет удержаться от плача на людях, кроме того, когда этого потребует поминальный обряд. Но сейчас все ее замыслы и намерения были забыты. Она рыдала от горя, от облегчения, от любви – к умершему мужу и к живой сестре. В эти мгновения ей стало ясно, почему в Киеве ей удавалось держаться: там не было никого, кто в полной мере понимал бы и разделял ее чувства. С Утой было иначе. Ута знала все, что связывало ее с Ингваром. Ута в полной мере осознавала, что он значит для своей жены и державы. Сестра жены была ему ближе родных сестер, одна из которых, Мальфрид, давно умерла в непримиримой вражде с ним, а другая, Альдис, жила в Плескове и совсем не знала брата.

Когда они наконец оторвались друг от друга и утерли слезы, к ним подошла еще одна женщина. Узнав Предславу, Эльга обняла и ее: белые одежды древлянской княгини говорили, что и она разделяет их скобрь. Сейчас Эльга даже не вспомнила, что перед ней жена Володислава – это была родная племянница Ингвара, и ручьи их слез текли из одного источника.

Три молодые женщины в белой одежде стояли посреди луга, и никто не смел подойти к ним. На еще зеленой траве они казались тремя белыми лебедями – посланцами богов, тремя суденицами, рыдающими над участью павших. Глядя на них, даже древляне, гордые своей победой и ожидающие грядущего торжества, чувствовали стеснение в груди. Словно ощутили, как близка грань Нави и как легко можно нечаянно сделать шаг, которому нет возврата.

Обернувшись, Эльга увидела Мистину – он стоял в трех шагах и молча ждал, пожелает ли она его видеть. Очень давно он не чувствовал себя настолько слабым и беспомощным. Объясняться с Ингваром было легко. Он знал: даже если дело начнется с ругани и дойдет до драки, раньше или позже они все выяснят и помирятся. Но теперь? Женщина в великом горе глуха к голосу рассудка и мучительно ищет виноватых, дабы облегчить свой груз. И особенно легко она возлагает этот груз на того, от кого обычно ждет поддержки. Если она не захочет его слушать, если откажется ему верить – как он сумеет ее убедить? И если она, вдова побратима и самая главная женщина Русской земли, посчитает его предателем – вся жизнь его будет разрушена, но и смерть не спасет. Ибо как сможет он умереть, оставив своим сыновьям тавро предательства?

Видя, что она смотрит на него, Мистина хотел что-то сказать, но язык во рту лежал будто камень. Вспомнился тот далекий день, когда он увидел ее впервые. Когда впервые застыл под взглядом этих удивительных зеленовато-голубых глаз, смотревших точно из иного мира. Тогда на ней была белая сорочка русалки, а теперь – белая сряда вдовы. Прошло пятнадцать лет, он знал ее лучше всех на свете – но именно сейчас ощутил, что та давняя русалка не исчезла. Ее сила – мощь белого камня, воды и земли, неба и зелени – все это время оставалась с ней.