На день погребения моего - Томас Пинчон Страница 82

 — Это они, папа,  — кивал он через плечо.  — Они наблюдают за нами, всё в порядке. А сегодня я еще почитаю тебе эту историю. Узнаешь.

 Утром выехав из Кортеса, он остановился на склоне Спящей Юты и увидел облако на вершине:

 —  Днем будет дождь, папа.

 —  Это Риф? Где я? Риф, я не знаю, где, черт возьми, я нахожусь...

 — Спокойно, папа. Мы выехали из Кортеса, направляемся в Теллурид, будем там довольно скоро...

 — Нет. Не там. Всё разъединилось. Ничего не осталось прежним. Что-то случилось с моими глазами...

   — Всё хорошо.

  —  Это ад.

Они столпились на кладбище Одинокого дерева, шахтерском погосте на окраине города, Мэйва, Лейк, Фрэнк и Риф, над ними возвышались горы, позади низвергался водопад Свадебной фаты, небрежный шепот в холодном солнечном свете. Жизнь и работа Вебба привели его сюда.

Фрэнк приехал из Голдена накануне. Он стоял возле Мэйвы, был немногословен, полагая, что его лепта, пусть временна, была жизнью в противовес тому, что лежало вокруг.

 — Мне хотелось бы быть с ним,  — сказала Мэйва очень грустно, почти не дыша.

 — Но ты не с ним,  — подчеркнул Фрэнк.  — И, возможно, для этого есть причина.

 — О, дети. Не хотелось бы мне оказаться на месте тех, кто это сделал. Бог всё увидит, даже если Бог иногда ужасно медлителен. Будет и на нашей улице чертов праздник. И, может быть, если он достаточно медлителен, кто-то на земле получит шанс прежде, чем Он удосужится...

Она говорила очень тихо, не собираясь устраивать шоу, которое закатывают эти мексиканские вдовы.

Но слезы, которые выступили на ее глазах, так тревожили своей внезапностью и немотой  — они были на лице Мэйвы, словно симптомы болезни, которую ни один доктор не решился бы назвать. Если бы эти наемные бандиты оказались где-нибудь поблизости, сила ее безмолвного гнева испепелила бы их на месте. Остался бы только масляный пепел у дороги.

 — По-моему, Профсоюз должен был хотя бы прислать цветы.

 — Только не они.

Это низкое неуважение, Риф подумал об этом и проклял всех этих людей. В какое-то мгновение он посмотрел на склон горы и увидел то, что, он был уверен, являлось бандой Джимми Дропа, члены банды ехали по дороге Резвушки с непокрытыми головами, может быть, по случаю минуты молчания, хотя, зная их, с большей вероятностью можно было предположить, что они спорили о чем-то значительно менее важном, чем жизнь и смерть.

 —  И хорошо, мама, что здесь только мы, это не те похороны, на которых собирается полгорода, чтобы устроить променад и пикник... Теперь он далеко от всего этого. С ним всё будет хорошо. А мы с Фрэнком доберемся до тех, кто это сделал.

Риф хотел бы, чтобы его голос звучал по-другому. Более уверенно. Его сестра, которая скользила по этой дороге так ровно, словно на колесах, колесах на дороге, по ночам обслуживаемой персоналом, который никто никогда не видел, ее лицо под вуалью было мраморной маской, сейчас она обожгла его своим обычным взглядом «не-верю-этому-ни-на-минуту», и если бы здесь не было Мэйвы, он поддался бы желанию высказать ей свою обиду. Как мало она волновалась о Веббе, когда тот был жив.

Это не значило, что она не была потрясена и пристыжена силой горя матери. Лейк вернулась из Силвертона, и навсегда  — даже Риф это видел. На ней было красивое черное платье, которое многим напомнило бы о пульсе жизни отбросов с Блэр-стрит, но сейчас она надела это платье, чтобы почтить память отца. И он готов был поставить всё, что было на столе, что она решила надеть его в последний раз. Она видела, что он смотрит.

 —  По крайней мере, у вас двоих черные шляпы,  — сказала она.  — Уже что-то.

  — Ты можешь скорбеть,  — сказал Риф,  — а мы с Фрэнком будем делать то, что Джо Хилл называет «организовывать». У нас другие дела. Мы решили держать вас с Китом подальше от этого, и чем меньше ты будешь знать, тем лучше.

  — Как насчет мамы, ей тоже надо знать как можно меньше?

   — Мы не хотим, чтобы она волновалась.

   — Так заботливо с твоей стороны. Вам не приходило в голову, что она хотела бы видеть своих детей живыми, вместо того, чтобы вы нарывались на неприятности?

  — Мы живы.

  — Как долго вы будете живы, прежде чем она увидит тебя или Фрэнка снова? Вы попали в этот древний мир кровной мести, сейчас он предъявляет к вам требования, вы потерялись в стране, из которой не можете найти выход. Как ты думаешь, как она отнесется к этому «делу»? Вы оба тогда уже тоже можете оказаться мертвы. Тупицы.

   Он еще не знал, что кроется за этой страстной речью, пока не знал.

 Они вернулись в мрачный дневной свет гостиной.

 — Вот,  — сказала Мэйва Рифу.  — Лучше пусть это будет у тебя.

Старый двенадцатизарядный конфедератский кольт Вебба.

  — Мне это не кажется правильным,  — Риф передал кольт Фрэнку.  — Он твой, если хочешь, Фрэнсис.

   — Но у меня уже есть 38-й специальный, всё такое.

  — Но он всего лишь пятизарядный, а так, как ты стреляешь  — половина в молоко, черт, тебе нужно минимум двенадцать патронов, Фрэнсис, только для пристрелки.

 — Ладно, если тебе тяжело его держать, Рифер, конечно, я могу понять, в этом нет ничего постыдного.

  — Но я точно знаю, что ты всегда из-за этого нервничаешь,  — сказал Риф, забирая кольт обратно.

 Пикировка продолжалась еще некоторое время. Мэйва наблюдала, дымя своей старой трубкой, переводила взгляд с одного на другого, словно в материнском отчаянии. Она знала, что они хотели, чтобы она искоса посмотрела на них сквозь дым, покачала головой, как она это всегда делала, «что, по-вашему, мне