Крушение - Виктор Серж Страница 83

ненадолго задумался, потому что, с одной стороны, у него было важное дело, а с другой, ему хотелось прогуляться. Он быстро, не запыхавшись, взбежал по железной лестнице, которая вела к трансбордеру, висящему в пустоте над входом в гавань. Если верить плакату у входа, там можно было дышать здоровым, насыщенным озоном воздухом.

Жюстиньен медленно перешел на другой берег, наслаждаясь прозрачным небом, морем, видом порта и города. В одном из дворов форта Сен-Жан, выстроенного на скале и возвышающегося над входом в гавань, прогуливались заключенные. Я свободен, приятели, и все же хотел бы поменяться с вами местами! Глупо, но это так. Жюстиньен бегло оглядел их. Выбрав скамью, он положил на нее мужские-часы-приносящие-силу-и-удачу-и-утопление-в-конце. Лишь тогда начиналось для него подлинное освобождение. Никаких больше нелепых мыслей (разве что временами), лишь настоящая жизнь, а она хороша. И он быстро пошел прочь.

В грязном зале в задней части маленького кафе у вокзала Ноай, в котором обыкновенно собирались спекулянты с ближайшего рынка, Жюстиньен нашел Бубнового Туза, то есть месье Леонара, элегантного негодяя, немногословного, безупречно одетого, в фетровой шляпе такого светлого серого цвета, что она казалась белой, с пальцами, унизанными роскошными перстнями, которые при необходимости служили кастетом. Круглое, как луна, лицо Леонара изображало высшую степень невозмутимости, но взгляд черно-сливовых глаз под напускным добродушием был внимателен и насторожен. Усы тонкой черточкой между широкими ноздрями и выдающимися вперед губами придавали ему индивидуальность. Без этой черной полоски его можно было бы принять за страхового агента; она говорила о его причастности к полиции, торговле женщинами (в лучшие времена), героином мелким оптом, к прибылям от мутных сделок. Со своими мягкими округлыми жестами, лаконичной, отстраненной манерой речи, природной наглостью Бубновый Туз доставал для своих знакомых редкий товар: хороший штоф, кофе «Сантос», прованское масло, сахар, туалетное мыло, даже колбасу из Италии! Он покупал доллары по 120, продавал по 200, без риска и лишних разговоров. У него были связи в Префектуре и даже, поговаривали, в Комиссии перемирия Экс-ан-Прованса. Инспекторы с ним перемигивались. Он договаривался о виде на жительство за полтора куска для серьезных иностранцев: «Понимаете, подделками я не занимаюсь, и если я делаю это для вас, то…» То что? Он оставлял фразу неоконченной и сплевывал между своих новеньких, начищенных до блеска ботинок, таких сияющих, что, казалось, на них навсегда застыл солнечный луч. Жюстиньен вызывал у него интерес. Ты парень сильный, дорогой мой, но чокнутый.

— Перно? — предложил Леонар, подчеркнув тем самым свое превосходство. — Закон не для меня!

Жюстиньен согласился. С Леонаром он больше молчал, чем говорил.

— Как здоровье?

— Цветущее, месье Леонар!

Бубновый Туз произнес:

— Я достал удостоверение личности для вашего друга, Мориса Сильвера. Только это будет стоить две тысячи.

— Почему? Мы так не договаривались.

— Сейчас, милый мой, учитываются многие вещи. Если бы я сразу увидел фото, я бы предупредил вас заранее. Ваш приятель семитского типа. Это не моя и не ваша вина. (Тихий смешок.) И не его. Будьте довольны. Его оставят в покое месяца на три, а то и дольше. Литовец, добрый христианин и все прочее. Цена того стоит.

— Не люблю, когда меня дурачат, — мрачно произнес Жюстиньен.

Невежливо. Но силу одним словом не прошибешь, она умеет быть снисходительной.

— Берите или уходите.

Они размышляли, наслаждаясь свежестью нелегального напитка. Тринадцатилетняя цветочница, хорошенькая, но поблекшая, воткнула белые гвоздики им в бутоньерки. Загорелый инвалид без ноги облокотился о стойку кафе. Зажав в зубах что-то вроде металлической пробки, он постукивал по ней двумя молоточками, выводя томную мелодию «О sole mio»[194].

— Я спешу, — сказал Леонар. — И учтите, ваш клиент уже ввязался в это дело. Отдал фото и прочее.

— Само собой, — ответил Жюстиньен, — но уговор есть уговор. Вы на рынке не один.

— …И к тому же семит, семит, — продолжил Леонар с равнодушным видом.

Он взглянул на свои золотые часы с массивным браслетом. Жюстиньен странно заморгал.

— Месье Леонар, расскажу вам одну историю. Я занимался делами. Как-то один оптовый посредник попытался меня надуть. Он умер. Внезапный апоплексический удар. Я верю в судьбу.

Бубновый Туз не шелохнулся. Он даже не снизошел до того, чтобы повернуться к собеседнику, но из-под тяжелых век разглядывал в зеркале его профиль: Жюстиньен выглядел молодым, худощавым, с упрямым лбом и орлиным носом. На виске проступала голубоватая вена. Глубоко сидящие глаза, тревожный взгляд. Псих, с такими лучше не связываться. С разумными людьми правила игры известны заранее.

— Истории, — произнес Леонар с таким презрением, что слова его, казалось, падали свинцовыми каплями. — Закончим с делом. Тысяча семьсот пятьдесят, я теряю на этом, только чтобы доставить вам удовольствие.

Жюстиньен выждал несколько секунд, прежде чем дать ответ, он расслабился. Одноногий музыкант исчез, старуха просила милостыню — пожалуйста, месье, — настойчивым, противным голосом существа, которое долго жило среди нечистот. Старые иссохшие аннамиты тихо переговаривались на своем свистящем языке. Тринадцатилетняя цветочница, стоя на пороге кафе, внимательно смотрела на улицу, слегка наклонившись вперед. У нее были красивые длинные ноги, вполне сформировавшиеся бедра, темные волосы, цветы снежным облаком поднимались над ее согнутым локтем… Напиться снега! На другой стороне переулка в витрине аптеки висел плакат, рекламирующий «Убивает все, убивает быстро», сокращенно «Убиро» — «лучший современный крысиный яд мгновенного действия».

— Убивает все, убивает быстро, — нахмурившись, пробормотал Жюстиньен. — Ах, крысы, крысы, сколько же их развелось, месье Леонар!

Прозвучало это весьма недвусмысленно. Леонар, насторожившись, небрежно сунул руку в правый карман пиджака. Искусство нападения первым — выстрелить внезапно, не меняя позы, через ткань кармана, у самого его края, чтобы прожженную дыру не было заметно под клапаном. В таких обстоятельствах приходится целиться низко, тем хуже для мишени. Леонар покрылся испариной. Будет урок, как иметь дела с чокнутыми.

Лоран Жюстиньен сунул руку во внутренний карман пиджака… Внимание! Цветочница повернулась, вошла внутрь, направилась к рукомойнику, но взгляд ее был неотрывно прикован к Бубновому Тузу, к его неуверенной ухмылке, в которой решительность мешалась со страхом. «Что-то вид у вас, точно вам жарко, месье Туз», — игриво сказала она ему, и подведенный бордовой помадой рот девочки-подростка стал похож на шрам. Мне крышка, подумал Леонар, этот псих сейчас выстрелит первым.

Жюстиньен достал конверт в черной рамке, в котором лежали банкноты. Он отсчитал несколько и подвинул конверт к собеседнику.

— Тысяча семьсот пятьдесят.

Пятидесяти не хватало, но Леонар предпочел сделать вид, что не заметил.

— Держите бумаги. Еще перно?

— Нет. Кстати, месье Леонар, если позволите, дам вам совет… Немедленно смените наручные часы. Эти принесут вам несчастье.

— Я верю в свою