Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1) Страница 84

- У бедняги фурункул на шее, - заметила она снисходительным тоном. - А ведь это не располагает к любезностям.

Женни промолчала. Эке не стал настаивать; он обернулся к невесте.

- Николь, нам тоже пора уезжать, - сказал он тоном человека, привыкшего к точному распорядку дня.

Появление г-жи де Фонтанен окончательно разрядило обстановку.

Женни пошла вместе с кузиной в комнату, где та оставила свое пальто, и, помолчав, сказала негромко:

- Ну вот, лето у меня совершенно испорчено.

Николь, сидя перед зеркалом, поправляла прическу, ею владела одна мысль - нравиться жениху; она сознавала, что хороша собой, и гадала, что он там, внизу, говорит тете, думала, как будут они возвращаться в ночной тишине на его автомобиле, и ей было не до кузины, не до ее плохого настроения. Но она улыбнулась, увидев сердитое выражение лица подруги, сказала:

- Ты просто ребенок!

И не заметила, какой взгляд бросила на нее Женни.

Раздался гудок машины. Николь быстро обернулась и со своей обаятельной улыбкой - и ласковой, и невинной, и кокетливой - подбежала к кузине и хотела обнять ее за талию. Но Женни невольно вскрикнула и отскочила в сторону. Она была недотрога, даже не пожелала учиться танцевать, до того ей физически претило прикосновение чьей-то руки; однажды, когда она была еще совсем маленькой девочкой и вывихнула себе ногу, гуляя в Люксембургском саду, пришлось отвезти ее домой в экипаже, но по лестнице она поднялась сама, волоча больную ногу, так и не позволив консьержке на руках донести ее до квартиры.

- Как ты боишься щекотки, - заметила Николь. И, глядя на нее своими ясными глазами, она намекнула на тот разговор, который они вели, когда перед обедом остались вдвоем, в аллее, среди цветущих роз. - Я так рада, что все, все тебе рассказала, дорогая. Бывают дни, когда я просто задыхаюсь от счастья. С тобой, сама знаешь, я всегда была настоящей. С тобой я всегда, всегда такая, какая есть на самом деле! Мне бы так хотелось, родная, чтобы и ты поскорее...

Сад, преображенный светом зажженных фар, был сказочно прекрасен, даже театрален. Эке, подняв капот, привычными движениями опытного хирурга налаживал зажигание. Николь свернула пальто и собралась было положить его к себе на колени, но жених заставил ее одеться. Обращался он с ней, как с девочкой, отданной ему на попечение. А может быть, он и вообще так обращается со всеми женщинами - как с детьми? Кстати сказать, Николь уступила ему так охотно, что это удивило Женни, даже пробудило у нее чувство неприязни к ним обоим. "Нет, - подумала она, - поникнув своей маленькой головкой, - такое счастье... не для меня".

Долго следила она глазами за яркой полосой, что виднелась среди деревьев и бежала впереди машины, рассекая темноту. Она стояла, опершись на садовую ограду, обнимая свою собачку и чувствуя такую острую тоску, такую обиду, - хотя и сама не знала, кто ее обидел, - такую беспредметную надежду на будущее, что, обратив лицо к звездному небу, вдруг захотела умереть, так и не познав жизнь.

Жизель не понимала, почему с некоторых пор дни стали такими короткими, лето таким великолепным и почему по утрам, когда она приводит себя в порядок около растворенного окна, ей хочется петь и улыбаться всему, что она видит: зеркалу, ясному небу, саду, душистому горошку у нее на подоконнике, пока она его поливает, апельсиновым деревцам на террасе, которые, как казалось ей, сжимаются, как ежики, защищаясь от солнечных лучей.

Господин Тибо проводил в Мезон-Лаффите не больше двух-трех дней подряд, а затем уезжал на сутки в Париж по делам. Пока его не было, на даче легче дышалось. Завтраки, обеды и ужины превращались в веселую игру: на Жака и Жиз снова находили приступы беспричинного детского смеха. Мадемуазель оживлялась, целыми днями сновала из буфетной в бельевую, из кухни в сушильню, напевая допотопные церковные песни, напоминающие куплеты Надо60. В эта дни Жак весь как-то расслабился, зато мысль его стала живее, он был полон самых разнообразных замыслов и безудержно отдался творчеству; после завтрака, разыскав тихий уголок в саду, он подолгу сидел там, иногда вскакивая, и наскоро записывал что-то на бумаге. Жизель, тоже охваченная желанием получше провести время каникул, устраивалась на лестничной площадке, откуда могла наблюдать, как Жако расхаживает взад и вперед под деревьями, и углублялась в "Great Expectations"[46] Диккенса, Мадемуазель по настоянию Жака разрешила ей прочесть эту книгу для усовершенствования в английском языке, и Жиз плакала от умиления, - ведь она с самого начала угадала, что Пип променяет бедняжку Бидди на жестокую и взбалмошную мисс Эстеллу.

В середине августа, за те несколько дней, пока Жак ездил в Турень на свадьбу Батенкура, которому давно дал согласие быть свидетелем и отказать уже не мог, все очарование нарушилось.

Наутро после своего возвращения Жак проснулся рано, дурно проведя ночь. Он старательно брился, удостоверился, что на его лице нет больше красных пятен, а на месте фурункула остался только еле заметный рубец, и вдруг ему расхотелось продолжать привычное, однообразное существование, - ведь оно не оправдывало его надежд; он бросил заниматься туалетом и разъяренно кинулся на кровать. "А недели ведь бегут", - подумал он. О таких ли каникулах он мечтал! Рывком он вскочил на нога. "Надо заняться спортом", - благоразумно сказал он себе, хотя это противоречило его лихорадочным движениям. Он достал из гардероба рубашку с отложным воротничком, посмотрел, в порядке ли ракетки и туфли, и спустя несколько минут вскочил на велосипед и помчался в клуб.

Два корта были заняты. Женни уже играла. Она словно и не заметила, как появился Жак, а он не спешил с ней поздороваться. После смены игроков они оба оказались на площадке, сперва как соперники, потом как партнеры. Игроками они были равноценными.

И сразу же они стали разговаривать друг с другом по-прежнему грубоватым тоном. Внимание Жака было поглощено ею, но он все время к ней придирался, обижал ее, потешался над ее промахами в игре и с явным удовольствием ей противоречил... Женни не оставалась в долгу, причем говорила совершенно несвойственным ей голосом - каким-то фальцетом. Ей ничего бы не стоило отказаться от такого неучтивого партнера, однако она и не думала отстранять его, - напротив, упорно добивалась, чтобы последнее слово оставалось за ней. И когда все остальные игроки стали разбредаться на завтрак, она обратилась к Жаку, сказав задорным тоном:

- Я выиграю у вас вчистую четыре партии!

И проявила такой боевой пыл, что Жак проиграл со счетом четыре - ноль.

Успех сделал ее великодушной.

- Да это не в счет, вы просто еще не натренировались. Отыграетесь как-нибудь на днях.

Голос ее снова звучал глуховато, как обычно. "Какие мы с ней еще дети", - подумал Жак. Он был счастлив, что у них обнаружилась общая слабость. Для него словно блеснул луч надежды. Ему стало стыдно, когда он вспомнил, как вел себя с Женни; но когда он стал раздумывать, как же вести себя иначе, то так ничего и не придумал, - никогда, верно, не быть ему естественным при ней; а ведь именно с ней, а не с кем другим ему так страстно хотелось быть самим собою.

Когда они вышли из клуба, ведя велосипеды, пробило двенадцать.

- До свидания, - сказала она. - Поезжайте. А мне так жарко, что я боюсь, как бы на велосипеде мне не стало дурно.

Он не ответил и продолжал идти рядом.

Женни не любила навязчивости; ее стало раздражать, что она не может отделаться от спутника, когда ей этого хочется. А Жак ни о чем не догадывался, думал, что с завтрашнего утра снова станет ходить на теннисную площадку, и все никак не мог решить, как же объяснить ей, отчего он снова берется за игру.

- Теперь, когда я вернулся из Турени... - начал он в замешательстве. Тон у него уже не был насмешливым. (Женни еще в прошлом году заметила, что он почти всегда перестает ее поддразнивать, как только они остаются вдвоем.)

- А вы ездили в Турень? - спросила она, чтоб поддержать разговор.

- Да, на свадьбу к приятелю. Вы его знаете; ведь я у вас с ним и познакомился - это Батенкур.

- Симон де Батенкур?

Она старалась припомнить и вдруг сказала тоном, не терпящим возражений:

- Он мне не понравился.

- Вот как! Почему же?

Таких расспросов она не любила.

- Вы чересчур строги, он славный малый, - не дождавшись ответа, сказал он. Но тут же передумал. - В сущности, пожалуй, вы и правы: уж очень он посредственный.

Она подтвердила это кивком головы, и он был осчастливлен.

- А я и не знала, что вы с ним подружились, - сказала она.

- Простите, это он подружился со мной, - поправил Жак с усмешкой. Произошло это однажды вечером, когда мы возвращались уж не помню откуда. Было очень поздно. Даниэль отстал от нас. Тогда Батенкур вдруг стал изливать мне душу - ни с того, ни с сего. Рассказал все подряд так доверчиво, как доверяют свое состояние банкиру и говорят при этом: "Займитесь моими делами, я всецело полагаюсь на вас".