Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени? Страница 85

— Истинные слова, голубчик. Рад за тебя. Как-нибудь пожалую в твой дом, на жену-красавицу гляну.

— Богу за вас буду молиться, ваше сиятельство.

— Молись, голубчик… От меня какая-нибудь помощь нужна? Смело говори, ни в чем отказа не будет.

— Пока, кажись, справляюсь. Правда, есть одна мелочишка, но о ней и говорит не стоит. Не смею беспокоить пустяками, ваше сиятельство.

— Нет уж говори, голубчик. У такого ценного сыщика, как ты, не должно быть даже мелких проблем.

— В дом, что на Варварке, ко мне всякая шелупонь да посадская голь приходит, что горбушке хлеба рады. Полицейские бранятся, гоняют, того гляди перестанут на Москве Каина уважать. А народ тихий, мухи не обидит.

— Какая глупость. Я всенепременно переговорю с полицмейстером Татищевым. Он к тебе благоволит. А вот его подчиненные дурака валяют. Дойдем с генералом до градоначальника и все трое вновь напишем письмо в Сенат о твоей добросовестной службе. Считай, что с завтрашнего дня к твоему дому ни один полицейский и на версту не подойдет.

— Постараюсь, ваше сиятельство, за вашу милость почаще заходить лично к вам по делам купцов и мастеров воровских денег, если только дозволите.

— Дозволю, всенепременно дозволю, голубчик.

Глава 11

Генерал воков

Староверы благополучно дошли до дому Ивана. Их хорошо покормили, поднесли, было, по чарке, но старообрядцы бесповоротно отказались.

— Зеленого змия не употребляем, то — бесовское зелье, — сказал Захарыч.

Все староверы были облачены в крашенинные[211] однорядки[212] с лежачим ожерельем из деревянных бус и сермяжные зипуны со стоячим клееным козырем красного сукна. Бородатые лица строгие, иконописные.

Захарыч, по приходу в избу, тепло поблагодарил Ивана за приют, на что тот сказал:

— Живите, сколь душа пожелает. Здесь вас никто не тронет. Здесь и молитесь. На улицу же пока выходить не советую.

— Понимаем, Иван Осипович. Раскольничья контора, поди с ног сбилась.

Захарыч не ошибся.

Генерал Семен Аркадьевич Головин, наделенный большими полномочиями Сената, узнав о бегстве раскольников, пришел в бешенство, ибо обладал он безжалостным нравам, особенно к тем, кто расшатывал государство, к раскольникам же — в первую очередь. Вот перед ним ответ одного из староверов, пытаемого в Еленинской башне, записанный на бумагу:

«Попы — не священны суть по правилам; все они отступники и еретики глупые. Православным христианам не подобает от них ныне благословения приимати, ни службы, ни крещения, ни молитвы, и в церкви с ними не молитися, ниже в дому, то есть часть антихристова полка, и от исполнения церковного самовольно отсекашеся, но от всепагубного сына геены, пагубного сосуда сатанина, явившегося в свое время настоящее, о нем же вам изреку, Никона еретика, адова пса, злейша и лютейшего паче всех древних еретиков, а поелику с ним царствующих ныне антихристов — лютых врагов наших, предавших истинную веру…».

Генерал швырнул бумагу на стол.

— Мерзавцы, бунтовщики! Вначале четвертую, а потом сожгу.

Генерал наизусть помнил указ императрицы Елизаветы Петровны, одобренный Сенатом: «раскольников, которые бранят церковь, производят в народе соблазн и мятеж и, несмотря на увещания, будут продолжать упорствовать, по троекратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе".

Раскольничьи общины росли как на дрожжах, заполоняя не только северные области, но и центральные уезды, создавая угрозу Российскому государству. Положение в стране к середине пятидесятых годов стремительно ухудшалась: сказались годы Анны Кровавой и бироновщины. Ропот посадских людей и крестьян барских владений мог привести к всеобщему возмущению, в котором колоссальное место займут раскольники[213].

Пятеро солдат, охранявших в Игнатовке староверов, были взяты под стражу и сразу же отведены в Пыточную башню. Солдаты такого шага от своего генерала не ожидали и пришли в ужас при виде пыточных орудий. Неужели их подвесят на дыбу?

Они стояли в одном исподнем перед грозным генералом и ждали расправы.

Волков сидел перед длинным столом на скамье, где уже расположились судья, секретарь Чубаров и два писаря.

— Начнем розыск, господа, — сказал Волков и обратился глазами к Василию Катушкину.

— Расскажи, мерзавец, почему упустили раскольников?

Катушкин настолько оробел, что и слова не мог вымолвить, а вдобавок ко всему у него трещала голова после обильной вчерашней попойки.

— Аль язык присох, сукин сын! Палач мигом клещами вытянет. Но вначале огрейте его плетью, чтобы побыстрее ожил.

Огрели. Катушкин взвыл от боли и тотчас начал свое горькое повествование:

— Со всем старанием караул держали, ваше высокопревосходительство. Мышь не проскочит, но тут Каин подъехал и осведомился, как к избе Яшки Зуева проехать. Тот-де воровские деньги чеканит. Указал избу. Яшка же закрылся на все запоры, пришлось Каину окна высаживать. Решили и мы помочь, хотя Каин нас не звал. Пролезли в избу и стали воровское сручье и деньги искать. Время-то и затянулось. А когда к сараю вернулись, он оказался пуст. Дёру дали. Мы и подумать не могли, что раскольники средь бела дня осмелятся уйти.

— Почему на конях не настигли?

— Верст десять скакали, ваше превосходительство. Словно черти их унесли. Правда, лес был рядом. Туда они, по всей вероятности, и махнули. А куда? Лес-то по обе стороны дороги. Норовили поискать, но тщетно.

— Раззявы! И кто дал вам право покидать караул? Каин вас на помощь звал?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Солдат обязан прийти на помощь. Вот мы…

— Ма-а-лчать!.. Запишите, господа, ответы Катушкина. Разгильдяйство должно быть сурово наказано… Судья Ныркин? Надеюсь, вы согласны на тридцать плетей?

— Меньше никак нельзя, ваше высокопревосходительство.

Волков кивнул, поднялся со скамьи, ступил к Василию Катушкину и со всего размаху ударил его по лицу.

— Сволочь!

Выйдя из Пыточной, генерал без промедления направился к Сыскному приказу. Раскольники должны быть пойманы и сожжены. Кропоткин должен принять все меры к их розыску. Они хуже воров, ибо призывают народ к всероссийскому бунту.

Князь Кропоткин встретил генерала с учтивою улыбкой.

— Грешно забывать, любезный Семен Аркадьевич, наше ведомство. Приехали из столичных пенат месяц назад, а зайти все недосуг. Нехорошо-с.

— Дела заели, князь. Сами знаете, сколько теперь раскольников наплодилось.

— Сочувствую, любезный Семен Аркадьевич. Мятежный народец, и никаким мором его не вытравишь.

— Вытравим, князь, если всем скопом навалимся. Я ведь к тебе, Яков Борисович, с серьезным делом пришел.

— Ко мне по пустякам не ходят, — обретая значимый вид, сказал Кропоткин.

Оба сидели в кожаных креслах, в богато меблированном кабинете начальника Сыскного приказа. Волков находился в своем красивом синем генеральском мундире, сверкая золочеными пуговицами, золотым галуном на воротнике, обшлагах, краях карманов и шарфом, перекинутым через правое плечо, сшитым из красных, синих и серебряных нитей, завязанном на левом бедре двумя кистями из золотой нити. На левом плече — эполет в виде плетеного плоского жгута из металлической нити, на правом красовался аксельбант[214] из плетеного (золотого и серебряного) шнура в виде двойной петли и двух шнуров с металлическими наконечниками. Шейный знак — в виде широкого золоченого полумесяца — с ободком по краю и орлом в центре, выполненный на черной ленте с оранжевыми краями[215].

На серебряном колке висела генеральская треугольная шляпа и кафтан, расшитый по борту двумя рядами лавровых листьев, составляющих гирлянду.

— Понимаю, князь. У вас свои неотложные дела, у меня свои, но они взаимосвязаны. Из деревни Дубровки бежали сорок раскольников, которые, преступив все законы, призывают к всеобщему бунту. Покорнейше прошу, князь, вашего деятельного содействия.

— И как вы это видите, любезный Семен Аркадьевич?

— Как мне кажется, князь, раскольники двинулись к своему вожаку, некому старцу Филиппу, что обосновался на реке Умбе Архангельского уезда. Надо отрядить за раскольниками погоню. Дело, полагаю, не столь сложное, ибо они пока находятся неподалеку от Москвы, а возможно где-то спрятались и в городе. Буду вам, Яков Борисович, чрезвычайно обязан, если выделите мне десятка два солдат, привычных к сыскной работе.

— Боже ты мой! — всплеснул пухлыми ладонями Кропоткин. — Разве вы, Степан Аркадьевич, не знаете, что мы завалены воровскими делами? С ног сбились! А сыскных людей в приказе — кот наплакал. Слава Богу, нескольких гарнизонных солдат у генерал-аншефа, сенатора Василия Яковлевича Левашова выпросил, которых я передал моему сыщику Ивану Каину. Да у вас же, любезный Семен Аркадьевич, в Раскольничьей конторе свои люди есть.