Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1) Страница 87

Как только вошли в родительский двор, Самийло начал паясничать:

— Товарищи! Санитария прежде всего! Прошу пожаловать к аппарату, предназначенному для умывания! Моющие средства к вашим услугам! Аш два о вытащу сейчас из колодца. Нонна Георгиевна, Роксана — пожалуйста! Дамы — в первую очередь! А ты, Володька, бери в руки старую механизацию — веревку и транспортируй еще одно ведро воды, чтобы хватило для всех мужчин. Прадедушка, Кирилл Иванович, Никанор Петрович, прошу вас после дам. А потом уж и молодые кадры. Тогда уже и на физгастрозарядку! Мама приготовила такую вкуснятину! Я уже продегустировал!

Своей беззаботной болтовней Самийло немного сгладил неприятное впечатление от своей ссоры с братом.

Сказание пятое

Сидя в вагоне, Пархом Гамай вспомнил о коршевских встречах с Марией Ильиничной и об обоюдном обещании непременно встретиться. Сожалел, что так сложились маршруты его военных поездок, что он ни разу не побывал в Москве. А ему так хотелось повидать приветливых медиков, которые лечили его в коршевском госпитале в суровые дни весны пятнадцатого года!

Теперь у него будет достаточно времени, чтобы познакомиться с Москвой и, если удастся, навестить «коршевцев», как он мысленно называл Марию Ильиничну и Александра Серафимовича. Ведь он едет на курсы красных командиров.

Эта поездка была для него неожиданной, потому что его вызвали в штаб дивизии в разгаре боев, когда Красная Армия гнала Деникина на юг.

Он сидел в переполненном шумном вагоне и думал об этом чрезвычайно тяжелом тысяча девятьсот девятнадцатом годе.

Осенью Страна Советов оказалась в крайне затруднительном положении. Деникинские войска захватили Орел, и их командующий генерал Деникин уже видел себя в Московском Кремле. О близкой победе генерала раструбили по всему миру его европейские и американские союзники, ведь они израсходовали на него миллионы фунтов стерлингов, долларов и франков.

В эти дни партия, Владимир Ильич Ленин обратились к трудящимся с пламенным призывом отдать все силы на борьбу с Деникиным. И советские люди по-боевому ответили на этот призыв. Двенадцатая армия теснила деникинские части с запада. Четырнадцатая и тринадцатая — с севера, конный корпус Буденного и пехотные полки — с востока. Воины молодой Красной Армии в невероятно трудных условиях добились чуда и своим героизмом спасли революцию. Деникинские орды стали откатываться назад.

Пархом вспомнил тот радостный день, когда в их полку, занимавшем позицию под Житомиром, получили известие об освобождении 20 октября Орла. Все торжествовали. Когда на митинге командир полка прочитал телеграмму об изгнании врага из Орла, красноармейцы от радости бросали вверх шапки, кричали «Ура!», стреляли в честь победы. Возгласы «Ура!» и «Москва!» слились в многоголосую, бурную овацию. Не сдерживал себя и Пархом, разрядив весь барабан нагана. Бойцы чувствовали, что поражение белогвардейцев под Орлом стало началом конца деникинской авантюры. Хотя Антанта щедро ссужала белогвардейцев золотом и еще больше неистовствовал непримиримый враг Октябрьской революции Уинстон Черчилль, щедро посылая оружие деникинской своре, все понимали, что Советская власть победит белогвардейцев и интервентов.

Москва была спасена. Освобождение Орла и Воронежа придавало сил Красной Армии. Отбросили от Петрограда Юденича, в Сибири нанесли смертельный удар Колчаку.

Куда только ни бросала судьба Пархома в эти годы! Дни так были заполнены событиями, что дух захватывало… Забравшись на верхнюю полку и устроившись там, он засмеялся, вспомнив присказку деда. Вправду, некогда было не то что в гору тянуть, но и назад оглянуться. Время неслось с такой быстротой, что, припомнив все пережитое, трудно было поверить во все это.

После Коршева, побыв несколько дней во Львове, он отыскал след своего полка и явился к Еременко с рапортом о выздоровлении. Тот, не дослушав рапорта, обнял Пархома, пристально посмотрел ему в глаза и сообщил, будто между прочим, что его наградили солдатским Георгием.

Пархом даже не нашел слов, чтобы поблагодарить за такую приятную весть.

Вернувшись в свою роту, Пархом почувствовал, что Еременко по-прежнему дружественно относится к нему. «Солдатский взводный», как прозвали Еременко солдаты, без задержки доложил командиру роты о возвращении храброго воина и напомнил, что за участие в бою под Перемышлем Гамай был награжден и ему следовало бы теперь вручить Георгия.

После отступления, заняв правый берег Западного Буга, стояли на новых позициях. Восьмая армия отступила от Перемышля до этого рубежа, пройдя организованно, без суеты более ста верст. Противнику не удалось нанести удар и обессилить отступающие русские войска. Обозы, артиллерия, все тыловые службы по приказу командующего тоже были своевременно отведены. Из Бродов, где размещался штаб армии, в полевые части шли приказы закрепиться вдоль берега Буга и производить там боевые учения, потому что в дивизии в последнее время шло пополнение из мобилизованных старших возрастов, которые никогда не служили в армии и не имели никакого представления о винтовке. Поэтому солдат из них спешно готовили тут же, на фронте. Поскольку Пархом был обстрелянным воином и отлично владел не только винтовкой, но и пулеметом «максим», его назначили командиром отделения: дали двадцать ратников, чтобы он обучил их военному делу. Конечно, о нем как о способном солдате знали со слов Еременко и командир роты, и командир батальона. По его же ходатайству Пархому присвоили чин ефрейтора.

Ранним утром до завтрака Пархом выводил свою команду на окраину местечка Сокаль, где дислоцировался полк, и обучал солдат строевой премудрости, заставляя шагать по выгону, чтобы бородачи хоть немного овладели несложной наукой ходить в строю. А после завтрака там же, на выгоне, учил разбирать и собирать винтовку, показывал приемы штыкового боя.

Чтобы как-то объединить людей, прибывших из разных мест и губерний, Пархом в первый же день расспросил всех, откуда они родом, кто остался у них дома, и, зная настроение своих подчиненных, во время перекура постепенно втягивал их в разговор, уже смелее, чем прежде, рассказывал о начале войны, отвечал на вопросы'.

— Скажите, господин ефрейтор, — спрашивал тонким голоском курносый тамбовец с козлиной бородкой, — долго ли мы будем еще воевать?

— Да, — добавил черниговец, — и нужна ли она, эта война, зачем убивать людей? Вот в пятой роте, когда отступали, то в бою убили земляка из моего села, а у него жена и трое детей.

Пархом не знал, что в отделении есть один хитрец, который подлизывается к начальству, чтобы его назначили ездовым на двуколке. Он боялся при отступлении попасть в плен к врагу, а на двуколке можно своевременно удрать, да и в бой ездового не пошлют — он обязан что-то привозить и отвозить.

И этот вьюн из торговцев донес командиру роты (обойдя унтер-офицера Еременко, ибо знал, что тот с уважением относится к Пархому), сказав, что новый командир панибратски ведет себя с солдатами да к тому же и богохульные слова произносит о царе и царской фамилии. И водится с подозрительными людьми. Недавно все видели, как он бросил отделение и побежал к ехавшему на бричке старику в форме санитара. Тот остановил лошадь, они обнялись и тоже что-то говорили о войне.

Так и было, Пархом встретил коршевского знакомого. Мимо их отделения проезжала санитарная бричка со знаком красного креста. А рядом с ездовым сидел санитар, с которым Пархом недавно прощался.

— Александр Серафимович! — воскликнул Пархом, подбегая к бричке.

Серафимович бодро соскочил с брички на землю и крепко обнял Пархома. Так всегда бывает, когда малознакомые люди при очередной встрече в новых обстоятельствах вдруг кажутся друг другу близкими людьми.

— Добрый день, Александр Серафимович! А где же Мария Ильинична? Не с вами ли?

— Она в нашем отряде, только уехала раньше.

— Как обидно. Хотелось повидаться с нею.

И Пархом рассказал Серафимовичу о своей службе, о том, что ему присвоили звание ефрейтора.

— Вижу, вижу, что вы боевой командир. Подъезжаем, и слышу: «Ать-два, ать-два! На месте шагом марш!»

— Война, Александр Серафимович, и надо учить воинов, может, эта наука когда-то пригодится.

— Мария Ильинична говорила, что пригодится, а ей можно верить. Вы понимаете, она и меня, старика, как ученика-первоклассника взяла в работу, научила азбуке. — Он оглянулся, не долетят ли его слова до ушей ездового, который возился с хомутом. — Хорошую школу, спасибо ей, прошел. Кое-чего не понимал, а она просветила. А мы едем дальше, сказали, что в Холмскую губернию, там мало госпиталей.

Серафимович, пообещав передать привет Марии Ильиничне, поехал догонять свой отряд.

Вскоре командующий армией генерал Брусилов неожиданно нагрянул на позиции, которые занимала его дивизия вдоль Буга. Он вообще был противником пышных встреч, запрещал штабным офицерам сообщать командирам частей, куда он поедет, и не разрешал, чтобы там торжественно его встречали, как это любили другие старшие военачальники.