Юлия Яковлева - Краденый город Страница 9

– Ух ты! Уже! На фронт! Дядечка Яшечка! Тебя на фронт берут? Ура!

– Ты рад? – спросил дядя Яша.

Тетя Вера резко встала и ушла за ширму.

– Еще бы! Ты им задай как следует! Покажи этим фашистам, как к нам соваться! Пусть знают, дураки несчастные!

– Непременно.

– Ура-а-а!

– Ну вот, Бобка. – Дядя Яша протянул мишку. – Теперь твой друг как новенький. Я даже не знаю, нужен ли тебе теперь второй.

– Второй? – хмыкнула Таня. – Что-то мишки в последнее время прямо с неба сыплются.

Шурка исподтишка двинул ее локтем.

Бобка взял мишку. Но смотрел на дядю с сомнением.

– Мишка? – усмехнулся дядя. – Может, его и Мишкой зовут. Это вы сами у него спросите.

Он направился к двери. В коридоре наклонился, затем выпрямился, обернулся к ним – и выплеснул в комнату:

– Собака!

– Ой, собачка!

Настоящая собака застучала когтями по полу. Замахала хвостом. Подбегала, знакомясь, ко всем по очереди. Пробовала языком протянутые руки. Небольшая, но и не совсем маленькая, а в самый раз. Беленькая, половина морды рыжая, а половина – черная.

Даже тетя Вера выглянула на шум. Веки у нее были розоватыми.

– Что это? Откуда? – спросила она в нос.

– Этот песик теперь ваш, – подтвердил дядя Яша. – Самый что ни на есть живой и настоящий.

С этим трудно было поспорить. За собакой так и стелился переполох.

– Не так скучно без меня будет, – добавил дядя. Подошел к жене. – Ты бы видела, какой там хаос, с этой эвакуацией. Сутками ждут на вокзале. Поезда берут штурмом. Все что-то тащат. Все что-то бросают – прямо на вокзале. Матрасы, корыта, узлы. Вон собаку даже кто-то бросил.

Таня видела: тетя Вера двигалась медленно и странно. Как будто у нее внутри разбилась большая тяжелая ваза, и тетя старалась, чтобы не сдвинулись острые осколки.

– До Ленинграда немцы точно не дойдут, – сказал дядя Яша, беря ее за руку. – Оставаться в городе намного безопаснее.

– А как его зовут?! – весело крикнула Таня, теребя их нового друга.

Пес лаял так звонко, что она сама себя едва слышала.

– Бублик! – крикнул Бобка. – Бублик.

Хвост у собаки действительно был похож на белый бублик.

– Смотри, он понял! Бублик! Бублик!

– А ну-ка!

– Бублик!

– Догоняй!

Бублик понесся за всеми троими сразу. Загремели стулья. Комната завертелась каруселью. Только тетя и дядя сидели неподвижно. И мишка глядел на них своими разными глазами.

– Пора, – сказал дядя.

Тетя кивнула. Обняла его. И словно забыла убрать руки.

– Ничего, ничего, – погладил ее по волосам, по спине дядя. – Мы все правильно сделали.

Дети визжали, Бублик скакал и лаял. Дядя Яша закинул за спину мешок.

– Дети! – встрепенулась тетя Вера.

– Да пусть играют, – тихо сказал дядя. – Это же ненадолго.

Тетя Вера странно посмотрела на него.

А Бублик все лаял и лаял. Видно, пел от радости.

Никто не слышал, как дверь затворилась.

– Он понял! Смотри! Он понял! – вопила Таня.

Она опять подняла ногу. Бублик перемахнул через нее одним прыжком и залился ликующим лаем.

– Теперь я, – задрал ногу Шурка.

Бублик сиганул, приземлился на все четыре лапы и завертелся волчком, его розовый язык трепетал как флаг.

– Ах ты молодец! А через руку?

– Он не Бублик! Он профессор! Профессор!

– Нет, это имя ему не нравится.

– Бублик! Сюда, сюда!

Бублика тормошили, трепали, ласкали.

– Бобкина очередь!

Бобка поднял ногу.

Бублик, стуча когтями на холостом ходу, круто развернулся и полетел к препятствию.

– Дядя Яша, смотри! – крикнула Таня. Обернулась. Потом в другую сторону, назад. Никого.

Бублик прыгнул. А Таня закричала так, что во дворе слышно было:

– Дядя Яша!!!

Глава 12

– Куды?! Черным ходом иди! – Дворник отмахнул ее как муху. В углу рта у него висела папироса, клубы дыма сплетались с сизой бородищей. – Заперто.

– Как заперто? Как заперто? Только что было открыто.

– А теперь заперто. Заперта парадная. Непонятно? Тараканов морю.

– Я по краешку! На цыпочках!

– Заперто, сказал!

И дворник опять стал присыпать пол желтоватым порошком.

Таня притопнула на месте. Ей хотелось поджечь дворнику его дурацкую бороду.

– Война же!

– Война войной, она кончится завтра-послезавтра. А домоуправ спросит: у вас тараканы почему шастают?

– Ну пустите проскочить!

Дворник бормотал будто сам себе:

– Таракану что главное? Ему главное – еда и питье. Значит, перво-наперво нужно отрезать подход к воде. И к еде. Была б зима, я б их живо выстудил. А так – вон… – Струился порошок. – Тут им и каюк.

– Ну пожалуйста! Дело особой важности!

От папиросы пыхнули и упали оранжевые искры.

– Сказано, черной лестницей топай.

– Болван, – выругалась Таня и понеслась опять по ступеням. Только время потеряла!

Стало зябко. На черной лестнице окон не было. Темным-темно. Пахло кошками и помоями. Она выставила руки. Дверь ушла вперед. Таня выскочила на свет. Передернула плечами.

Это был типичный двор-колодец, куда солнце не заглядывало никогда. Даже среди лета лужи здесь не высыхали, а только подергивались липкой грязью, и всегда было полутемно и прохладно. Стены в потеках. Чтобы увидеть отсюда солнце, нужно было забраться как минимум на четвертый этаж.

Таня секунду соображала, где она и где выход. И, проклиная вредного дворника, побежала к арке, за которой виднелась улица.

Где сборный пункт, ей быстро подсказали.

Таня бежала, глядела по сторонам. Люди шли и шли – и все в одну сторону. Парами, а то и целыми семействами. Пары держались за руки. А семейства – за своего отца или брата. Но ни одна пара не была дядей Яшей и тетей Верой.

Людей становилось все больше. Толпа густела. Таня уже не бежала, а просто шла, петляя, протискиваясь, просачиваясь меж идущими. Ее толкали, она толкала. И понимала с ужасом, что если и найдет дядю и тетю в этом человеческом супе, то лишь по чистой случайности. Но скорее всего не найдет. Вокруг она видела только ремни, спины, мешки.

– Девочка! Таня! – обрадовался знакомый голос. Знакомый и противный.

Таня шмыгнула бы в толпу, да только это было невозможно.

– Здравствуйте! – обрадовался Лютик. – Идите сюда, здесь посвободнее.

Таня поздоровалась, глядя в сторону. Но здесь и правда было посвободнее. Люди стояли, сидели. Негромко переговаривались.

– Нюша, ну будет, ну не плачь, – повторял мужчина в усах.

Плакала женщина или нет, было не разглядеть – так тесно она прижалась к усачу.

– Садитесь на мешок, – пригласил Лютик.

Какие у него жуткие уши, поразилась Таня.

Лютик поймал ее взгляд и смущенно пригладил себя по голове.

– Остригся. Все готово.

– А вас что, никто не провожает?

Здесь всех кто-то провожал. Лютик был один. Но все равно добродушно улыбался.

– Столько хлопот с отъездом. Вещи собрать. Наверное, не вырвались, – развел он руками.

– Как это не вырвались? – разозлилась на них Таня.

Но тотчас вспомнила: они сами-то хороши, с собачкой заигрались…

Уйти и бросить Лютика одного теперь было бы некрасиво. Всех здесь кто-то провожал. Таня села на мешок.

– На вокзалах такой хаос, – повторила она дядины слова. И уставилась на собственные туфли.

Лютик приветливо смотрел вокруг. Кто-то позади них засмеялся. Таня обернулась. Ей казалось, все смотрят на нее и думают: ну и кавалера она себе откопала, просто чучело.

– А где ваша винтовка?

Лютик пожал плечами.

– Потом дадут. А если не дадут, то, сказали, надо отбить у врага в первом бою.

«Как же. Этот отобьет… Боже, какое чучело!» – мрачно думала она.

Поодаль опять кто-то засмеялся. Таня с вызовом повернулась. Смеющаяся девушка дергала своего спутника за нос, и ни до кого ей дела не было. Но Таня все равно обиженно выпрямила спину.

– Вы художник? – нарочно громко и отчетливо спросила она. Пусть знают.

– Да что вы! – засмеялся Лютик. – Разве что посредственный. Это еще хуже, чем плохой. Вот вернусь после этой заварухи – пойду учиться на фармацевта. Или на инженера. Обычная понятная работа.

Свистнули.

– По машинам! – гаркнул голос.

Все нестройно поднялись. Женщины закричали. Вцепились в ремни, мешки, лямки. Улыбались, целовались. «Ну, будет, будет…», «Мне пора!», «Ничего, ничего…» – только и слышала вокруг себя ошеломленная Таня. И крики. Кто-то плакал. Кто-то хохотал. Таню волной толкнуло, отбросило. Лютика потащило прочь. Все улыбались, махали, кричали.

Вдали мелькнула ушастая голова. Какой-то военный уже расставлял новобранцев рядами. Строил колонну.

Тане стало жутко. Она яростно протискивалась сквозь толпу. Сердце колотилось.

– Марш! – гаркнул голос.

Сердце екнуло. Таня удвоила усилия. Пнула, укусила, оттолкнула – и, наконец, выкатилась на мостовую.

Шершавая человеческая гусеница стала забираться в кузова машин. Лица, лица, лица. Мальчики, мужчины, юноши. Молодые, юные, немолодые, опять молодые. Уже не лица – затылки.