Абдижамил Нурпеисов - Кровь и пот Страница 9

Есбол-кария поглядел на него и подвинулся к нему.

— Уа, Мунке! — горестно и громко окликнул он, и все испуганно затихли. — Уа, Мунке, Мунке!.. — И Есбол-кария часто задышал.

— Слышишь, Мунке? Слышишь, шумит море? Слышишь ты, как дышат рыбаки? Бог забрал у тебя данное тебе! Но кто может противостоять воле аллаха! Или ты думаешь, ты лучше всех?

Есбол-кария еще чаще задышал, и лицо его стало жалким, губы запрыгали.

— Вот я уже и стар… — задыхаясь, сказал он и невидяще глянул на рыбаков, а они не смотрели на него, каждый зажал лицо ладонями. — Я не думал о жизни и смерти, когда был молод, а вот уже и я скоро уйду… И мне хуже тебя, потому что хоть я и не ведал смерти детей, но не знал я и жизни их. Не было у меня детей, Мунке!

Есбол-кария покривился. И руками почему-то щупал себя по бокам и за ноги, щупал, будто искал что-то.

— Были… были бы… — он задохнулся на минуту. — Я бы думал о них сейчас, они были бы со мной… Уа, Мунке! Всю жизнь я был один-одинешенек…

Тогда Мунке перевернулся и передохнул. Потом крепко утерся рукавом. И затих. Он не ободрился, не покрепчал духом, по и не дрожал больше. Ализа молча и шумно дышала.

Долго все молчали, думая, что кто-нибудь скажет что-то, но никто не говорил, и рыбаки стали потихоньку расходиться. Пошел домой и Еламан — с Мунке и Ализой остались старики.

Он шел один, ничего не видел и не слыхал. Только у самого дома услышал он за спиной чье-то прерывистое дыхание и резко остановился. Кто-то шел за ним, и он сначала не мог понять, кто. Потом кто-то прошел мимо него, не остановившись, прикрыв рот жаулыком, нагнув голову, и он понял, что это Акбала. Еламан догнал ее, взял за руку, и они пошли рядом. Он хотел сказать ей что-нибудь, но не мог ничего придумать.

В нетопленой их землянке стояла стужа. Но они даже и лампу зажигать не стали, только скинули с себя верхнее и легли на полу возле печки.

По привычке они отвернулись друг от друга. Еламан закрыл глаза, но не заснул, а стал думать о смерти; о рыбе, о своем будущем ребенке, о Федорове и Танирбергене… Акбала не шевелилась, дышала ровно и глубоко. «Спит? — подумал Еламан и решил — Наверное, спит!»

Он еще полежал. Уставший за день, засыпал он всегда быстро, а тут сон не шел. Где-то глухо лаяли собаки. Потрескивал лед у берега. Потом послышались снаружи тихие шаги. Потом скрипнула дверь, и кто-то крадучись протиснулся в землянку. Еламан сперва похолодел, потом его обожгло, он вскинулся в испуге и стал шарить возле себя.

— Тихо, тихо… — услышал он свистящий шепот. — Выйди-ка на минутку…

По голосу Еламан узнал Сары-балу. Он не подал виду, что испуган, стал подниматься, но остановился и послушал Акбалу. Та все так же ровно, глубоко дышала. Еламан успокоился и посмотрел в темноте в сторону Сары-балы — тот уже выходил. Тогда Еламан, накинув первую попавшуюся одежонку, пошел следом. Дверь у них поскрипывала иногда, и он ее долго осторожно прикрывал.

А Акбала не спала. Она чутко слушала. Слышала она, как кто-то пришел, как вышел Еламан, как долго, неслышно прикрывал дверь. Выпростав ухо, она слушала все эти звуки, потом вскочила и, простоволосая, босая, неверно ступая в темноте по холодному полу, дошла до двери. Сердце у нее билось от страха, но ей надо было знать, кто пришел и зачем. Встав на цыпочки, она стала глядеть в верхнюю щель. Она знала, что Еламан силен. Но ночной гость был еще крупнее. Они стояли невдалеке, шагах в десяти, но было так темно, что она не могла узнать, кто пришел. Она только знала, что русский.

Голос ночного гостя был низок и груб. «Может, Иван Курносый?»— подумала Акбала. Ивана Курносого она боялась. Прижав руки к груди, приоткрыв рот, она прислушивалась. Но на улице свистел ветер, и она слышала только:

— Новый волостной… сегодня… Федорова…

Грубый голос гудел и гудел, а Акбала ничего не слышала, но скоро успокоилась. Ночной гость разговаривал тихо, ему что-то отвечал Еламан, потом Еламан спрашивал, а отвечал тот, и она поняла, что это не враг.

Еламан сгоряча вышел из землянки в чем попало. Долго он на ветру не устоял, и они подошли, стали в затишье, у самой двери.

Теперь Акбала их не видела, зато слышала все.

— Так вот…. Федоров говорит— плохой улов. Рыбы совсем нет, понял? Завтра придется выходить на лед, понял?

И голос Еламана:

— Да лед-то, лед тонок! У берега половить еще можно…

— Поговори иди с ним! Сказано, завтра пойдете в море. Гляди, как знаешь, мое дело сказать… А только будь осторожен!

— Хоп. Спасибо, дорогой….

Тот большой тенью тихо пошел прочь, а Еламан, поглядев ему вслед, повернулся и стал нашаривать дверь, Акбала на цыпочках подбежала к печке и забралась под одеяло. Сердце у нее колотилось, ноги застыли, но она старалась дышать ровно. «Что это? Что это? — испуганно думала она. — «Будь осторожен…» Что это?»— и старалась унять дрожь.

Еламан, шурша, разделся, залез под одеяло. Осторожно ворочаясь, он коснулся холодных ног Акбалы и стал укрывать их. Тогда Акбала повернулась к нему:

— Еламан!

— А? — Еламан удивленно привстал.

Акбала молча прижалась к нему. Он лег и стал греть ее.

— Кто это приходил? — шепотом спросила она, немного согревшись.

— Что? Кто приходил?.. — тоже шепотом переспросил он, отдаленно думая о том, что приходил Андрей. Он только чувствовал горячее тело жены и ее большой живот. Он пощупал ее грудь — и грудь была большая и тугая.

— Что ты спросила… — опять повторил он… Но в этот момент он услыхал, как в животе Акбалы что-то толкнулось, приподнялось и опало, и он тут же все забыл. И с нежностью стал думать о том, кто его так сильно толкнул.

Заснул он в черноте, в черноте и проснулся. Жизнь еще не совсем вернулась к нему, как он почувствовал уже, что не выспался. Глаза его слипались и голова валилась.

Он снова задремал было, но в утренней дреме уже думал обо всем и вдруг вспомнил, что у Мунке умер сын. Тогда он сел и стал тереть глаза. Через минуту он совсем очнулся. Сына Мунке по обычаю надо было хоронить сегодня. И тут он вспомнил Андрея, этого Сары-балу, и тонкий лед, и то, что им сегодня надо идти ставить сети далеко в море. Подумав обо всем как следует, Еламан решил идти к русскому купцу, чтобы всем отпроситься на день.

Он хотел было совсем встать, но, уткнувшись лицом ему в бок, заревым сном спала Акбала, и Еламан решил еще посидеть. Все в ауле спали, не слышно было ни плача Ализы, ни лая собак. Только за стеной свистел ветер, а под боком тихо дышала жена.

Потом она вздохнула, пробормотала что-то очень тихо и нежно, перевернулась на другой бок и потянула к себе одеяло. Еламан послушал ее дыхание, встал, оделся и вышел на улицу. Было еще совсем темно, и дул ветер. Еламан поднял голову — на небе не было ни одной звезды. Холодный ветер обжигал ему лицо. Сквозь ветер отдаленно доносился слабый, но низкий и постоянный гул.

Еламан посмотрел туда. Сначала он не увидел ничего. Тогда он решил подождать и спрятаться от ветра. Через некоторое время он опять поглядел на море. Начинался еле ощутимый зимний рассвет. От берега вдаль уходила белесая равнина. Еламан знал, что это лед. А моря все не было видно, и по-прежнему издалека доносился гул. «Видать, до самою Бозбие схватило льдом», — подумал Еламан, привычным ухом прикидывая расстояние, с которого слышался ему гул моря.

Подождав еще немного, он пошел вниз. Он шел не торопясь, все думая об Ализе и Мунке, и о себе и о Федорове, и не скоро подошел к берегу. Ночной ветер смел легкую порошу со льда, и лед жестко синел в бледном утреннем свете. Еламан пошел по льду, нарочно крепко стуча коваными каблуками рыбацких сапог. Лед не колебался, не пружинил под ногами. Весь залив Тущы-Бас был скован морозом.

По привычке Еламан стал соображать, как было бы хорошо рыбакам переждать дня три, а не идти сегодня далеко в море. Он знал, что при волнении в море лед чем дальше от берега, тем более зыбок и слаб. И он боялся, что Федоров сегодня все-таки погонит их в море. Промыслы его давно пустуют, а он жаден! Пришел ему на ум и Кудайменде. Он знал, что Кудайменде не любит рыбаков с кручи. Но никогда не думал он, что волостной в первый же день своего избрания приедет к Федорову. Как это сказал Андрей?.. «Эти рыбаки— самая рвань! — якобы говорил Кудайменде Федорову. — Работать не любят, с бабами только лежат. Живут же другие в моих аулах! И хорошо живут! А эти потому и сбежали, что ленивы. Ты говоришь, рыбы нет. Откуда же тут быть рыбе? Отбери ты у них все снасти. А я тебе найду настоящих джигитов в своих аулах».

Да, так, уговаривал Федорова Кудайменде. Еламан и раньше думал, что им туго придется, когда Кудайменде станет волостным. Но чтобы в первый же день приехать к Федорову!

Еламан боялся идти сразу к Федорову и пошел сперва к Ивану Курносому. Иван уже встал и ел вчерашнюю рыбу. Как только Еламан отворил дверь, в нос ему ударил противный для степняков сильный запах квашеной капусты.