Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга и дары Золотого царства Страница 9

– Княгиня! – неслось со всех сторон.

– Родная наша!

– Заждались мы тебя!

– Слава Тору!

Отроки тянули руки, пытаясь прикоснуться к ее платью. Со всех сторон ее окружали смеющиеся лица, летели восклицания на славянском и северном языках.

– Да пустите! – Через толпу пробился Мистина, оказавшийся здесь раньше их. – Княгиня внука еще не видела, дайте ей пройти!

На шум вышел Святослав, обнял мать, и наконец Эльга прошла в избу. На миг остановилась за порогом. В этом доме она когда-то прожила двенадцать лет – почти всю свою замужнюю жизнь. Но все убранство составляли незнакомые вещи. Поколения сменяются, будто времена года, придавая новый облик прежним местам. И сейчас Эльга ясно увидела: колесо судьбы уже вынесло ее в осень, а здесь, в ее прежнем гнезде, воцарилось чье-то чужое лето. Посуда, рушники и укладки Прияна привезла как приданое, от прежнего хозяйства Эльги остались только лавки да полки, и по всему ощущалось, что это жилье теперь чужое. До отъезда она не так сильно ощущала эту перемену. Даже пахло по-другому: остро и резко благоухали развешанные по стенам метелки полыни, мяты, душицы, до которых Прияна была большая охотница.

Занавесь у постели висела чужая. И все же вспомнился Ингвар – его серые глаза, рыжеватая бородка, складки между крыльями носа и углами рта, шрам галочкой на переносице, заходящий на бровь… В спокойные часы вид у него бывал такой простецкий – будто пастух у стада, – но в мгновения опасности в простых чертах проступал воин, решительный и умеющий быть жестким. Способный послать людей на смерть и самому без колебаний пойти впереди них.

Вдруг накатила жуть от ощущения пропасти, распахнутой между ними. Все эти восемь лет покойный муж отходил в воспоминаниях Эльги все дальше и дальше, постепенно слабело ощущение его присутствия, которое в первое время было таким мощным, что, казалось, можно протянуть руку куда-то в пространство и коснуться его плеча.

Но сейчас Эльга всей кожей ощутила: связь порвана совсем. Огляделась, надеясь видом знакомых стен и лавок оживить воспоминания. Но наткнулась взглядом на резную деревянную зыбку, подвешенную к матице, и мысли перескочили на другое.

Зыбка была та самая – старая, в которой они с Добретой качали Святослава, потом со Скрябкой – Браню. Потом ее за ненадобностью надолго убрали в клеть, а перед отъездом в греки Эльга послала ее Прияне. И вот в ней снова кто-то поселился – плыл в своей первой лодье по волнам времени новый будущий князь Ингварова рода.

Навстречу ей уже шла Прияна, распахнув объятия:

– Жива будь, матушка!

Все соглашались, что жена Святославу нашлась под стать: рослая, крепкая, красивая, бойкого ума и решительного нрава. По отцу, покойному смолянскому князю Сверкеру, Прияслава происходила сразу от двух правящих родов свейских и нурманских земель, а по матери – от старинного рода смолянских князей Велеборовичей. Рожденный ею сын любым из русов как славян, так и варягов, безоговорочно признавался законным наследником Святослава, Ингвара и Олега Вещего. А также полноправным владыкой любых других земель, до которых в будущем сумеет дотянуться мечом.

– Здорова ли? Хорошо ли доехали? – Прияна обняла свекровь, сколько позволял выпирающий живот. – Как там греки?

– Ну, показывай хлебы свои! – Обняв ее в ответ, Эльга нетерпеливо огляделась. – Хорошо ли упекся?

Прияна сделала знак челядинке, и та вынула из колыбели дитя. Первенцу Святослава был уже без малого год. Смеясь от радости, Эльга взяла его на руки, поцеловала в теплое темечко, прижалась к нему щекой. Из глаз побежали слезы, в груди что-то жгло и переворачивалось от острого чувства счастья.

Внук! Ей хотелось кричать на весь свет: у меня внук, мальчик, наследник! Снова и снова она целовала младенческое личико, скривившееся в плаче: маленький Яр еще не знал бабушку и рассердился, что его разбудили. И она плакала вместе с ним, смеясь в то же время.

Кажется, даже собственному сыну она так не радовалась. Конечно, двадцать лет назад она знала, как важно родить мужу наследника, особенно еще и потому, что слишком беспокоилась, а выйдет ли у нее – разорвавшей связи с родом, оскорбившей богов и чуров, которые в ответ могли бросить ее без помощи. Но тогда беременность, мучения тяжелых родов, волнение, выживет ли дитя, истомили ее и не оставили сил на радость. А теперь она, без страданий и трудов, в один миг получила готового мальчика – крепенького и здорового. И он такой хорошенький! Впрочем, чему дивиться, если оба его родителя хороши собой?

– Будто грибок-боровичок! – приговаривала Эльга. – Благослови тебя Бог! Эвлойимэни Си эн йинэкси, ке эвлойимэнос о карпос тис кильас Су[6], – бормотала она затверженные слова греческой молитвы, сама не понимая, обращает эти восхваления к Богородице или к Прияне, чей «плод чрева» держала на руках.

– Что ты там шепчешь? – засмеялся Святослав. – В греках по-славянски забыла?

– Этого нет по-славянски, – Эльга вздохнула и снова улыбнулась. – Славянские молитвы надо у болгар просить, греки не знают.

– Чего не знают? – нахмурилась Прияна и протянула руки, желая взять ребенка.

– Ничего, – Эльга отдала ей Яра и спохватилась, стараясь отвлечь: – Я же подарки тебе привезла. Показывай, где раскладывать.

А увидев то, что получилось, снова не удержалась от слез. По всей просторной избе – на столе, на лавках, на укладках, даже на полках – лежали платья, покрывала, развернутые косяки тканей. Святослав распахнул дверь, чтобы стало посветлее, и изба заполыхала ярчайшими цветами – синим, зеленым, рудо-желтым, смарагдовым, лиловым. Солнечный свет играл на узорах – белых, желтоватых, золотистых. Эльга смотрела на это, прижав ладони к лицу и стараясь не расплакаться.

Точно так же все выглядело, когда Ингвар вернулся из второго похода на греков и привез дары, которые василевс прислал ему ради мира. Тогда он сам приказал развесить добычу по всей избе, желая поразить жену, и это ему удалось: она хохотала и рыдала одновременно. Радуясь не столько подаркам, сколько тому, что Ингвар вернулся – живым и с честью, смыв позор недавнего поражения. Если бы его второй раз ждал такой провал, то лучше бы ему не возвращаться…

И вот теперь она сама вернулась из греческого похода. С победой и добычей? Или с неуспехом и стыдом? Так сразу и не скажешь…

– Там вот такие же звери-львы у трона стоят, они из золота сделаны, но могут шевелиться и рычать, будто живые, – рассказывала Эльга Святославу и Прияне. – Это называется ме-ха-ни-кей, – старательно выговорила она заученное слово. – У того старого Соломина-царя львы просто у престола стояли, не шевелясь, а правил сто лет назад в Романии василевс Феофил, а у него был муж ученый, именем Леон – златокузнец, ведал хитрости разные, вот он этих львов золотых шевелиться заставил. Они не живые, – повторила она. – Сделанные. Не видела бы своими глазами, не поверила бы!

– Ох, матушка! – Святослав покрутил головой и засмеялся. – Мудра ты уехала, а воротилась втрое мудрее.

В глазах его, в голосе Эльга слышала то же недоверие, с каким сама когда-то двадцать лет назад внимала Лидульву, когда тот повествовал о греческих хитростях. Теперь вот и сын думает: мать умом тронулась в греках-то. Сама же говорит: звери не живые, сделанные. А раз сделанные, значит, рычать и хвостами махать не могут. Это и дитя поймет.

Но Эльга не винила его. Уж конечно, все виденное ею и вообразить не сможет тот, кто всю жизнь прожил здесь, на Руси, где нет никаких «механикей»… И гинекеев нет, и станков, где сплетаются в дивное полотно сразу шесть разноцветных нитей. Не видел золотого столпа Юстинианова – высотой с Олегову гору, – обронзовевшего всадника, с той высоты грозящего варварам. Не видел портиков, мощенных каменными плитами площадей, акведука, Морских стен и исполинских каменных башен… Ничего не видел.

Скрипнула дверь, отвлекая ее от воспоминаний, вошла Ута – одетая в старое шерстяное платье, что носила еще до отъезда. Изумленными глазами окинула разложенные везде паволоки, нашла Эльгу.

– Так и знала, что ты здесь! Тебе уже рассказали?

– Что? – Эльга нахмурилась, стараясь вернуться мыслями домой.

– Ой, чуры мои… – Ута закрыла лицо руками, потом провела по нему, будто хотела что-то стереть, но вид у нее был какой-то дикий. Ей хотелось плакать и смеяться разом.

– Да что с тобой? – Эльга шагнула к ней.

Вместо ответа Ута наклонилась вперед и захохотала. Потом распрямилась и выдавила, в изнеможении чувств глядя на сестру:

– Держанка-то моя… двойню принесла.

Весь остаток дня Эльга разбирала привезенные дары, прикидывала, кому что. Нарочно затягивала это дело, не зная, как после такого путешествия войти в колею прежней жизни. Чередой наведывались гости, но отрокам велели пока никого не пускать, кроме особо приближенных. Княгиня обещала вскоре устроить пир и там все рассказать и показать.