Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра Страница 9

– Бывать здесь не приходилось, а город, насколько мне удалось заметить, довольно красивый и я, бы сказал, своеобразный, – ответил капитан, разглядывая каменного спящего льва возле старинной пороховой башни. – Удивляет полное отсутствие каких-либо признаков войны, если не считать, конечно, военных на улицах.

– Да, это верно, – согласился адъютант. – Но тут ничего удивительного, австрийцы не рассчитывали оставлять город надолго, поэтому ничего не разрушили. Буквально через несколько дней после сдачи Львова они бросили сюда семь своих корпусов, надеясь вернуть утерянное. Тяжелые бои шли на самой окраине города. В Киеве поспешили с приказом об эвакуации. Но Брусилов остался верен себе. Оборона была поставлена безупречно. В два раза меньшими силами отбили все атаки, к тому же, оттянув на себя основные силы австрийцев, мы позволили нашим соседям успешно атаковать с флангов.

– Судя по перемещению штаба армии, дела на фронте по-прежнему идут неплохо? – спросил Белинский.

– Это верно, бои уже на правом берегу Сана, но более ста тысяч австрийцев сидят в Перемышльской крепости, а это всего сто верст от Львова. Правда, мы основательно обложили ее и серьезной угрозы она сейчас не представляет, но в психологическом плане, конечно, влияет на обстановку. Местное население, прежде всего поляки и евреи, считают крепость неприступной и надеются, что немцы скоро придут ей на помощь. Но впереди зима, и можно надеяться, холод и голод сделают свое дело. Австрийским воякам несвойственно терпение. Хотя в крепости почти одни славяне – чехи, русины и поляки, если не считать офицерский состав.

– А как наши местные русские, которых почему-то называют русинами? – полюбопытствовал капитан.

– Это сложный вопрос, – уклончиво ответил адъютант. – В городе их практически нет. В своем большинстве русины – это крестьяне, доведенные до крайней нужды теми же поляками и евреями. В начале века безработица заставила многих из них эмигрировать в Америку. Этот жалкий народ не имеет ни своей культуры, ни литературы, ни истории, ни собственной интеллигенции. Если бы мы вовремя не пришли сюда – их бы полностью поглотили поляки. Мне кажется, большая их часть приветствует свое освобождение, хотя отдельные лица выступили против нас в так называемых сечевых стрелецких дружинах. Немало их пострадало при австрийской мобилизации, когда хватали сочувствующих нам. Причем в этом есть и наша вина. Перед войной у нас хватило ума составить для комсостава памятку о политических партиях Галиции, где указывалось, на кого мы можем рассчитывать в предстоящей войне. В итоге более сотни человек уже в первые дни войны были расстреляны австрийцами. Да, глупостей мы наделали здесь немало. Вон там, – адъютант указал в сторону Базарной площади, – стряслась еще одна… Хотя это скорее не глупость, а следствие нашего обычного поведения.

– И что же здесь произошло? – спросил капитан.

– И грустно, и смешно… В конце сентября какой-то еврей – молодой пацан – якобы попытался стащить у ополченца штабс-капитана Карпова кошелек. Тот погнался за ним, и в это время кто-то выстрелил из окна. Солдаты ответили, и из домов в них тоже начали стрелять. Однако потом свидетели говорили, что солдаты приняли щелканье своих же пуль о стены за выстрелы из домов, а пыль от выбитой пулями штукатурки – за дымок от винтовочных выстрелов из окон. Другие уверяли, что стреляла голытьба, хулиганы. Третьи утверждали, что стреляли нижние чины из маршевых команд с целью спровоцировать погром и грабеж евреев. Так или иначе, но при попытке убежать из домов девять гражданских лиц, все с виду евреи, были убиты на месте и с полсотни ранены. Все дома по трамвайной линии от казарм до Базарной площади были оцеплены солдатами, произведены обыски и аресты среди мужского населения.

Оружия не нашли, но вот эти ближние три дома, по распоряжению губернатора, были конфискованы. Они до сих пор стоят на продажу за смехотворную цену, однако желающих купить нет.

С нашей же стороны потери были таковы: ефрейтор Дворовчиков ранен в указательный палец и живот, а рядовой Гарифуллин в ногу.

Да вот, арестованы прапорщик обозного батальона и один вольнонаемный. Одного застали в совершенно пьяном виде в одном из еврейских домов, а второй самовольно снял с поста часовых, оставленных охранять труп убитого еврея. Не правда ли забавно, скорее глупо, капитан? Помимо всего все это нам дорого обходится. Весть о «еврейских погромах» во Львове уже достигла не только Петрограда, но и наших союзников. Сегодня пришла телеграмма, что из Варшавы во Львов прибудет целая делегация во главе с артисткой Яворской для «обследования чинимого русской армией и правительством насилия над еврейским населением Галиции в районе театра военных действий, дабы развернуть кампанию в английской прессе против варварства русских». Несколько дней работы всем офицерам контрразведки обеспечено.

Автомобиль с офицерами въехал в ворота казармы.

Глава 9

Губернатор

Несмотря на поздний час, в окне кабинета галицийского генерал-губернатора графа Георгия Бобринского горел свет. Глава российской администрации работал над докладом, которому надлежало утром быть отправленным в Петроград в Министерство внутренних дел.

Причиной такой спешности было назначенное на днях рассмотрение правительством вопроса конфессиональной политики России в Галиции.

Обсудить эту тему правительство вынудили участившиеся обращения и письма обеспокоенной общественности о якобы насильственном обращении галицийского населения в православие.

Правильно составленный доклад должен был снять это напряжение.

В подготовленном помощниками проекте доклада чего-то не хватало. Бобринский снова и снова пытался придать документу нужную тональность, изменить акценты, подобрать более убедительные примеры и сделать бесспорными выводы. Но дело не ладилось. Новые варианты не устраивали еще больше, желание оставить все без изменений росло.

В конце концов он обратил внимание, что тиканье огромных напольных часов мешает ему сосредоточиться. Губернатор отложил ручку и подошел к окну. За огромной портьерой из голубого бархата открывалась панорама ночного города. В свете фонарей прилегающего к дворцу сквера медленно передвигались силуэты охраны.

Чувство неудовлетворенности и разочарования, ставшее постоянным спутником графа в последние дни, с еще большей силой охватило его.

Назначение на должность губернатора новой российской провинции вначале показалось ему заманчивым и многообещающим.

Возможность стать одним из основных действующих лиц в исполнении великой исторической миссии – возвращении в лоно империи Червонной Руси он почитал щедрым подарком судьбы.

Правда, судьба и раньше не обходила его стороной. Выходец из знатного рода Бобринских, берущего свое начало от сына императрицы Екатерины Второй и Григория Орлова – Алексея Бобринского, он к пятидесяти годам взял от своей принадлежности к царской фамилии все положенное и должное. И как он считал, вполне заслуженно, так как, в отличие от многих ее представителей, всегда следовал установленным нормам и неписаным правилам поведения этого круга избранных.

Его послужной список был типичным для отпрысков высокопоставленных семей. Воспитательный пансион Николаевского кавалерийского училища, его величества гусарский полк, адъютант военного министра, генерал для особых поручений при главнокомандующем сухопутными и морскими силами. В двадцать лет – корнет, в двадцать пять – штаб-ротмистр, в тридцать девять – генерал-майор, в сорок семь – генерал-лейтенант и обладатель самых высоких наград империи: ордена всех степеней Святого Владимира, Станислава и Анны. Высшие награды от германского императора и короля Пруссии, испанского короля и бухарского эмира. Наконец, счастливый брак с княгиней Ольгой Трубецкой и владение обширнейшими плодородными землями в Киевской, Тульской, Орловской и других областях России.

Граф не отличался особым административным опытом и способностями, а главным достоинством его были «качества паркетного генерала» – удачное соответствие официальному церемониалу приемов и праздников. Имелось мнение, что своим назначением он был обязан родственнику – Владимиру Бобринскому, бывшему депутату Государственной думы, известному патриоту-монархисту и борцу за религиозную и национальную свободу русского галицийского народа.

Счастливая и спокойная, лишенная конфликтов и неприятных сюрпризов, жизнь супругов Бобринских изменилась сразу после их приезда во Львов. Оказалось, что этот на вид милый, теплый, даже какой-то сказочный город таил в себе массу сложностей и неожиданностей.

Граф невольно оказался в центре острой полемики по поводу «правильного» обустройства новой земли империи. Свои мнения и советы давали зачастившие во Львов правительственные и думские посланцы, известные политики и общественные деятели, популярные литераторы, художники и всякого рода проходимцы.