Клара Моисеева - Меч Зарины Страница 9

ФАМИР НЕ ПРИДЕТ!

Как ни старался Фамир забыть о Голубом Цветке и думать только о Зарине, мысль о странной хрупкой девушке из далекого царства Чжоу не покидала его ни днем, ни ночью. Словно какая-то колдовская сила влекла его к белому шатру, где звучали нежные струны лютни и совсем особенный тоненький голосок выводил слова незнакомой песни. Ему запомнился аромат благовоний, он представлял себе ее 1рациозные, плавные движения, совсем особенные. Она не походила на быстрых, резких и угловатых сакских девушек.

«Зачем она мне? ― спрашивал сам себя Фамир, но не спешил с ответом, а поразмыслив немного, говорил себе: ― Отец жадный, скаредный и злобный, ничего не пожалел, хитростью добыл этот благоуханный цветок. Почему же я должен отказаться от него? Пойду еще раз посмотрю на нее».

Фамир снова пришел в белый шатер и, чтобы показать свое расположение, бросил к ногам принцессы добытых на охоте диких уток. Служанка, смеясь, подобрала приношение и, подняв ладони, дала понять госпоже, что гость оказался щедрым, доставил десять уток.

Голубой Цветок показалась Фамиру еще лучше, чем в первый раз, когда он посетил ее шатер вместе со старым Мадием. Фамир явно нравился девушке, и она улыбалась ему мило и застенчиво. А когда он подал ей лютню и попросил спеть, она с готовностью запела свои любимые песни. Фамир был восхищен, об этом говорили его глаза.

― Он очень красив и добр, ― говорила принцесса служанке. ― Как мне грустно, что я не умею говорить на языке его племени! Но я научусь. И тогда он поймет мои песни, узнает о моей родине. Ты не соскучилась, не хочешь домой? ― спрашивала принцесса Цай Э. ― А мне каждую ночь снится дом, и я слышу голос моей доброй матушки. Она говорит: «Не печалься, мой Голубой Цветок, будь умницей, не грусти». Но как только я хочу рассказать ей о нашей жизни, так просыпаюсь, и сердце тревожно бьется.

― А ты не вспоминай о доме, думай о своей будущей жизни, ― советовала служанка. ― Посмотри, как много благ дарит нам доброе божество. Пройдет немного времени, и мы счастливо заживем. А когда ты станешь женой князя Фамира, ты попросишь его поехать вместе с тобой в долину Хуанхэ, и тогда мы снова увидим дорогих и близких нам людей. Ты не должна предаваться печали, печаль не украшает нас. От печали появляются морщины на челе.

― Однако мне скучно в этом шатре, ― жаловалась принцесса. ― Не могу придумать, чем бы заняться. Дома все было по-другому, всегда находились какие-то дела. То одевались, выезжали на прогулку. То меняли платье к обеду. То ждали знатных гостей. Как ты думаешь, моя добрая Цай Э, пристойно ли мне поиграть с детьми, которые толпятся у шатра? Я бы охотно поучила их петь. Они так милы, эти маленькие смуглые девочки с тоненькими косичками! Они так ласково мне улыбаются!

― Помилуй, госпожа, это невозможно! Что станут о тебе говорить? Это недостойно принцессы. Нельзя забывать о своей знатности.

― Глупости! Глупости! Глупости! ― закричала вдруг принцесса. ― Вот теперь я уже твердо решила, что соберу у себя маленьких девочек и стану им показывать вышивание, а заодно и песенки споем... И пусть они узнают, как хороши песни моей родины и как искусны вышивальщицы в долине Хуанхэ. Не возражай, глупая! ― Принцесса вдруг заплакала. ― Как ты смеешь мне возражать! Ты уговорила меня покинуть мой дом, я не слышу родной речи и не вижу близких мне людей. Я никогда больше не увижу нежных листьев молодого бамбука. Вокруг меня все чужое, а ты не велишь мне петь мои песни и вышивать моих фениксов! Сейчас же позови ко мне девочек, которые стоят за дверью! Вытащи белую ткань и пестрые шелка. И не говори мне больше о том, что это непристойно...

― Все будет по-твоему, моя юная госпожа. Я не хотела тебя огорчать, я хотела только напомнить тебе о твоей знатности.

Вскоре белый шатер наполнился гулом детских голосов. Зоркие глаза все замечали и всем восхищались. Коснуться рукой шуршащего голубого платья принцессы, погладить маленькое бронзовое чудовище, понюхать пучок душистых трав, собранных в долине Хуанхэ, рассмотреть бамбуковую тросточку с яшмовой ручкой ― все было интересно. Более смелые внимательно разглядывали удивительную, словно покрытую лаком прическу принцессы и знаками объясняли, что это очень красиво. Голубой Цветок радостно смеялась и в свою очередь подсчитывала крошечные косички, заплетенные довольно небрежно. Ведь в шатрах кочевников не было тонких костяных гребней. Женщины кочевья причесывались громадными деревянными гребнями. Но вот все уселись на циновке, и Голубой Цветок, взяв в руки лютню, запела веселую детскую песенку. Девочки захлопали в ладоши и вторили ей пискливыми голосами. А сколько было радости, когда принцесса предложила им повторить вслед за ней непонятные слова песни! Они так забавно ошибались, что даже Цай Э развеселилась.

― Если бы наша почтенная госпожа увидела этих грязных девочек, что бы она сказала? ― смеялась Цай Э, укладывая в сундук ткани и шелка.

― Ты еще не забыла церемонии знатных князей Чжоу, глупая Цай Э? А я рада, что здесь не нужны бесконечные церемонии, от которых кружится голова. Я уже начинаю забывать, как сидеть за праздничным столом, как кланяться важным гостям и как бранить слуг. Ведь я совсем не браню тебя, не кричу и не бросаю тебе в голову игральные кости.

― О моя прелестная госпожа, розовый лотос в нефритовой чаше, зачем же тебе бранить меня, когда я так стараюсь тебе угодить! Я ночей не сплю и все думаю о тебе, о твоем счастье. Только не знаю, как бы это найти мою старшую сестру, которая уехала в страну кочевников с одной важной принцессой.

― Я помогу тебе, ― любезно пообещала принцесса. ― Я попрошу моего доброго красивого князя, чтобы он помог тебе найти сестру. Как ты думаешь, он добрый человек? Мне так хочется, чтобы он был добрым, приветливым и еще... Что бы я еще могла пожелать?

― Чтобы он был очень, очень богатым. Чтобы он построил тебе дворец не хуже дворца Чжун Цина...

― Ты ничего не понимаешь, моя Цай Э! Я не думала ни о дворце, ни о богатстве. Я бы хотела, чтобы он был веселым человеком. Чтобы он смеялся и радовался всему, что доставляет нам удовольствие. Душа моя жаждет веселья. Мне хочется радости, радости, радости...― И принцесса весело закружилась, легко касаясь нежных струн лютни.

― Мне жаль, что твоя добрая матушка не видит, как ты весела! ― воскликнула Цай Э. ― Она бы наградила меня ожерельем из жемчужин за то, что я так хорошо позаботилась о тебе. Право же, здесь совсем не плохо. Мне только не нравится этот шатер, я бы хотела для тебя, мое сокровище, настоящий дворец, с черепичной крышей и с резными драконами на крыльце. Я бы хотела видеть вокруг твоего дома цветущие мандариновые деревья. Но все это будет потом, стоит лишь тебе захотеть.

* * *

Поход, предпринятый Мадием, не прибавил ему богатства. Правда, ему удалось увезти китайскую принцессу, но если подсчитать, сколько убытков потерпел Ма-Дий, то можно совсем потерять голову.

«Не иначе, как меня околдовали!»― говорил сам себе Мадий, просыпаясь по ночам. Кто же околдовал? Может быть, это сделал знахарь, который не получил обещанного теленка? Но ведь старый обманщик ничем не помог. За что же было давать ему теленка? А он силен, если мог так околдовать. Когда бы это Мадий отдал пятнадцать лучших коней неведомо кому и неведомо за что... А как смеялись над ним молодые саки, сопровождавшие его! Он слушал и молчал.

― Зачем тебе эта малышка в голубом шелковом платье?― спрашивал озорной веселый юноша, сын старшего табунщика.― Какая от нее польза?

Ну что такому говорить о могуществе царства Чжоу, с которым надо породниться сакам! Но все это терпимо. Если Фамир женится на принцессе, то он, Мадий, свое вернет. Он заставит китайского князя доставить ему богатые дары, а не побрякушки.

Другое тревожило Мадия. Он знал, что близко беда. Беда придет от разгневанного Дария, и тогда ее трудно будет остановить. А может быть, обойдется? Нет! Будет беда!

Мадий старался вспомнить, как все это случилось. В шатре его появились гонцы, присланные за данью. Почему-то они повернули в его стойбище, а ведь шли к Миромиру. И вот они пришли к нему и стали говорить дерзкие слова. Они говорили, что сатрапия саков самая непокорная, .а непокорных Ахемениды умеют укрощать.

«Сотрем с лица земли все сакские кочевья!» ― кричали они. Мадий тогда напомнил им о поражении в последней битве и о том, как бежали персы от сакской конницы. Но наглые и самонадеянные персы сказали, что все это ему приснилось. Тут сошел с коня сборщик податей и заявил, что к концу дня его мешки должны быть наполнены золотыми слитками... И Мадий почувствовал, что кровь закипела у него в жилах и ярость затуманила глаза. Он было подумал, что следует послать к Миромиру, предупредить его о приходе непрошеных гостей, но почему-то не сделал этого. Он, Мадий, забыл об осторожности, и, пока кровь кипела у него в жилах, он позвал своих воинов и велел обезглавить людей Дария, сложить их головы в мешки и послать персидскому царю вместо дани. Так он и сделал.