Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана Страница 9

– Эге, человече, ты, я вижу, времени терять не любишь,– сказал Василий, подходя к этой паре и коснувшись плеча воина рукоятью плети. Дружинник быстро обернулся, и княжич с удивлением узнал Лаврушку.

– Вон оно что!– вымолвил он.– Где ж это ты разжился столь знатным доспехом?

– Сбил с седла одного ворога, пресветлый княжич, ну и завладел его справой. В самую пору на меня все пришлось!

– Ну, молодец! Дружинник теперь ты важный, ничего не скажешь. Вижу, и невесту себе заимать успел?

– Да вот, случилась она средь тех людей, что брянцы из Бугров угнали…

– Теперь разумею, почто ты так рвался в битву: зазнобушку свою выручить спешил! Ну, что ж, значит, невдолге и свадьба?

– Не отдают за меня Настю родители,– сокрушенно промолвил Лаврушка.– Бают, голь я перекатная.

– Где же голь, ежли ты княжий дружинник? Не печалуйся, да и ты, Настенька, не кручинься. Коли снадобится, сам буду вашим сватом, авось мне не откажут!

Оставив просиявшую при этих словах пару, Василий обратился к столпившимся вокруг крестьянам:

– Ну, как, мужика, все свое добро понаходили?

– Благослови тя Христос, пресветлый княжич, спаситель наш,– загалдели крестьяне, кланяясь в землю.– Все как есть в сохранности оказалось, туточки на телегах все было покладено!

– Добро, значит, в этом убытка вам нет. Кто у вас тут староста?

– Ежели тебе от Клинковской общины, то я староста, твоя княжеская милость,– выступил вперед кряжистый, седобородый крестьянин.– А бугровский – вона раненых пользует!

– Нет, мне ты и надобен. Как звать-то тебя?

– Ефимом звать, пресветлый княжич. Робкин я, сын Степанов.

– Скажи, Ефим, сильно погорело ваше село?

– Да, почитай, ничего не осталось,– ответил староста.– Ведь энти аспиды кажную избу порознь подпалили, а в ту пору еще и ветер был.

– Сколько же у вас всего дворов?

– Десять дворов, батюшка.

– А Бугры тоже спалили?

– Не, Бугры токмо пограбили. Видать, дюже поспешали они, анафемы.

– Все одно не ушли! А как мыслишь ты, староста, во что станет отстроить ваше село?

– Да что ж, лесу-то нам не куплять, – вишь сколько его Господь вырастил на потребу людям! А ежели на кажный двор, сверх того, прикинуть серебром гривны по две, так лучше прежнего построиться и зажить можно.

Добро,– сказал Василий,– получите по три гривны па семью. Да родителя стану просить, чтобы на два года ослобонил вас от податей. Ну, а теперь разбирайте телеги и езжайте с Богом. До ночи в обрат поспеете.

Отойдя от крестьян, земно кланявшихся и выкрикивавших слова благодарности, Василий приблизился к пленным брянцам. Они толпились по другую сторону дороги и, слушая, что княжич говорил смердам, толкали друг друга локтями и переглядывались, в Брянщине такого не бывало.

– Ну, вот что,– жестко сказал Василий, обращаясь к ним. – С воеводой вашим и с боярскими детьми разговор у меня будет особый, а сейчас слово мое к простым воям: взял я вас в бою, на своей земле и с поличным,– с поятыми у нас людьми и добром. Войны промеж Брянском и Карачевом ныне нет, и мог бы я вас всех казнить, аки татей и разбойников, ибо обратить в холопы. Но я того не хочу, ибо ведаю: не своей охотой пошли вы на это подлое дело, а лишь по приказу. Того, кто его дал, судить будет Бог, вас же я отпускаю на волю.

* Гривна – основная денежная единица Древней Руси. Существовало три типа гривны: золотая, серебряная и кунная. Их стоимость и соотношение менялись в зависимости от эпохи. В XIV в. серебряная гривна заключала около 200 граммов чистого серебра. Золотая гривна ценилась в 6.5 раза дороже, а кунная – в 4 раза дешевле серебряной.

Запомните все мое слово да перескажите другим: карачевские князья никакой русской земле не вороги, чужого они не ищут, но за свою вотчину и за людишек стоят крепко,– то вы сегодня и сами видели. Кони ваши, оружие и доспехи взяты нами в честном бою и останутся нам. Вы же берите своих убитых да раненых и ступайте с Богом. А ежели кто из вас вдругораз попадется мне за разбоем, разговор с ним ужо будет иной: прикажу повесить на первом суку. Тому верьте, ибо слово мое крепко.

– Спаси тя Христос, княжич,– раздались голоса из толпы, – нешто мы по своей воле пришли? Не дает Господь Брянщине добрых князей, вот и сами маемся, да и соседям поперек горла стоим!

Из гущи пленных, раздвигая локтями других и подталкивая друг-друга, вышли на дорогу три молодых воина. Не говоря ни слова, сии опустились на колени и поклонились Василию в землю.

– Сказывайте, чего хотите?– строго спросил княжич. – Дозволь нам остаться, твоя княжеская милость,– за всех ответил одни на воинов.– Тебе и родителю твоему, пресвстлому князю Пантелею Мстиславичу, хотим служить! До конца XV века все вольные люди, не попавшие еще в прямую зависимость от вотчинников (тоесть в холопы, в закупы или в кабалу), были свободны покинуть земли одного княжества и переселиться в другое. Князь, от которого они уходили, конечно, старался удержать их всеми правдами и неправдами, но на новых местах их обычно принимали охотно, давали землю и на несколько лет освобождали от податей. Таким образом, просьба, высказанная брянцами, не заключала в себе ничего необычного, и Василии ответил:

– То ваше право, коли вы вольные люди, а не холопы, я это право уважу. Ежели воями хотите служить,– велю принять вас в дружину, а коли желаете хозяйствовать,– получите землю и помощь. Но глядите сами: как бы семьям вашим не приключилось худа от брянского князя.

– В дружину твою хотим, княжич, а люди мы вольные и семей у нас нету. Бобыли мы все трое!

– Кабы не семьи да не худоба, почитай, все бы до вас утекли,– раздались голоса.– Разве у нас жисть? А уйти и не мысли: князь Глеб Святославич на расправу куды как лют!

Все же еще несколько брянцев выразили желание остаться на службе у карачевских князей. Приказав всем им возвернуть коней и оружие, Василий распорядился, чтобы раненых и убитых карачевцев положили на крестьянские телеги, затем велел привести Голофеева и пленных боярских детей. Через несколько минут Никита подвел всех пятерых к огромному дубу, у подножья которого сидел Василий. Как и у остальных, руки у Голофеева были связаны за спиной, но глядел он самоуверенно, почти вызывающе.

– Тебя, Голофеев, по совести, надо бы повесить,– сказал княжич, сдерживая гнев, – поелику ты есть тать и разбойник доброхотный, а не приневоленный. Но я хочу через тебя же исправить то зло, что причинил ты нашей земле. А посему вот тебе мой сказ: будешь ты в железах сидеть у меня в ямедо той поры, покуда князь твой не пришлет за тебя откуп, тридцать гривен серебра. И пойдут те гривны на отстройку деревни, что ты спалил. Но это не все: восемь моих дружинников вы сегодня посекли насмерть, а пятерых изувечили. Из тех восьми убитых пятеро были семейные. Каждой осиротевшей семье и каждому покалеченному воину кладу по пяти гривен, и то серебро дадите вы, дети боярские, коли хотите выйти на волю. Конь и доспех у тебя таковы, что любому князю впору,– добавил он, обращаясь к Голофееву,– но Никита Толбугвн одолел тебя на один, и ты обычаи знаешь: все это принадлежит теперь твоему победителю. Захочешь откупить,– ладься с ним, коли будет на то его согласие.

– А не мыслишь ты, княжич,– ухмыляясь, сказал Голофеев,– что вместо откупа князь Глеб Святославич через седмицу сам придет с дружиною вывести меня из твоей ямы, разметавши по бревнышку ваш Карачев?

– Что ж, коли схочет, пусть пробует. Яма та просторная и для него места хватит.

– Ты, видать, запамятовал, как не столь еще давно князь наш, Василек Александрович, дядю твоего родного, Святослава Мстиславича, в самом Карачеве живота лишил!

– Замолчи, собака!– в бешенстве крикнул Василий, вскакивая на ноги.– Как смеешь ты передо мною похваляться тем каиновым делом? Богом клянусь: еще слово вылетит из твоего поганого рта, и велю тебя повесить тут же, на этом дубе! А откуп твой не тридцать гривен, а шестьдесят! Коль пожалеет за тебя князь твой отдать столько серебра, – минет месяц, и голову тебе долой!

Голофеев прикусил язык и сразу утратил свою самоуверенность. Он почувствовал, что Василий без колебаний приведет свою угрозу в исполнение, и потому счел за лучшее его больше не раздражать.

*Ямой называлась тюрьма, камера заключения.

Никита отвел пленных дворян к коновязи и, не развязывая им рук, всех по очереди, как малых ребят, поднял и усадил верхом на лошадей, Василий тем временен быстрыми шагами вышел на дорогу, где Алтухов уже собрал дружину и закончил приготовления к походу.

– По коням!– скомандовал княжич, и отряд тронулся в обратный путь.

Глава 5

А пишу вам се слово того для, чтобы по перестала память предков ваших н наша, и свеча бы родовая не погасла. Из духовной грамоты вел. князя Симеона Гордого