ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ Страница 9

Но было или не было хозяйство Андроповых зажиточным, с началом революции и последовавшей за ней гражданской войной от зажиточности остались одни только воспоминания.

Известно, что гражданская война нередко разрубала семьи на два непримиримых, яростно враждовавших между собой лагеря. Отец воевал с сыном. Брат с братом. Вся веками накапливавшаяся ярость, усиленная, если верить Фрейду, комплексом Эдипа, или, если верить Марксу, классовой ненавистью, или, если забыть и о первом, и о втором, — упрямством тех, кто верил, что все должно быть именно так, а не иначе, -вырвалась наружу. Как это было в семье Андропова, мы не знаем. Судя по официальной биографии, можно предположить, что „смутные, — по выражению Деникина, — годы России” его семья провела на станции Нагутская. Она находилась не только в центре ожесточенных боев, какие всегда ведутся за овладение важными узловыми станциями, но и в центре развязанного большевиками безудержного террора. Будущий шеф тайной полиции рос под его сенью. Вести о том, что творится в соседних городах, доходят до Нагутской. Становится известным, что 2 сентября 1918 года коммунисты зарубили шашками 116 заложников, среди которых генералы Рузский и Радко-Димитров, и что в Ставрополе каждую ночь расстреливают десятки людей. Позднее в своем исследовании „Красный террор в России” С. Мельгунов напишет: ”... не было места, где появление большевиков не сопровождалось бы сотнями жертв, расстрелами без суда”. Как кошмарный сон восприняла бы старающаяся спастись посреди этих кровавых расправ семья станционного служащего Андропова, если бы ей сказали, что подрастающий в семье младенец станет во главе самого расстреливающего ведомства, в мире.

Расстреливали и белые. Но Чека создано не ими. Не они развязали террор. То, что они потерпели поражение, лучшее свидетельство, что их террор был не чета тому, который, по рассказу не стеснявшегося его применять Троцкого, и спас советскую власть. Полностью оправдывалось написанное Марксом 5 ноября 1880 года Ф. А. Зорге, деду знаменитого советского разведчика: „В России мы имеем центральный комитет террористов”.

Гражданская война не утихает. Нагутская переходит из рук в руки. И белые, и красные требовали от начальника станции одного и того же — паровозов, вагонов, быстрого и внеочередного пропуска поездов. То, что отец Андропова в этих условиях сумел остаться в живых, свидетельствует о его незаурядных способностях угождать всем, у кого был в руках символизирующий власть револьвер. Быть может, эта черта характера передалась и его сыну? Быть может, слушая рассказы взрослых о тех днях, он и уверовал в то, что власть принадлежит тем, у кого в руках „наган” или „маузер”? Быть может, потому и решил позднее, что лучше заполучить пистолет самому?

Биография Андропова пестрит вопросительными знаками. Впрочем, и в биографии его преемника их не меньше. Южная часть Красноярского края была ареной упорных боев между отступавшей армией адмирала Колчака и продвигавшейся вперед Пятой армией красных, руководимой Иваном Смирновым, которого потом назовут сибирским Лениным и который погибнет в застенке Сталина. Черненко минуло в то время 9 лет,и он уже мог запомнить кое-что из того, что видел и слышал. Может, и в их село дошла весть о том, как предали вчерашние друзья адмирала, и что расстреляли его на берегу Ангары в соседнем Иркутске...

Докатившиеся до Сибири красные волны принесли с собой все то, о чем писал М. Волошин:

Правду выпытывали из-под ногтей,

В шею вставляли фугасы,

„Шили погоны”, „кроили лампасы”,

,Делали однорогих чертей” —

Сколько понадобилось лжи В эти проклятые годы,

Чтоб разъярить и поднять на ножи Армии, царства, народы.

Семена этой посеянной ложью ненависти уже тогда запали в душу будущего советского вождя. На созданной ею кровавой почве вырастали преемники Ленина и Сталина.

КРЕПОСТНОЕ ПРАВО БОЛЬШЕВИКОВ

Во времена Чехова звание телеграфиста обеспечивало тужуркой с петлицами, и если ее обладатель в дополнение к лихо закрученным усам мог еще и петь под аккомпанемент гитары „жестокие” романсы, доступ в определенное общество ему был открыт. В чеховские времена Андропов, наверняка, был бы причислен к разряду тех интеллигентов, которые дружной толпой, попыхивая папиросами и декламируя Надсона, заполняли гостиные городков вроде Моздока, куда в 1930 году перебрался будущий генсек. Когда Андропов стал телеграфистом, все это кануло в вечность. Само слово „интеллигент” в то время звучало как бранное. Принадлежать к интеллигенции было не только не модно, но и опасно. Отголоски такого отношения к интеллигенции слышатся и в наши дни, когда „Правда”, рассказывая об Андропове, всячески стремилась подчеркнуть, что новый вождь, дескать, был рабочим. Но ведь общеизвестно, что работающих на телеграфе называют не рабочими, а служащими.

А вот Черненко в этом отношении скрывать нечего. Если верить его рассказу, ему исполнилось 12 лет, когда его послали работать к хозяину. Эта черта его биографии пришлась очень кстати, когда он через три года надумал присоединиться к тем горластым ребятам, которые объявили себя ячейкой коммунистического союза молодежи. Пройдет еще совсем немного лет, и он совсем по-другому заговорит со своими бывшими хозяевами. Пока же он продолжает делать, что прикажут.

Как для одного, так и для другого будущего вождя — это тот период их жизни, когда, как метко подметил в свое время князь П. Святополк-Мирский, из „русского парня вырабатывался своеобразный тип полуграмотного интеллигента, почитающего своим долгом отрицать семью и религию...”

Спустя два года, в 1932 году, мы застаем Андропова в

Рыбинске. Город этот покрупнее Моздока. Была в нем хоть и небольшая, но разнообразная промышленность. Но Андропов сумел найти для себя место только лишь матросом на курсирующей по Волге старой посудине.

Прологом к появлению на политической арене поколения, к которому принадлежали будущие наследники Сталина, явилась начатая им коллективизация. В 1928 году Сталин услыхал о гигантской, владеющей 30 тысячами гектаров земли ферме Кемпбелла в Монтане, занимавшей первое место в мире по производству зерна. Он решил покрыть такими фермами Советский Союз. Это давало ему возможность одновременно решить и продовольственную проблему, и превратить ненавидимое и страшное для него крестьянство в послушное орудие выполнения его воли. Последствия этой сталинской фантазии были ужасающими. В процессе претворения ее в жизнь, как писал Лешек Колаковский, „вся партия превратилась в организацию угнетателей и палачей. Никто не оставался невиновным. Все коммунисты стали соучастниками в подавлении общества. Таким образом моральное объединение партии приобрело новые черты, и она вступила на путь, с которого невозможно было повернуть назад”.

Очередную ломку уже с трудом устоявшегося уклада жизни, испытываемую опять страной, иные историки называют третьей революцией. Вызвана ли она была внутрипартийной борьбой за власть или, наоборот, она вызвала борьбу в партии — в данном случае неважно. Важно другое. После передышки всего в каких-то восемь — десять лет в стране по сути дела вновь вспыхнула гражданская война. Именно этого и опасалась возглавляемая Н. Бухариным оппозиция. Не следует делать из него и его сторонников святых. Они были такими же коммунистами, как и их противники. И на их совести немало пролитой крови. Однако то, что было для них приемлемым в период борьбы за власть, было неприемлемо тогда, когда эта власть находилась в руках их партии. Иными словами, они не готовы были к террору против собственного народа, для них существовал предел страданиям, которые можно было причинить для достижения цели. Для Сталина такого предела не существовало. Для завоевания единоличной власти он готов был пойти на все, на любые жертвы, при одном только условии: эти жертвы будут приносить во имя него другие. Для того чтобы заполучить всю власть в свои руки, Сталину надо было переделать всю страну по своему образу и подобию. Это должна была быть страна, в которой не было бы не только оппозиции его единоличному правлению, но и желающих создать такую оппозицию. В этом смысле все его наследники, что бы они ни говорили потом, тем, что они оказались у власти, обязаны именно созданному Сталиным режиму, потому что вырубил он тех, кто смог бы этому режиму бросить вызов.

Предпринятая Сталиным в конце двадцатых годов индустриализация была первым шагом к созданию режима единоличной власти. Вторым шагом была коллективизация.

Это только в учебниках большевики называли крестьян союзниками. Для Сталина разбогатевшие, твердо стоявшие на своей земле крестьяне были первейшими врагами. Ведь они были экономически независимыми, они не нуждались в подачках государства для того, чтобы выжить, и потому могли поступать так, как считали нужным, а не так, как хотелось бы кандидату в диктаторы. Чтобы впредь они поступали так, как того требовал от них хозяин, их надо было вновь обратить в то состояние, из которого они вышли ровно семьдесят лет назад. Тогда, в 1861 году, декретом царя-освободителя Александра Второго крестьяне были освобождены от крепостного права. Теперь, в 1931 году, их загоняли в колхозы.