Галина Серебрякова - Юность Маркса Страница 9

Накануне восстания делегаты общины посетили Броше, убеждая его хлопотать в Париже об установлении кредитных учреждений, которые облегчат положение фабрикантов и позволят им надбавить заработную плату. Одновременно они хотели снижения пошлин на съестные припасы.

Франсуа, в противоположность Пфейферу, был бледен, худ и неулыбчив. Он вошел в лавку Дайяра тихо, никем не замеченный, снял плащ и широкополую шляпу и сложил их на подоконнике, предварительно смахнув пыль платком. У Франсуа было узкое костлявое лицо с большим кривым носом, придававшим ему сходство с учителем, с самим Сен-Симоном.

Франсуа не стал вмешиваться в общий разговор, а когда все смолкли, поклонился одной головой и начал говорить медленно, как бы думая вслух. Постепенно голос его креп, глаза теряли свое неподвижно-вялое выражение, и слова становились четкими, интонации — запоминающимися. Он, как опытный оратор, не сразу завоевывал слушателя, не боялся причинить ему вначале некоторое разочарование. Тем полнее бывала окончательная победа.

Франсуа пользовался большим влиянием в общине, и речи его воспринимались как указ.

— Наше место сегодня но может быть ни в рядах буржуа, ни в рядах рабочих, — начал вождь сен-симонистов почти шепотом, равнодушно, как нечто само собой понятное и установленное. — Оно — между теми и другими, — голос оратора окреп. — Главное — предотвратить насилие. Богатые классы не смогут долго противиться благородной и спокойной просьбе. Пожертвование некоторыми нынешними выгодами вскоре покажется им священным долгом, который предписывается им религией, гуманностью и политикой, и, может быть, они найдут щедрую компенсацию в благодеяниях мира и в горячей признательности масс. Но против нажима и угроз богатые будут сопротивляться, а рабочие, даже одержав победу, будут бессильны устроить свою судьбу. Пролетариям необходимо понять, что все зло — в конкуренции. Именно конкуренция заставила снизить заработную плату. С другой стороны, сен-симонисты должны сказать буржуазии, торжество которой в Лионе близко, что суровость — наихудшее из средств ограждения себя от парода. Фабриканты должны содействовать мерам удешевления хлеба.

Прежде чем разойтись, собравшиеся предложили Пфейферу и Франсуа отправиться наутро в штаб восставших и попытаться воздействовать на дальнейшее поведение рабочих. Франсуа вызвался поговорить также и с Роге.

В штабе рабочих было накурено и людно. В углах лежали амуниция, куски холста, оружие. На табуретах, подоконниках, столах сидели люди.

Рядом, в небольшой каморке, над разложенным планом города и пригородов сидел Локомб, неподалеку на ящике из-под патронов Жан Буври писал прокламацию.

— А, миротворцы! — сказал Локомб.

Франсуа снял шляпу и начал размеренно и степенно:

— Мы, выразители интересов самого многочисленного бедного класса, крайне удручены печальным происшествием и хотели бы внушить рабочим чувства порядка, мира и соглашения.

— Ладно, — буркнул Локомб, — приходите, когда кончится восстание.

— Постой, брат, — вмешался Пфейфер, бойкий низкорослый человек, с рыжими бачками на розовых шоках, — я сегодня промыл твою рану, и ты назвал меня другом. Поверь, мы понимаем ваши цели! Изволь, прочти в доказательство сообщение, которое я написал в парижскую общину.

Пфейфер вытащил вчетверо сложенную бумагу и протянул Локомбу.

— «Отец, рабочие победили, — прочел вождь восставших. — Они сражались с невероятной храбростью, ничто не может дать понятие об их ярости в битве. Мы имели очень ложное представление об этих людях, предполагая отсутствие у них энергии; мы тогда еще не знали 110 опыту, что такое человек, сражающийся из-за хлеба».

Локомб холодпо спросил:

— Что знаете вы о рабочих теперь?

— Мы — апостолы мира, мы — посредники между классами, мы — враги всякого насилия, мы…

Буври и Локомб не слышали продолжения. Разведчики принесли тревожные известия о начавшейся передвижке линейных войск.

Сен-симонисты покинули штаб, ничего не добившись.

20

Генриетта Броше получила записку от Жоржа Дюваля, уже сидя в дорожной карете. Она сумела прочесть ее, покуда кучер и лакей привязывали сундуки и корзинки.

«Мечта моя! — писал адъютант командующего войсками. — Судьба нам благоприятствует. Твой отец отдаст мне тебя как трофей, как добычу военачальника. Не бойся, мой цветок, я, если нужно, отдам всю жизнь за тебя, за твое счастье. Генерал Роге отдал мне командование над прибывшим полком драгун. Жаль, что ты не увидишь своего Жоржа в пылу битвы. Я буду беспощаден во имя тебя. Прощай, мой луч солнца!

Жорж Дюваль, командир».

Генриетта поцеловала подпись и спрятала записку на груди. Сияла браслет с руки и передала его, вместе с заранее заготовленным письмом, горничной для Дюваля.

«Будь храбр, будь жесток, как Александр Великий. Я вижу тебя на коне. Кровь презренных врагов на твоем мундире. Ты прекрасен, как греческий бог. Целую твои руки, мой спаситель».

— Не медлите, — кричал между тем Броше, высунувшись из окна, — этак карета но успеет выбраться из города. Езжай на Сен-Жюст, Поль, минуя Круа-Русс. Смотрите, замечайте все, госпожа Брюс! В особенности не подпускайте военных. Вы отвечаете за мою дочь передо мною и богом, — обратился он к гувернантке, квадратной старухе в огромном вязаном капоре.

Наконец карета тронулась. Броше захлопнул окно. Лакей в ливрее скрылся за золоченой дверью.

21

Смеркалось. Улицы центра были безлюдны. Фонарщики не зажгли в этот день тусклых уличных ламп. Канонада стихла, как того требовал лионский префект. Кое-где попадались воинские части в полном военном снаряжении.

Кучер выбирал улицы поуже и побезлюдней. Мимо медленно едущего возка пронеслись два всадника: лионский префект и генерал Ордонне. На расстоянии их сопровождал небольшой отряд Национальной гвардии. На шесте, прикрепленном к седлу генеральского коня, болтался чистый белый флаг. Бувье скакал молча, недоверчиво поглядывая на темные дома.

На одном из поворотов всадников встретили шум заряжаемых ружей и громкое:

— Кто идет?

— Бувье-Дюмолар, префект департамента Роны, — раздалось в ответ.

В ту же минуту из вооруженной толпы выделился человек с фонарем. Подойдя к лошади, он осветил лицо префекта и признал его.

«Давно ли они приветствовали меня, а теперь сторожат, как врага!» — думал Бувье, выезжая в окружении безмолвной толпы из ворот в предместье Круа-Русс.

В темноте не видно было следов битвы. Площадь, примыкавшая к городской стене, напоминала военный лагерь. Свет фонарей, факелов и костров позволил прибывшим увидеть группы людей, сидящих на земле, на телегах; людей, чистящих ружья и старые пики.

Все прилегающие к площади улицы были забаррикадированы. Кое-где стояли палатки, предназначенные для Раненых. У колодца девушки мыли тряпье, годное для перевязок. Слышались негромкие разговоры и пение. Дома на площади выглядели безжизненными и страшными.

— Какой, однако, порядок! — пробурчал удивленно генерал Ордонне.

Прибытие парламентеров вызвало большое возбуждение. Сотни людей окружили лошадь Бувье-Дюмолара. Девушки у колодца вытерли руки о фартуки и повернули головы, стараясь расслышать, что скажут прибывшие. На мгновение площадь зашумела и ожила.

— Тише, друзья! — скомандовал Буври, становясь на куче щебня, вровень с седлами лошадей. — Послушаем господина префекта, но не будем при этом терять бдительности. Все — по местам, призываю к порядку. Мы сообщим потом всем отсутствовавшим предложение властей.

Но Бувье-Дюмолару не дал говорить звонкий детский голос, прозвеневший от края к краю площади:

— Бротто, Ля-Гийотьер, Сен-Жюст идут на подмогу.

Префект был мгновенно забыт.

Юные разведчики принесли благие вести: три рабочих пригорода поднялись и двигались к Круа-Русс. Площадь загрохотала, засмеялась от радости. Лишь спустя четверть часа рабочие вспомнили о Дюмоларе, сидевшем одиноко на своей белой лошади, рядом с генералом Ордонне, который, воспользовавшись счастливой суматохой, быстро чертил план площади и подсчитывал военные запасы неприятеля.

— Ну, а теперь послушаем господина Бувье-Дюмолара, — повторил Буври, опять взбираясь на кучу щебня, заготовленного в целях обороны.

— Я хотел сказать вам, господа, — начал, подчеркнув слово «господа», барон, — что подкрепление, о котором вам только что стало известно, не нужно. Мы все хотим мира. Вы знаете мое отношение ко всему, что касается вашего положения и спора с негоциантами. Вот генерал Ордонне, представитель военного командования, который здесь для того, чтоб обсуждать условия мира также от имени генерала Роге. Уверяю вас, что…