Эрнесто Медзаботта - Иезуит Страница 9

— Господин герцог де Дамвилль, — докладывает слуга.

— Проси!

Вскоре на пороге появился Арриго де Монморанси, герцог де Дамвилль — старший сын констабля. Хотя юноше едва минуло восемнадцать лет, но из-за высокого роста, широких плеч и бороды, он казался двадцатишестилетним мужчиной. Монморанси любил своего первенца — он видел в нем свои собственные качества.

— Господин герцог, — сказал отец, — я уже два дня жду вас.

— Монсеньор, я не знал, что вам угодно было меня видеть.

— Как, разве вы не получили мое приказание, посланное вам с одним из берейтеров?

— Нет, не получал. В Дамвилль действительно прибыл один из ваших слуг и передал мне приказание от вашего имени тотчас же вернуться в Париж, но, признаюсь, я не поверил и потребовал письменный приказ.

— Ну, а потом?.. — спросил герцог.

— Письменного приказа он мне не доставил, я велел заковать его в цепи и бросить в тюрьму.

— Вы ошибаетесь, герцог, приказ мной был дан перед вашим приездом — я было хотел послать за вами и привести вас ко мне силой.

— Очень сожалею, монсеньор, что произошло такое недоразумение, а теперь, монсеньор, что побудило вас призвать меня в Париж?

— Причина очень важная. Вы, господин герцог, позволяете себе в замке вашего отца чересчур бесцеремонно обращаться с мужьями, неудобными для ваших любовных похождений.

— Монсеньор!..

— Но вы ошибаетесь, господин герцог, полагая, что вошли уже в права наследства. Пока я жив и по милости неба рассчитываю жить еще много лет, в моих замках и дворцах существует только одна воля — моя!

— Я вижу, монсеньор, что вам передали историю с Доменико не так, как она была в действительности. Я наказал Доменико за то, что он осмелился в моем присутствии ударить слугу дома Монморанси.

— Но эта слуга была его неверная жена? Что значительно смягчает его дерзость.

— Монсеньор, вы слишком высоко поставлены, чтобы замечать настроение черного народа, я же, как простой дворянин, постоянно встречаясь с людьми мелкого сословия, замечаю, что абсолютное господство феодального права начинает колебаться.

— Черт возьми! — вскричал констабль, — я не имел это в виду.

— Да, монсеньор, заседатели и главы общин начинают обращаться с нами, как с простыми гражданами.

— Есть много правды, сын мой, в том, что вы говорите, — сказал задумчиво констабль. — К моему крайнему изумлению, король как будто одобряет поведение общин. С тех пор как я нахожусь в государственном правлении, большое число документов, в которых провозглашается свобода общин, разрешена и даже санкционирована самим королем.

— Батюшка, это весьма понятно, король должен поддерживать права граждан в ущерб прав дворянских. Собственно говоря, что такое дворяне? Равные королю его союзники, а иногда и враги. Мы не платим податей, мы часто вынимаем из ножен шпагу для защиты короля, но иногда эту самую шпагу мы направляем против него. Отсюда весьма естественно, если король ищет точку опоры в союзе с советами городов. Верьте, отец мой, дворяне неизбежно должны лишиться своих прав, сдавленные, с одной стороны, властью короля, а с другой — силой народа. Дворянам необходимо сплотиться, чтобы побороть роковые обстоятельства.

— Или заводить связь с женами своих подданных, — заметил, улыбаясь Монморанси.

— О, монсеньор, не обращайте внимания на мою минутную слабость, за которую я и так достаточно наказан. Позвольте мне продолжать о средствах.

Средства эти, по моему мнению, в укреплении феодального авторитета. Дворянин не должен задумываться ни перед чем для утверждения своей власти. Если подчиненный ему вассал хотя бы возбудит подозрение — этого достаточно. Виновный должен быть не только ввергнут в тюрьму, но даже казнен без всяких рассуждений!

Старик Монморанси улыбаясь слушал своего достойного сынка. Помолчав некоторое время, он сказал:

— Дворянам необходимо соединиться с одним из могущественнейших религиозных обществ, недавно учрежденных; я уже состою агентом этого общества.

— Как! Вы? Констабль, великий Монморанси, состоите агентом кого-то?

— Да, мой милый, я обещал этим людям способствовать влиять на короля и, как глава армии, исполнять все, что они пожелают. В свою очередь, общество зорко будет следить за всеми моими врагами и недоброжелателями, парализуя их действия.

— Но кто же они, эти сильные люди? — с удивлением спросил сын. — Не ошибаетесь ли вы, батюшка?

— Ты слышал что-нибудь об иезуитах?

— Да… Мне говорили, что недавно основано какое-то религиозное общество, отличающееся своим милосердием. Говорят, они очень сильны.

— А вот ты сам убедишься в этом, мой сын, — отвечал герцог, — я сейчас познакомлю тебя с одним из представителей ордена во Франции. Он докажет тебе, что их общество лишь одно может затушить пламя пожара, охватившее католический мир.

Говоря таким образом, герцог Монморанси нажал на пружину, скрытую в стене, дверь отворилась и в комнату вошел священник, очевидно, подслушивавший их разговор от начала до конца. Одет он был в скромную сутану. Личность его нам уже несколько знакома — то был преподобный отец Лефевр.

КОНТРМИНА

В эпоху, когда происходит наш рассказ, Париж далеко не был так велик, как теперь. В то время столиц во Франции было очень много. Почти все провинции управлялись независимыми владетельными князьями, например: Британия была прямо иностранная и лишь часть ее принадлежала Франции. Все большие провинции были уделами принцев королевского дома, жили своей собственной жизнью. Феодализм не угнетал свободы граждан в той степени, в какой в наш образованный век угнетает ее бюрократизм, формальность и административный произвол.

Но вместе с тем в те времена полного застоя среди владетелей совершались страшные преступления. Одним из красноречивых доказательств этого может служить голодная смерть Карла VII, который подверг себя ей, боясь, что сын его Людовик XI, впоследствии король Франции, — отравит его.

Пышность двора Лувра, любезность короля Франциска I и университет обращали внимание всей Европы на Париж, начинавший в ту эпоху значительно разрастаться. Затем французская кавалерия пользовалась громкой славой. Сам великий король Карл V, владения которого распространялись по всей Германии, Италии, Фландрии и Америке, не смел иметь хищных видов на Францию, боясь ее знаменитой кавалерии.

Но хотя Париж рос очень быстро, здания его строились без всякого плана и архитектуры. Каждый брал себе землю и строил дом по своему вкусу, как хотел. Ряд оригинальных построек был очень живописен, но приводил в ужас Бенвенуто Челлини и Примаццо, гениев искусства той эпохи, отмеченных милостями короля Франции Франциска I, который, как мы уже заметили выше, был еще и весьма галантным кавалером, очень любившим прекрасный пол. Этот король и впоследствии Генрих IV занимают видную страницу в истории романических похождений дома Валуа.

Мы уже знаем, какой ценой прелестная Диана купила жизнь своему отцу. Но король-волокита не довольствовался победами над придворными дамами. Переодевшись, он нередко, как простой гражданин, по целым ночам проводил время в самых отдаленных кварталах Парижа. В то время в столице Франции ночные приключения были в моде. Искатели приключений стерегли своих жертв: одни — запоздалых женщин, другие — прохожих. Первые имели цель насилия, вторые — грабеж и убийство.

Пренебрежение к жизни и физическим страданиям в разбойниках было удивительно: они не боялись ни пыток, ни казней, но вместе с тем верили в чертей, колдунов и ведьм и трепетали при мысли сделать несколько шагов близ кладбища. Одной из самых страшных окрестностей Парижа в те времена считался Монт-Фукон. Это был холм, на котором стояли виселицы с болтавшимися на них трупами повешенных. Благочестивые отцы католической церкви, вопреки христианскому милосердию, лишали преступников обряда погребения. Казненные истлевали на висельничных столбах до тех пор, пока их трупы не расклевывали птицы и кости не разносили хищные звери.

В одну темную, очень бурную ночь какой-то путник с поникшей головой шел к проклятому холму. Раскаты грома беспрестанно гремели над его головой, он, казалось, ничего не слышал и все шел вперед, взбираясь на гору. Но вот сверкнула молния и ярко осветила ужасную картину. Кругом стоял ряд виселиц, на которых, точно живые, болтались мертвецы, раскачиваемые бурей. Путник остановился, поднял голову и оцепенел от ужаса. Слабый крик вырвался из его груди.

— Нет, не могу, не могу! Пресвятая Дева, спаси меня, — шептал несчастный.

Едва он произнес эти слова, как земля, на которой он стоял, точно заколебалась под ним, он хотел сделать движение, и не мог. Несчастный почувствовал, что проваливается, и лишился сознания.