Евгений Салиас - Филозоф Страница 9

– Не тревожь его, Юлочка: он с дороги – поди, тоже уморился. Он с Фаддеем в тарантасе приехал. Пыль да ветер и птице не в удовольствие. Хотел было с собою в карету поставить, да свиньи-люди осмеют. Сядь-ка вот расскажи мне. Жениха не высмотрела себе в Москве?

При этих словах князя сидевшая пред ним дочь и все остальные как-то встрепенулись, переглянулись, но молчали.

Князь странно кашлянул и затем промычал:

– Должно, я промаху не дал! Видать, что у вас что-то есть. Ну-ка сказывай, дочка, кого высмотрела?

Юлочка взволновалась, вспыхнула и обернулась к тетке, как бы прося помощи.

– Ну, ты сказывай тогда, коли ее стыд берет, – обернулся князь к двоюродной сестре.

Егузинская точно так же заволновалась, задвигала руками, два раза разевала рот, чтобы сказать что-то, но смолчала.

– Вона как! – произнес князь. – Дело непростое! Ну, а ты, сын, тоже поперхнешься?

Молодой князь улыбнулся и, храбро двинув рукой, собрался отвечать, но, взглянув на тетку, остался с разинутым ртом.

– Тоже застряло в глотке, – пробурчал князь Аникита Ильич, не обращаясь ни к кому.

X

Наступило неловкое молчание, которое длилось несколько минут.

– Стало быть, вы, чада и домочадцы, – заговорил наконец князь, – изволили тут в первопрестольной начудить, наболванить? Такое у вас тут накувыркалось, что и сказать нельзя? Ловко! Хорош и я гусь, что к вам дочь на побывку отпустил! Юлочка! ты уж не повенчалась ли?

– Как, батюшка?

– Да так! Уж не повенчалась ли с кем?

– Да с кем же-с?

– Не знаю. Тебе знать! С разносчиком, с учителем, с Иваном Непомнящим.

– Что вы, батюшка!

– Да я-то ничего! А вот вы-то все и очень чего! Ты сестру еще не повенчал ни с кем? – язвительно и насмешливо обратился князь к сыну.

– Помилуйте, батюшка, – отозвался князь Егор.

– Отчего же вы все задохлись, когда я стал спрашивать, не выискала ли Юлочка жениха?

– А потому, – вдруг храбро заговорила Егузинская, – потому что вы, братец, верно отгадали. Есть у Юлочки жених, сватается. Сватает его Бахреева. Достойнейшая женщина, – сами ее знаете.

– Как не знать! Бахреева! Достойнейшая! Родную мать на тот свет спровадила, чтобы наследовать. У соседа, мелкопоместного дворянина, полтысячи десятин лесу оттягала судом. Да еще одно хорошенькое дельце за нею есть: какое – я при дочери-девице и сказать не могу. Вы, сестрица, я чай, помните. Как же можно! Достойнейшая!

Наступило молчание.

– Так, стало, – заговорил снова князь, – вот эта самая достойнейшая дама и сватает? Кого ж бы это?

– Своего родственника, племянника, – уже не смело, а слегка раздражительно заговорила Егузинская.

«Была не была! Что ж с ним поделаешь! – думала она про себя. – Хватить сразу! – хуже не будет».

– Коли племянника, а не сына родного, – отозвался князь, – так оно лучше. С соседнего дерева яблоко. Кабы родной сын ее был, так уж прямо бы вперед можно знать, что мерзавец. Ну, а этот-то кто такой? Фельдмаршал?

– Офицер петербургский.

– Очень лестно, – отозвался князь, улыбаясь. – С позументами и при шпорах. На красной подкладке пустые карманы? Лестно! На голове золотой кивер, а во щах вместо крупы – шпареные тараканы! Как же по фамилии?

– Фамилия его… – начала Егузинская и приостановилась, чувствуя, как будто ее заставляют, с фитилем в руке, подойти к громадной пушке и выпалить из нее. Егузинская даже руку подняла, как если бы в самом деле у нее был фитиль.

– Ну-с, что же? – выговорил ожидающий князь. – Такая фамилия мудреная, что десятерым надо вместе враз сказать? Одному-то не под силу.

– Галкин, – выговорила Егузинская.

– Что ж! Прозвище хорошее. Это мои нынешние единственные собеседники. Я у себя, на Калужке, помимо галок, никого не вижу. Зато их – тьма-тьмущая! Поутру как прилетит туча да сядет по деревьям около дома – такая музыка, что хоть танцевать ступай. Одной больше, одной меньше будет на Калужке – это все равно… Ну-тка, Юлия Аникитовна Галкина, когда же мне на свадьбу собираться?

Но хохотунья княжна слишком хорошо знала отца и по голосу его поняла многое. Она вспыхнула, потупилась, но затем лицо ее тотчас же стало бледнеть.

– Славно устроила! – вымолвил князь. – Всего от вас ждал. А все же удивили! Вы бы, сестрица, сами-то за галку вышли, чем племянника ее сватать.

Князь замолчал. Родственники сидели кругом него, потупившись. Никто не хотел начинать разговора. Мертвая тишина наступила в кабинете и, вероятно, продолжалась бы долго, если бы вдруг не появился новый дворецкий и управитель, заменивший уже Финогена Павлыча.

– Генерал-губернатор пожаловал, – доложил он.

Князь быстро поднялся. Все повскакали с мест. На лице старика промелькнуло довольство. Но тотчас же он умышленно насупился и двинулся ровною походкой из кабинета в парадные горницы. Все последовали за ним. В прихожей уже шумела челядь, и когда князь приблизился к дверям ее, то к нему шел навстречу дряхлый, едва передвигавший ногами старик, московский генерал-губернатор Салтыков.

– Приветствую редкого московского гостя, – дряблым голосом, пришептывая, выговорил Салтыков. – Шутка ли! Сдается, сто годов не видались.

– Зато, ваше сиятельство, и вы пожаловали. Два часа тому въехал я в усадьбу, а правитель судеб московских – уж вот он – приветствует меня. И за эту честь земно кланяюсь я ему. А живи-ка тут князь Телепнев завсегда, так, поди, всемогущий правитель всего бы разика два за десять лет заехал.

– Все такой же! Все такой же, – прошамкал Салтыков. – Что на уме, то и на языке. Нелюдим и пила! Все пилишь! А? Все пилишь людей. И своих, и чужих…

Но князь, не отвечая, подал руку дряхлому старику и повел его в гостиную.

Князь Салтыков, посидев немного у князя, двинулся обратно в Москву, а вскоре после него собрались и дети с теткой. Князь хотел удержать дочь, но княжна заметила, что ей нужно самой собрать все вещи в дом, а к вечеру она явится уже совсем.

– Ну что ж, – отозвался князь, – один лишний раз – не беда. Повидайся последний разок с галкой и простись.

Девушка вздрогнула всем телом от меткого удара. Она действительно ехала обратно в Москву не ради того, чтобы собрать свои пожитки, а чтоб успеть съездить ко всенощной и там повидаться с возлюбленным.

Княжна потупилась и стояла недвижно.

– Поезжай! – снова выговорил князь. – Говорю тебе: один лишний раз – не беда. Повидай галку. Скажи ей, что она нам совсем не нужна. У нас, скажи, на Калужке – страсть их сколько! Хоть десять десятков в минуту наловить можно.

Старик вернулся в свой кабинет, опустился на кресло и глубоко задумался. Известие, привезенное сестрой и детьми, или, вернее, тайна, которую он выпытал у них, серьезно смутила князя.

«За что девочку зря реветь заставлять? – думалось ему. – Дурафья сестрица! Да и сын-то разиня. Девочка все-таки деревня, хоть и княжна. Первые красные фалды за сердце схватили. Они проморгали. А теперь реветь будет. И нашли же кого! Галку выискали, питерского скакуна. В каждом кармане блоха на аркане. Жених! Для Телепневой княжны?!»

Между тем князь Егор с женой, княжна и Егузинская снова расселись по своим экипажам и выехали со двора. Но, отъехав с полверсты от усадьбы, Егузинская остановила свою карету и следовавший за ней экипаж племянницы и пересадила девушку к себе.

Едва только княжна была с теткой вместе, как Егузинская проговорила:

– Ты не сердись. Я уже смекнула. Нынче ли, после ли, все одно! Родитель твой ни за что согласья на брак этот не даст. Или у него свое что есть на уме, или просто выждать хочет.

Княжна ничего не ответила и начала плакать.

– Да ты не плачь! Такое ли в жизни бывает. В жизни бывает такое, что люди топятся, режутся. А любовь что? Тьфу! Это то же, что хворость: нынче ломит, а завтра прошло. А там, гляди, выйдешь за другого какого и рада будешь, что не за Галкина! И то сказать, фамилия для брака – мудреная. Юлия Аникитовна Галкина. Мудрено.

– Нет, тетушка! Я в монастырь пойду.

– Ну, так! Ишь ведь вы! Точно по заученному! «В монастырь!» А повези тебя отец – не то что постригать, а хоть в послушницы, так ты топиться побежишь. А повези он тебя топить, ты бы в монастырь убежала!

До самой Москвы тетка с племянницей говорила все о том же – о неудачном сватовстве. Уже въезжая в Москву, княжна робко проговорила:

– Тетушка! Голубушка! Вы только одно мне сделайте – поедемте ко всенощной к Воскресению Славущему.

Егузинская подумала немного и отозвалась:

– Что ж! Поедем. Поглядите еще разик друг на дружку – беды не будет. Да, кстати, что его томить? Я ему в церкви, обиняком, скажу все, что из сватовства Бахреевой вышло. Только помни, Юлочка, не задумай ты самокруткой венчаться! Твой родитель тебя по миру пустит: с ним шутить нельзя. А что я тебе могу оставить по смерти – на это шибко не заживешь. Ты не вздумай, племянница, крутить.

– Что вы, тетушка. Где мне!.. И рада бы, да не сумею…