Федерико Андахази - Фламандский секрет Страница 9

Когда могильщики закончили трамбовать землю, Франческо Монтерга разразился сдавленными рыданиями, такими горькими, что никто даже не пытался его успокоить. Возможно, именно по этой причине аббат Томмазо Верани удержался от желания подойти к художнику со словами утешения. Он ограничился тем, что оглядел по очереди каждого из скорбящих, словно старался проникнуть в потаенные глубины их душ и там отыскать ответ на вопрос, который, казалось, все боятся задать вслух: кто убил Пьетро делла Кьеза?

2. Ультрамариновая синь

I

В тот самый час, когда во Флоренции подходили к концу похороны Пьетро делла Кьеза, на другом конце Европы, над обширной низменностью, зажатой между Северным морем и Арденнскими горами, солнце скрывалось за навесом из серых туч, и о его существовании можно было только догадываться. Словно ветви, в поисках толики света тянущиеся вертикально вверх, самые высокие купола на церквах Брюгге терялись в облаках, скрывая свои иглы. Был тот час, когда полагается звонить колокольням на трех главных башнях города: на соборе Сент-Сальватор, на церкви Богоматери и на башне Бельфорт. Однако хор из сорока семи бронзовых колоколов хранил молчание. Слышался лишь одинокий и слабый звон, дрожание которого уносилось вместе с ветром. Вот уже несколько лет как остановили механизм городских часов. В мертвом городе царила кладбищенская тишина. Брюгге больше не был трепетным сердцем Северной Европы, озаренным блеском могущественных цеховых объединений. Брюгге больше не был коварной и высокомерной фламандской дамой, которой покровительствуют герцоги Бургундские, — город превратился в серое, полузабытое, безмолвное привидение.

С тех пор как река Цвин постепенно обратилась в болото, Брюгге лишился моря. Полноводное русло, соединявшее город с океаном, стало несудоходной топью. Порт, что в былые времена собирал у своих причалов суда, прошедшие через все моря и реки мира, казался теперь трясиной, окруженной каменными стенами. А с другой стороны, нелепая смерть Марий Бургундской, раздавленной крупом собственной лошади, положила конец власти всей бургундской династии. И вот когда к неумолимому голосу судьбы прибавилась жадность новых правителей, немилосердно поднявших налоги, терпению горожан пришел конец, и в итоге герцог Максимилиан, вдовствующий супруг Марии, был заточен руками народа в башню Краненбург.

Все монархии Европы содрогнулись, услышав эту весть. Когда король Фридрих Третий, отец Максимилиана, послал на город свои войска, принца освободили — после того, как он дал обещание уважать права могущественной буржуазии. Но месть Максимилиана оказалась страшной, это был настоящий смертный приговор заносчивому городу Брюгге: принц решил перенести свою резиденцию в Гент, а Антверпену предоставить коммерческие и финансовые привилегии, которыми раньше пользовался Брюгге. С этого времени и в течение последующих пяти столетий город будет известен как la ville morte 12.

В то утро, укрытый саваном из серых облаков, город выглядел грустным, как никогда. Не было никаких звуков, кроме жалоб ветра, завывающего под куполом на башне Краненбург. Центр города, площадь Маркт — в былые времена оживленный рынок, — превратился в голую каменистую пустошь.

За площадью, над мостиком, перекинутым через улицу Слепого Осла, одиноко возвышалась мастерская братьев ван Мандер — маленький стеклянный куб, построенный над высокой аркой. Было неясно, как в мастерскую вообще можно войти: туда вел запутанный лабиринт, начинавшийся за дверью одного из угловых домов. Чтобы попасть наверх, нужно было протиснуться сквозь узкую дверцу с низкой притолокой, преодолеть полутемный коридор, подняться по шаткой неровной лестнице и толкнуться — на свой страх и риск — в одну из трех дверей, которые помещались на верхней площадке. Поэтому случайные посетители предпочитали оповещать о своем появлении криками снизу, от моста.

Именно в таком положении оказался предпринявший несколько неудачных попыток письмоносец, входивший во все двери, которые только сумел обнаружить на улице Слепого Осла, — и выходивший оттуда, не добившись цели. В конце концов он решился нарушить утреннюю тишину и принялся во всю глотку выкрикивать имя Дирка ван Мандера. Художник в это время был занят грунтовкой полотна. Его старший брат Грег, сидя возле камина, на ощупь отбирал материалы, необходимые для изготовления красителей. Крики письмоносца не вызвали у братьев удивления — оба давно привыкли к такому способу обмена информацией. Дирк прервал работу, выглянул в окно и убедился, что не знает прибывшего. С легкой неохотой, поскольку на улице было холодно, а в доме тепло, он открыл одну из оконных створок.

Щеки художника обдало ледяным ветром. Прибывший сообщил, что принес письмо для Дирка ван Мандера. Принимая во внимание сложные объяснения, потребные, чтобы рассказать, как подняться в мастерскую, а также лень, которая не позволяла мастеру самому спуститься ему навстречу, Дирк сбросил из высокого окна кожаную суму на веревке, предназначенную как раз для подобных случаев. Получив наконец-то письмо в руки, художник сломал сургучную печать и недовольно развернул короткий свиток. Он быстро пробежал письмо глазами и не смог сдержать охватившего его возбуждения. Художнику не могло прийти в голову, что полученному им приятному известию в дальнейшем суждено полностью переменить ход его размеренной жизни.

II

Мастерство старшего из братьев ван Мандер было поистине потрясающим. Руки его сновали от склянки к склянке, разделяя на порции измельченные пигменты, с чудодейственной точностью перемешивая их с эмульсиями и растворителями. При этих манипуляциях мастер обходился без весов, без пипеток, без мензурок. О Греге ван Мандере можно было бы сказать, что он способен работать с закрытыми глазами, — на самом деле так оно и было: фламандский мастер потерял зрение много лет назад. Трагедия произошла именно в тот момент, когда он находился в высшей точке своей карьеры. В те времена Грег работал под покровительством герцогов Бургундских. В 1441 году Ян ван Эйк, величайший художник Фландрии и, как многие утверждали, лучший знаток природы света, забрал свои тайные формулы вместе с собой в гробницу церкви Сан-Донациано.

Когда это случилось, герцог Филипп Третий поручил Грегу ван Мандеру восстановить рецепты, с помощью которых ван Эйк добивался своих неподражаемых цветовых решений. И вот, против всех ожиданий, художнику удалось не только в совершенстве воспроизвести технику предшественника, но и создать собственный метод, который затмил открытия ван Эйка.

Пользуясь своими достижениями, ван Мандер начал писать «Богоматерь в золоченом покрывале» — шедевр, в котором он собирался воплотить свое открытие и представить его на суд Филиппа Третьего. Те, кому посчастливилось наблюдать за работой Грега на разных стадиях, свидетельствовали, что в самом деле никогда раньше не видели ничего подобного. Этим людям не хватало слов, чтобы описать подлинную теплоту его красок: кожа Богоматери, с одной стороны, являла видимость живой субстанции, а с другой — давала неуловимое ощущение святости. Говорили также, что глаза Девы написаны с помощью тех самых пигментов, что окрашивают человеческий глаз, и что они хранят в себе свет, который разливался в момент непорочного зачатия. Другие замечали, что даже золоченое покрывало не выглядело как обычная ремесленная поделка, когда для придания блеска используют смешанную с лаками золотую пыльцу или тонкую золотую фольгу. Однако когда для завершения картины оставалось сделать лишь несколько финальных штрихов, Грег ван Мандер без всяких видимых причин потерял зрение и не смог закончить свой шедевр. Из-за этой трагедии и других событий, столь же неясных и плохо поддающихся проверке, «Богоматерь» ван Мандера была окружена ореолом суеверий и кривотолков. Непреложной истиной оставалось то, что сам художник, ставший жертвой столь жестокой судьбы, в приступе ярости решил уничтожить свое творение раньше, чем его сможет оценить Филипп Третий. Его младший брат, Дирк, который в ту пору был еще подростком, почти ребенком, оказался свидетелем вспышки отчаяния, охватившего Грега, и предложил брату закончить работу вместо него. Но Грег даже не позволил ему еще раз взглянуть на картину и бросил ее в огонь.

Дирк, начинавший как художник-миниатюрист, быстро стал приобщаться к ремеслу старшего брата. Грег посвящал его во все секреты своего дела, однако наотрез отказался обучать чему-либо, что касалось приготовления красок — или по крайней мере ограничился самыми простыми и общими сведениями. Согласие передать свое ремесло по наследству основывалось на одном непреложном условии: Дирк занимается только писанием картин; на долю Грега остается изготовление грунтов, красок, лаков, ореховых и маковых масел, играющих роль растворителя. И Дирк был вынужден поклясться, что никогда не станет вмешиваться в те стороны художнического ремесла, которые его старший брат навсегда закрепляет за собой.