Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн Страница 9

Она идет к реке и стоит там, глядя на детей в лохмотьях, что прочесывают прибрежный ил в поисках ценных вещей, бутылей из зеленого стекла, спичек, старых туфель и деревяшек, из которых можно разжечь костер и побороть декабрьскую стужу. Красные черви вылезают из ила, словно кровяные артерии, но дети босы и, похоже, их не замечают, и лишь шныряют туда-сюда, перебирая муть своими ручками, сосредоточенные на своей работе, как те, кто выбирает камни из вспаханных полей.

Мисс Негодница

Когда Нелли и Лили проехали сквозь ворота Лондонского госпиталя для найденышей и перед ними выросло огромное здание, словно длань Господа, выступившая из земли, Нелли взглянула на корзинку, которую привезла с собой для нового приемного младенца, а затем взглянула на шестилетнюю Лили, сжимавшую в кулачке побеги сныти, и ее захлестнула не столько печаль, сколько огромная усталость. «Жить – значит делать одно и то же, вновь и вновь, – подумала она, – бесконечно и непрерывно, а затем умереть – вот и все…»

Из всех детей, что побывали у нее под опекой, Лили полюбилась Нелли больше других. А может, других она и не любила вовсе – даже умершего маленького Тома, – но лишь терпела, одаривая их скудным теплом за десять шиллингов в месяц. С Лили все было иначе, Лили была «ее деточкой», Лили старательно вышивала днем и ночью, Лили сравнивала ягодный щербет с опавшим снегом и хохотала, когда падала на дно телеги, Лили обнимала и целовала ее перед сном и гладила ее мочки своими крохотными пальчиками. От мысли, что теперь она окажется среди отбросов общества, Нелли Бак хотелось улечься ничком в каком-нибудь темном уголке и рыдать всю оставшуюся жизнь.

Она ласково провела ладонью по каштановым кудрям Лили. Она знала, что ребенку первым делом сбреют волосы. Сестры в госпитале считали, что паразиты с домашнего скота – клещи, блохи и вши – могут проникнуть сюда на головах тех, кто «жил и трудился в хлевах и свинарниках, спал среди мышей и мылся в стоячей воде». Возрази Нелли, что на ферме «Грачевник» ее дети жили в чистоте, вшей не встречали и трижды в неделю мылись в колодезной воде, ей бы не поверили. А если бы и поверили, то это не имело бы значения. Порядок для всех детей, возвращаемых в госпиталь, был одинаковый: им обривали голову, затем оттирали ее жесткой щеткой с карболкой и обливали уксусом.

Лили об этом не знала. Знала лишь, что она поднималась с Нелли по ступеням госпиталя, дул суровый ветер, а листья сныти в ее руке были мертвы.

Они вошли в большое холодное помещение. На мгновение Лили распахнула рот при виде узорчатого потолка у них над головами, а когда она опустила взгляд, Нелли рядом уже не было. Нелли растворилась в толпе женщин, которые громко и недовольно галдели, а Лили схватила за руку и потащила в другой конец холла худосочная сестра в униформе. Лили хотела развернуться, позвать Нелли, но сестра зажала ей рот ладонью и презрительно бросила:

– Даже не думай! Мы здесь нытья не потерпим. Ты – дитя недостойной матери, и тебе следует пасть на колени и благодарить Господа нашего Иисуса за то, что мы тебя приютили. Вот что должно сейчас заполнять твои мысли: что тебе даровано спасение.

Лили снова попыталась обернуться, вырваться из рук сестры, убежать туда, куда ушла Нелли со своей ношей – соломенной корзинкой и вязаным шерстяным одеяльцем, но нигде ее не видела.

– Прекрати! – сказала сестра. – Она ушла, и ты ее не найдешь. Слезливым прощаниям здесь не место. У нас это запрещено. Твоя приемная мать выполнила свой долг, и на этом все. Сегодня она заберет с собой другое дитя, и тебя позабудут.

Но ведь это не могло быть правдой? Позабудут? Как может Нелли забыть те долгие часы, что они вместе провели за шитьем, за развешиванием стираного белья на ветру, за собиранием ягод шиповника в лучах осеннего солнца, за песнями, которые они пели с наступлением ночи?.. Как этой сестре с поджатыми губами и сухим лицом могла прийти в голову такая ужасная мысль?

Женщина наверняка врала, и Лили это разозлило. На ней были новые ботинки, купленные Перкином Баком на рынке в Свэйти, и левой ногой она пнула сестру по лодыжке, которая виднелась из-под ее белой формы. Сестра вскрикнула от боли и, на секунду отвлекшись, ослабила хватку. Этого времени хватило Лили, чтобы, тотчас развернувшись, броситься к толпе женщин на другом конце гигантской комнаты. Она бежала изо всех сил, так быстро, как бегала с Тенью, гонявшей овец по полям в чертополоховом пуху. Достигнув скопления людей, она не остановилась, но представила себя злым бычком, что пробивает путь сквозь стадо, и во весь голос закричала:

– Нелли! Нелли! Где ты?

Ее пытались схватить – этого маленького невоспитанного найденыша, который пер напролом, как дворовая скотина, и вопил, как уличная торговка, – но она не отступала, расталкивая всех вокруг, пока наконец не увидела Нелли, которая застыла недалеко от выхода. Лили помчалась к ней и, добежав, вскинула ручки и принялась колотить ее кулачками. Она все била, и била, и била. Мертвые побеги сныти выпали у нее из рук, и, когда это случилось, Нелли отбросила корзинку и оттолкнула Лили прочь. Но Лили врезалась головой в толстый живот Нелли. Она больше не звала Нелли по имени. У нее не осталось больше слов, только горе и отчаяние, каких она прежде не знала.

Когда шея и руки ее начали уставать, она позволила Нелли опуститься на колени и обнять ее, и они прижались друг к другу, рыдая и раскачиваясь под стук своих разбитых сердец, пока не притихли, но тут вернулась сестра и схватила Лили за кудри, и волоком оттащила ее прочь.

Лили не любит вспоминать свои первые дни и ночи в Госпитале для найденышей. Она всю жизнь пыталась предать их забвению, но память о них не угасала. Она была словно рана, которая никак не заживет, словно грустная мелодия, которая не затихает в голове, словно задача по арифметике, в которой не изменишь условие, но которой никогда и не решишь.

После того как ей обрили голову, с нее сняли одежду и сказали, что все это сожгут – все, кроме ботинок. Они еще «пригодны для службы» и будут отданы одному из мальчиков-найденышей, который «нуждается