Галина Петреченко - Князь Олег Страница 90

— Это верно, я не спросил. А разве это очень важно, чья ты дочь? — недоуменно спросил Борис, чем очень удивил Ольгу. — По мне даже лучше, если ты простая, — искренне заметил он.

— Вон как? — удивилась Ольга еще больше. — Это почему же? — поинтересовалась она и подставила голову солнцу. Ветер всколыхнул ее пышные русые волосы и процедил сквозь них длинные солнечные лучи.

— А ты любишь меня? — горячо и вместе с тем грустно спросил Борис. — Тебе важно, чей я сын? — что-то смутило его вдруг в ней, и он насторожился.

Ольга учуяла его настороженность, чуть призадумалась и, тяжело вздохнув, ответила:

— Я люблю тебя, чей бы сын ты ни был. — Она обняла его, лукаво сдунула волосы с лица и крепко поцеловала.

Борис приласкал ее, а затем, нежно отстранив от себя, вдруг сказал:

— Ну, так знай, что… мать моя — булгарка, пленная, с реки Итиль[55].

Ольга опешила и, широко раскрыв глаза, уставилась на Бориса.

— Слыхала о такой реке? — спросил он, видя ее удивление.

— Нет-нет, — растерянно ответила Ольга. — Как… пленная? Она… холопка? — От неожиданности Ольга села на пенек.

— Ну вот ты и напугалась. — Борис огорченно посмотрел на Ольгу и отвернулся.

Вдруг подул резкий ветер, лес всколыхнулся: деревья зашумели, шурша ветками, листвой, словно недовольные влюбленными. Ольга удивилась ветру и слегка поежилась.

— Не сердись, милый, — спохватившись, ласково попросила она. — Я не знала… Ну, расскажи мне все, чтоб я поняла! — оправившись от смущения, потребовала Ольга.

— А ты ладно поймешь? — Борис с сомнением оглядел юную Ольгу.

— Как расскажешь! — нетерпеливо ответила она.

— Ну, хорошо… — Борис присел на пенек к Ольге спиной и стал рассказывать: — Отец мой тогда был смелым князем. Много они походов совершали. Часто и им попадало. Но вот однажды они пошли на итильских булгар. По пути встретились с мордвой, разбили их, дань собрали, хотели домой возвращаться, да на дружинников нашло буйство. Пошли, говорят, князь, дальше! Чего это мы всегда боимся от земель своих отойти! Ну и пошли! А булгары — народ крепкий. В обиду себя не дают. Долго бились. Наконец муромцы ворвались в город, одолели жителей и объявили всем оставшимся в живых, что дружина будет с них дань собирать. Дружинники собирали что понравится, складывали к ногам отца, чтобы отобрал для себя что-нибудь. А он молчит. Смотрит на женщин, что дружинники в ряд выстроили для увода в плен, и вдруг увидел ее. Она была женой булгарского князя, который погиб, храбро сражаясь в бою. Она осталась одна с дочкой. И с такой лютой злобой смотрела на отца моего, что тот рассмеялся. Ты, говорит, не злись, красавица. Твой муженек на нас чаще набегал. Чаще и сильнее грабил. Мы еще слабо с вами разделались. А коли хочешь посмотреть, как живем мы, то поехали с. нами. Неволить не буду. И дочь не обижу… Удивились все, но княгиня согласилась ехать. Стыдно ей Потом стало за мужа-разорителя… Целый год жила она с дочерью возле отца моего. Тот не трогал ее, не неволил. Дал ей земли, слуг, часть дани ей выделял. Любил ее, но замуж за него она не соглашалась выходить. Отец долго ломал голову, пытаясь найти разгадку ее несговорчивости: ведь чуял, и он ей люб. Наконец она заявила: ты кроме меня еще двух-трех жён иметь будешь. Хоть и была я второй женой булгарского князя, но была люба ему, а у вас, у муромов, ничего не понять: любит, не любит, а двух-трех жен имеет. Расхохотался отец и говорит: обычай таков, но я ему не последую. Тебя одну в женах иметь буду. Согласна ли? Растерялась княгиня от слов этих, немного подумала, да и вышла замуж за отца моего… Двадцать лет прожили, как день один. И в походы ох как не любил отец уезжать от нее! И я не любил, уж больно красивая и веселая с отцом она была!

— А где же дочь? — спросила Ольга, выйдя из задумчивою состояния. — Как ее звали?

— Марыня? Замуж вышла за новгородского боярина, там и живет с ним… Отец хотел в Новгород сначала переехать, да побоялся, что память с. ума сведет: уж больно дочь похожа на свою мать. Вот и приехал в Плесков… Здесь он и живет один… Третье лето уже идет, а он ни на одну женщину не смотрит… Однолюб.

— А это правильно? — неуверенно спросила Ольга. — Может, холопка какая есть?

— Нет! — горячо возразил Борис. — Отца я знаю как себя!

— И ты будешь любить только одну? — тревожно спросила Ольга.

— А тебя только это тревожит? Или то, что я — сын холопки?.. Отвечай, что ты молчишь? — Борис рассердился.

— Твою мать к нам привели холопкой, — медленно возразила Ольга. — Там она была княгиней. Только племя не наше. Так ведь и я могу когда-нибудь стать холопкой! — рассудила она, пожимая плечами.

— Ты? — Борис вскочил. — Не смей так говорить!

— А разве не слыхал ты о печенегах, хазарах, греках? Кто знает, кто нынче силой велик, а кто худ?!

— Не о том ты говоришь!

— Как это не о том? — вскипела Ольга. — А кто защитит нас, женщин, от врага? Сильные дружинники! Ты храбрый воин? Надежный князь? У тебя дружина есть?

— Ты же знаешь, что большая дружина только у великого князя Олега, в Киеве, а северная дружина, Новгородская, воеводе Гюрги подчиняется. Даже киевский княжич Ингварь и тот дружины не имеет.

— Не печалься, — Ольга ласково погладила Бориса. — Тебе в нашей дружине надо быть. Олег-то велик, да мыто от него далеко… — назидательно сказала она, но таким мягким и ласковым голосом, что Борис задумался.

— Ну и ну! — сказал он, качая головой. — Неужели тебе только пятнадцатое лето?

— Пятнадцатое, — со вздохом подтвердила Ольга. И опять решительно добавила: — Это много.

Она присела рядом с Борисом и обняла его. Девочка в четырнадцать лет вдруг почувствовала себя и матерью, и женой. В ней проснулась вдруг такая потребность его ласкать, что она не смогла перебороть себя и остановить нахлынувшие чувства.

Борис же, растроганный ее нежностью и лаской, быстро забыл обо всем и отвечал ей тем же.

Вдруг Ольга засмеялась.

— Ты что? — улыбнулся Борис.

— Я? — еще звонче засмеялась Ольга. — Я хочу есть! — наконец сквозь смех проговорила она. — А ты?

— Я? — Борис прислушался к себе. — Не знаю. Хочу тебя целовать! — неожиданно крикнул он и, обняв смеющуюся Ольгу, весело расцеловал ее.

— Ну, ей-богу, хочу есть! — вырвавшись от Бориса, весело и довольно сказала Ольга. — Пошли к нам! С отцом увидишься, — решительно добавила она.

— А он суровый у тебя? — Борис нехотя поднялся. — Мне прихватить папоротник? Он где-то тут растет? — Борис сделал вид, что ищет папоротник.

Ольга расхохоталась:

— Пожалуй, для… разговора с моим, отцом понадобится не только папоротник, а вековой дуб, мудрый тысячелистник, хитрый можжевельник и бредовый хмель!

— Ого! Бот это отец! Я, пожалуй, лучше сначала к Богомилу Соловью схожу, узнаю, стоит ли встречаться с твоим отцом! — весело сказал Борис и поцеловал Ожгу. — А ты как думаешь?

— А я и забыла про Богомила Соловья, чародея и знатока всех душ! Может, пойдем вместе? — Ольга повисла на шее Бориса.

— А ты не умрешь с голода?

— Умру, — шутливо завыла Ольга и схватилась за живот. — Это уж точно, не выдержу, нет! К Богомилу Соловью пойдем потом. Сейчас — обедать! — И, повиснув у него на руке, потянула его в сторону города.

— Анисьюшка, милая моя, посмотри, кого я привела! — почти пропела ласковым голосом Ольга и обняла свою няньку.

Анисья долго внимательно разглядывала Бориса, изредка переводя взгляд на трепещущую и взволнованную Ольгу. Умудренная жизнью женщина сразу догадалась обо всем. Сначала призадумалась. Затем нахмурилась, вспомнив что-то, а потом вдруг заговорщически спросила:

— Любы оба?

— Да! — вспыхнула Ольга. — Да, Анисьюшка, да!

— Ну, это гоже! — важно заметила Анисья. — Ступайте в дом, скоро и князь пожалует.

Борис споткнулся. Замешкался.

— Кто? — краснея, переспросил он.

Анисья громко рассмеялась, сразу поняв причину замешательства парня.

— Князь, говорю, скоро вернется. Отец Ольгин, — смеясь, проговорила она, все забавляясь смущением красивого парня.

Ольга вздохнула.

— Он не знал, чья я дочь, — пояснила она.

Борис отступил. Помрачнел.

— Да полно, парень! — опять засмеялась Анисья. — Ежели сейчас спотыкаешься, что же будет, когда князь приедет! Не робей, коль Ольгу полюбил. Она у нас не на каждого глянет! Раз тебя сама в дом привела, значит… — Анисья посмотрела на Бориса, и ей вдруг стало очень жаль его. — Ну что ты, как дитя! — тихо, сочувственно проговорила она. — Князь наш хоть и суров, но умен. Худо не поступит. Не робей, говорю, иди!

И Анисья подтолкнула Бориса, готового уже повернуть назад.

Он переступил порог дома знаменитого плесковского князя и клял себя за то, что не сообразил раньше узнать, чья Ольга дочь.