Александр Майборода - Гостомысл Страница 93

Шли от силы минуту. Процессия остановилась около крыльца, дальше пошли только волхвы, Стоум, Гостомысл и слуги с сундуком.

Скоморохам Стоум велел веселить народ. А для народа, чтобы было ему еще веселее, слуги карельского князя выкатили во двор бочку с медовухой.

Бочка с медовухой вызвала у народа неописуемое взрывы радости.

Для Гостомысла же все происходило словно во сне. Стоум куда-то его вел, что-то говорил.

Что, куда, зачем? — Гостомысл не понимал. Поэтому он просто кивал головой, когда его спрашивали, и шел туда, куда его вели.

Вот его ввели в горницу.

В горнице никого не должно было быть, но из всех щелей выглядывали подружки невесты и закатывались придавленным смехом.

Посредине горницы стоял стол и лавка. За столом сидела девушка. Голова ее была покрыта белым кружевным покрывалом, глаза опущены: едва заметно подрагивали ресницы, казалось, она не знает, сердиться ей или радоваться.

— Это Кюллюкки, — сказал, улыбаясь, Стоум.

— Она и в самом деле необыкновенно красива. И взрослее, чем я думал. Поэтому я не узнал ее, — тихо сказал Гостомысл.

Рядом с девушкой сидел мальчик лет семи с торжественным лицом. Он сидел смирно, однако по его глазам было заметно, что серьезность дается ему с трудом.

— Это ее двоюродный брат. Он будет продавать сестрину косу. Ему надо дать выкуп, — сказал Стоум.

Следом за Гостомыслом и Стоумом в горницу зашли гости и родственники невесты.

А уж без подружек не обойтись — их целая стайка, издали напоминающая полянку, полную ярких диковинных цветов. Они косятся на молодых дружинников и хихикают, отчего у тех замирают сердца.

У всех есть дело. Всем хорошо.

Вперед вышел Ратиша и обратился к мальчику:

— Малыш, отдай нам сестру.

— Не отдам. Сначала купите ее косу, — сказал мальчик.

Ратиша вынул из кошеля медную монету.

— Вот тебе медная монета.

— Я так дешево сестрину косу не продаю, — сказал мальчик.

Ратиша вынул серебряную монету.

— Вот тебе серебряная монета.

— И за серебро не продам, — сказал мальчик.

Ратиша вынул новую монету.

— Вот тебе золотая монета.

— Давай, — сказал мальчик.

Получив монету, мальчик, освобождая место рядом с невестой, спрятался под стол.

Стоум подвел Гостомысла к столу и посадил его рядом с не вестой. Гостомысл почувствовал, как его ожгло горячее женское бедро, и он невольно отодвинулся.

Невеста не шелохнулась.

От неловкости у жениха и невесты расцвели лица, словно весенние маки.

За спиной жениха выстроились Стоум и Ратиша.

За спиной невесты князь Вяйнемяйнен и воевода Йовкахайнен.

Ратиша прошептал на ухо Гостомыслу, — поцелуй ее, — и Гостомысл, шмыгнув носом, неуверенно коснулся губами щеки невесты.

Кюллюкки задрожала, точно замерзла на морозе, и еще больше покраснела, но все равно не шевелилась.

— Вот теперь можно двигаться дальше, — весело сказал Стоум и хлопнул в ладоши.

Слуги внесли сундук с подарками, поставили его на пол перед столом, подняли крышку и отступили в стороны.

Стоум подошел к сундуку, начал вынимать из сундука вещи и дарить их карелам.

Каждому по чину: кому монету серебряную, кому золотую, кому блюдо, а кому и сапоги сафьяновые.

Ахти подарили меч работы словенских мастеров, и он так обрадовался лучшему в мире мечу, что обо всем забыл, все вынимал меч из ножен и любовался узорчатой синевой клинка.

Когда все карелы были одарены и сундук оказался пустым, Ахти и его друзья внесли свой сундук, и теперь воевода Йовкахайнен начали одаривать словен: кому шкурку белки, кому и шкурку бобра, а кому и шубу.

Когда обмен подарками закончился, подружки принесли головной убор замужней женщины и подали его невесте.

Кюллюкки бросила его на пол.

Головной убор подняли и снова подали ей, и снова она его бросила.

Ей вновь подали головной убор, и опять она бросила его на

Только на четвертый раз она надела головной убор.

После этого в горницу торжественно внесли ритуальный каравай. Боярин Стоум разрезал его и дал по куску всем присутствующим.

После этого угощения к невесте юркнули подружки, они начали обнимать Кюллюкки.

Кто-то из них завыл жалостливую песню. Но никто не печалился: подходило время ехать на двор жениха, где всех ждал пир.

Красный от смущения Гостомысл боялся даже взглянуть на Кюллюкки, только косился краем глаза.

Пока подружки причитали, Ахти и его друзья приготовили приданое Кюллюкки.

Чувствуя, что девушки еще долго намеревались прощаться с Кюллюкки, Стоум тихо отдал приказ: молодых подхватили под руки и повели из горницы.

На улице приданое невесты сложили в сани. Молодых посадили в другие сани. Сунули в ноги невесте связанную черную курицу, и поезд торжественно двинулся во двор жениха.

Перед воротами словенского дворца сани на несколько секунд задержались, — здесь горел длинный костер, перегородивший въезд.

Затем сани медленно переехали через костер, — огонь очистил невесту от нечистых сил, которые могли пытаться пробраться с ней в дом мужа.

Въехав во двор, сани остановились около крыльца, и молодых (при этом Кюллюкки все время держала черную курицу в руках) ввели в горницу.

Перед тем как переступить порог, Кюллюкки развязала ноги черной курице и опустила ее на пол. Курица, почувствовав свободу, с недоумением оглянулась, но заметила зерна на полу и, поклевывая зерна, направилась к пиршественным столам.

Все радостно устремились за курицей.

Глава 87

Зима пролетела незаметно.

Всю зиму Гостомысл с дружиной ходил на охоту и на рыбалку. Совмещали развлечение и полезное дело: готовили припасы для похода на данов, — во время похода некогда будет добывать питание, а народу ожидается немало, — к тому же Лисий хвост, который ушел в город, прислал известие, что на город накатывается голод — даны не выпускают народ за город.

А вот молодой жены Гостомысл почти не видел: Кюллюкки сменила дворец, но не привычки, и продолжала жить прежней жизнью: гуляла с подружками, веселилась. Но Гостомысл был рад этому: пусть делает, что хочет, лишь бы не досаждала ему.

Весна началась неожиданно: еще вчера вечером тяжелая, набухшая снегом туча, точно стельная корова, покрывала небо от горизонта до горизонта, а утром засияло солнце и пахнуло теплым воздухом. Воробьи облепили ветви, точно мошкара, и завели звонкие переговоры. Сугробы засочились хрустальной водой. Лед на Нево-озере потемнел, словно от печали прощания с матерью-зимой.

В комнате было жарко натоплено. Огонь в приоткрытой печи облизывался слабыми синими сполохами. Солнечные лучи ослепительными полосами линовали сверкающий лаком пол и украшенные резаными чудными завитками стены.

Гостомысл стоял у окна.

Из-за жары расшитый красными петухами ворот длинной, до колен, белой шелковой рубахи расстегнут. На ногах мягкие сафьяновые сапожки; в короткие сапожки заправлены штаны тонкого полотна.

Гостомыслу показалось, что в комнате чересчур жарко, и он попытался открыть окно. Окно не открылось.

Гостомысл звонко хлопнул в ладоши, и в комнату заглянул слуга.

— Открой окно, — сказал Гостомысл.

Слуга подошел к окну и взялся за раму. Рама не поддавалась. Повозившись немного, слуга сказал, что от сырого весеннего тепла рама разбухла и не открывается, поэтому надо привести плотника, чтобы он отворил окно.

— Иди, — сказал с досадой Гостомысл.

Слуга ушел, а вместо него в комнату пришел с утренним докладом боярин Стоум.

В Соболевой шубе и высокой бобровой шапке. Красная шелковая рубаха перехвачена поясом со звериными серебряными накладками. На поясе кинжал в ножнах, украшенных красным камнем.

Важен боярин, увидит смерд — на колени падает.

— Жарко тут, — сказал Стоум и расстегнул шубу.

— А ты сними шапку и шубу, — сказал Гостомысл.

Стоум подумал немного и последовал его совету, — снял шубу и шапку и повесил их на деревянный крюк на стене.

Гостомысл присел к столу и сказал:

— Ну, присаживайся, боярин, и рассказывай.

Стоум присел к столу напротив князя и начал вынимать из привязанного к поясу кошеля записки на кусках бересты.

Не успел он разложить свои записки, как в комнату вошел Медвежья лапа: в кольчуге и при мече, лицо суровое, обветренное — всю зиму обучал молодых дружинников, да и старикам спать не давал.

— Здорово ли ночевал, князь? — спросил он.

— Здорово, — сказал Гостомысл.

Почувствовав жару в комнате, Медвежья лапа покрутил носом.

— Однако жарко в комнате. Чего же, князь, они морят тебя духотой? Надо отворить окно.

— Рама отсырела и разбухла. Вот, приказал привести плотника, чтобы открыл, а он пока не пришел, — сказал Гостомысл.