Джин Плейди - Королева Виктория Страница 98

А потом я заболела. В одно прекрасное утро я проснулась с сильным воспалением в правом локте. Сначала я думала, что это укус какого-то насекомого, но вскоре у меня заболело горло и появились другие симптомы. В то время я находилась в Осборне, и пора было переезжать в Балморал. Хотя я и была больна, я все же решила ехать.

Гладстон был против. Он считал, что мне не следует покидать столицу. Беда была в том, что я так долго жила взаперти, ссылаясь на мое состояние здоровья, что люди не поверили в мою болезнь. Это было очень обидно, поскольку после тифа в Рэмсгейте я никогда так серьезно не болела.

Я получала депеши из Лондона. В газетах писали, что я должна отречься и передать трон принцу Уэльскому. Эти статьи читали и в Шотландии, и я была рада, что все шотландские газеты выступили в мою защиту.

Доктор Дженнер защищал меня героически. Воспаление руки было настолько болезненно, что я не могла спать по ночам. Я также страдала от подагры и ревматизма. Из-за подагры я не могла ходить, и Джон Браун переносил меня с софы на постель.

Это было очень неприятное время. Альфред приехал повидаться со мной, и между ним и Джоном Брауном тут же начались осложнения. Альфред доставлял мне почти столько же забот, сколько и Берти. Он, как и Берти, отличался склонностью к флирту — и даже хуже. У него не было приветливости Берти, каждое его слово, каждое движение сквозило преувеличенным дознанием своей важности. Он нарочито и подчеркнуто игнорировал Джона Брауна, в то время как мне хотелось, чтобы с ним обращались не как со слугой, но как с другом. Как-то Альфред приказал скрипачам перестать играть шотландские танцы для прислуги, Джон Браун отменил его приказ. Альфред был в бешенстве, но Браун остался совершенно невозмутим.

Имела место и еще одна неприятная сцена, только уже с дочерью Викки, Шарлоттой, гостившей у нас в Балморале. Браун вошел в комнату, и я приказала Шарлотте поздороваться с ним за руку. Шарлотта сказала:

— Здравствуйте, но я не подаю руку слугам. Мне мама запретила.

У нас с Викки состоялся довольно резкий разговор, в котором выяснилось, что наши взгляды на воспитание ее детей расходятся. Она настаивала, что Шарлотта была права, отказавшись протянуть руку слуге. Я попыталась объяснить, в который раз, что Браун — не обыкновенный слуга и в любом случае слуги тоже люди.

— Надо сказать, — добавила я, — что мне случалось видеть больше внимания с их стороны, чем от некоторых высокопоставленных особ.

Викки стояла на своем и говорила без обиняков. По ее мнению, Браун занимал слишком важное положение в моем штате. Разве я забыла, что говорили о нем… и обо мне? Все это было очень неприятно, а тут еще это осложнение с Альфредом и скрипачами.

Браун принес извинения — я полагаю, он понимал, что вся эта история волнует меня. Я поблагодарила его и сказала:

— Принц Альфред теперь удовлетворен.

— И я тоже удовлетворен, — отвечал он в своей обычной манере, которая даже в неловкой и неприятной ситуации вызвала у меня улыбку.

Вскоре до моего сведения довели один памфлет. Это было произведение члена парламента от либеральной партии под названием «Что она с этим делает?». В статье шла речь о 385 000 фунтов в год, выделяемых на содержание королевской семьи, и некоторых других суммах, составляющих, по подсчетам автора, около 200 000 в год. Дерзость некоторых людей превосходила все границы! В конце сентября мне стало получше, но я все еще хромала и страдала ревматическими болями по всему телу. Я потеряла 28 фунтов в весе и была очень этим довольна. Это доказало всем, что я не симулировала.

Как раз когда я почувствовала улучшение, я узнала, что некий сэр Чарльз Дилк выступил в Ньюкасле со злобными нападками на меня. Он сообщил своим слушателям, что я решительно не справлялась и не справляюсь со своими обязанностями королевы. Со времени смерти принца-консорта меня редко видели на людях. Какой толк от монархии? Ее следует упразднить и образовать республику. Во всяком случае, это обошлось бы дешевле, чем содержать королеву. Это было очень опасное выступление. Я считала, что либералы должны были бы изгнать Дилка из своих рядов.

И в это же время моей семье был нанесен еще удар, но уже с другой стороны. Приближалось тяжкое для меня время года. Декабрь! Четырнадцатого числа этого мрачного месяца скончался Альберт. И вдруг пришло это известие: Берти болен и врачи нашли у него тиф. Тиф! Страшная болезнь, убившая Альберта! А теперь она поразила Берти! Я выехала на поезде в Сэндрингэм. Со мной был Браун — еще более резкий, чем всегда. Этот добрый человек знал, как я тревожилась, и сам тревожился — за меня.

В Сэндрингэме было полно народа. Я была рада застать там Алису. Она была большим утешением для Александры, трагичной в своем отчаянии. Она рассказала мне, что Берти посетил поместье лорда Лонзборо в Скарборо. В числе гостей был и лорд Честерфидд, который тоже был теперь болен. Как видно, в поместье что-то было не в порядке с канализацией.

Все как будто повторялось заново. Было холодно, как и тогда, шел снег. Известия становились все более устрашающими, и я узнала, что один из грумов, сопровождавших Берти в Скарборо, заболел тифом.

Я вошла в комнату Берти. Он был не похож на веселого принца Уэльского: лицо его пылало, глаза неестественно блестели; он что-то несвязно бормотал.

Скоро четырнадцатое декабря, подумала я. Вся страна ждала известий о состоянии здоровья Берти. Из распутника, соблазнителя, прикрывающегося королевскими привилегиями, он вдруг стал героем, добрый, славный принц стал любимцем народа. Странно, но опасная болезнь смогла превратить грешника почти в святого!

Его лечили лучшие доктора. Мой собственный врач, доктор Дженнер, был там, конечно, а Александра вызвала ему на помощь еще и докторов Галла, Клейтона и Лоу.

Берти был в бреду. Он выкрикивал чьи-то имена… некоторые из них женские. Он явно воображал себя королем Англии, а это могло только значить, что меня уже не было! Он смеялся жутким смехом. Ужасно было слышать его.

Внезапно ему стало получше, но потом состояние резко ухудшилось, став критическим. Газеты писали только о здоровье «доброго славного старины Тедди». В народе его звали «Тедди», потому что для них он был Эдуард, а не Альберт. Они не хотели, чтобы их короля звали Альберт, он должен был быть Эдуард — Седьмой.

В атмосфере ощущалось что-то сверхъестественное. Газеты напоминали читателям, что принц-консорт умер четырнадцатого, и казалось, что все с замиранием сердца ожидали этого дня.

Было что-то фатальное в этой дате. По всей стране служились особые молебны, и Александра посещала их в Сэндрингэме. Было чудесно, что Алиса была с нами. Она вела себя в комнате больного спокойно и деловито. Она стала отличной сестрой милосердия, приобретя практику в ужасное время потрясений, которые навлек на Европу Бисмарк. Александра была преданной женой и она любила Берти, несмотря на его обращение с ней. Любила бы я мужа, который бы так откровенно изменял мне, думала я. Сомневаюсь. Но ни при каких обстоятельствах я не могла вообразить, чтобы Альберт мог мне изменить.

Я живо помню тринадцатое декабря. Берти стало еще хуже. Мы узнали, что лорд Честерфилд и грум, чье имя было Блегг, — умерли. Александра сделала все, чтобы обеспечить Блеггу самый лучший уход, но это не помогло. Все мы опасались худшего.

Приближалось четырнадцатое — роковой день. Сэр Генри Понсонби сказал, что Берти должен поправиться, это было бы уже слишком, если бы он умер в тот же день, что и его отец. Я цеплялась за надежду, но очень боялась. Я непрерывно молилась, прося Бога пощадить моего сына. Настало страшное четырнадцатое число. Вся страна ждала; Берти боролся за жизнь.

И вдруг… совершилось чудо. Кризис миновал. Наступило пятнадцатое. Прошел скорбный день.

На следующий день я навестила его, и он меня узнал. Он улыбнулся и поцеловал мне руку.

— Милая мама, — сказал он, — я так рад видеть вас. Вы были здесь все время?

— О Берти, Берти, — воскликнула я, не в силах сдержать слезы. Все наши разногласия остались позади. Он был жив!

Я сказала, что следует отслужить благодарственный молебен по всей стране. Я обратилась с посланием к народу, в котором благодарила всех за их участие. Мы приобрели огромную популярность. Интересно, как чувствовал себя теперь этот гнусный Чарльз Дилк. Его чудовищные планы уничтожить нас провалились — их сломил тиф! Мы показали ему и ему подобным, что бы они там ни думали, народ по-прежнему был за монархию.

К концу февраля Берти достаточно поправился, чтобы принять участие в благодарственном молебне. Я сидела рядом с ним в экипаже, и возгласы «Боже, благослови королеву! Боже, благослови принца Уэльского!» согревали мне сердце.

Народ был доволен, что Берти удалось победить болезнь. Доктора называли это чудом. Немногие могли перенести эту тяжкую болезнь, и я была уверена — это была Божья воля. Он внял мольбам людей «Боже, сохрани принца Уэльского!». Сгустившаяся толпа задержала движение экипажей, и я, взяв руку Берти в свои, поцеловала ее. Последовало мгновение тишины, и приветственные крики зазвучали с новой силой.