Галина Петреченко - Князь Олег Страница 98

Как только первая ладья, украшенная цветами, гирляндами из плюща и хвойных веток, причалила к киевской пристани и из нее по широким крепким мосткам вышел княжич и вынес на руках юную красивую жену, Бастарн обмакнул метелочку из можжевеловых веток в серебряный сосуд, содержащий ключевую воду, и окропил ею молодых.

Затем к молодым подошли жрецы, облаченные в длинные полосатые хламиды, и надели на головы жениха и невесты пышные венки из белых и алых цветов.

Ингварь устало улыбался, принимая обряд встречи новой княжеской семьи немного взволнованно, но и с верой в силу древних традиций, просивших богов беречь узы двух любящих сердец. Именно поэтому он с трепетом протянул обе руки жрецам, которые вручили ему терракотовый символический талисман, изображающий раскрытую к солнцу ладонь, сцепленную с овалом, имеющим открытую сердцевину, и увенчанный простым четырехконечным крестом.

Бастарн объяснил им:

— Раскрытая ладонь — это символ великодушия, которое неотлучно присутствует в любящем сердце и постоянно сообщает солнцу о неиссякаемой силе любви к жене и нарождающимся отрокам.

Ингварь с любопытством взглянул при этих словах на Ольгу и заметил, как по ее лицу пробежала тень смущения.

«Ничего, здесь она забудется, и любовь в Плескове скоро порастет быльем», — улыбаясь, подумал Ингварь и проследил, с каким выражением лица Ольга приняла символ семейного счастья.

Солнечные лучи вошли в круг терракотового женского талисмана, и Ольга поняла, что жрец пытается прочесть по окоему талисмана, какая жизнь суждена ей с Ингварем. Терракотовый круг, увенчанный простым четырехконечным крестом, под воздействием солнца нагрелся, чуть-чуть расширился, но не задвигался ни вправо, ни влево. Он неподвижно лежал на широко раскрытой ладони Бастарна, и жрец, немного подумав, сказал:

— Возьми, молодая отроковица, дочь плесковского князя русича Вальдса, свой женский талисман и крепко держи его возле себя всю жизнь! Солнце посылает тебе много благодати, красавица Ольга, юная жена княжича Ингваря, и ежели темная гордыня не затмит душу твою, то счастье твое будет длиться очень долго. Чаще подставляйте ладони с этими талисманами солнцу и вечно творите добро вокруг себя! Да возрадуется Радогост вашим семейным узам и возвеселится Лель вашей искренней любви! Счастья вам на вечную жизнь! — трижды завершил свою речь верховный жрец Киева, а дружинники Олега заключили ее своим традиционным:

— Да будет тако!

Ольга взволнованно приняла талисман от Бастарна, но не смогла скрыть от его проницательного взгляда своей смуты. Только одно мгновение она не сдержала свои чувства, и дрогнувшие губы обо всем поведали всевидящему жрецу.

— А теперь подойдите к дубу и трижды обойдите его навстречу солнышку, и поклянитесь в вечной верности друг другу! — сказал Бастарн и уступил дорогу молодым.

Ольга ласковым взором смотрела на своего жениха, и никто из посторонних, встречавших молодую пару на киевской пристани, не сомневался в том, что княжич на сей раз не сплоховал и выбрал себе в жены не только самую юную княжну, но и самую красивую, и самую нежную!

Киев восторженным взором провожал княжича-жени-ха, одетого в роскошную, синего цвета, отороченную по краям воротника, рукавов и подола золотой тканью фофудью[58], белую, из хазарского хлопка, рубаху и темносиние штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги. Невеста, приходившаяся высокому, статному жениху по плечо, была одета в длинный золотистый парчовый сарафан, унизанный по центру и подолу густой вышивкой из речного жемчуга, и в темно-синюю нарядную душегрею, отороченную мехом соболя. Голова невесты гордо несла свой свадебный убор и красивые, пышные косы. Поступь невесты княжича была и легка, и горда.

Да! Именно такую красавицу хотел видеть Киев в своем городе! Молодец, княжич!

— Ура молодым! К дубу, да и за свадебный пир. Да будет тако! Да будет тако! — неслось со всех сторон, и Ольга, слышавшая восхищенные похвалы, укрепила шаг и твердой поступью шла рядом со своим избранником.

Отгремел свадебный пир в Киеве, после которого молодым быстро поставили дом на юго-западной стороне княжеского городища и наказали жить в любви, здравии и неистощимом богатстве!

Ингварь счастливо улыбался, крепко обнимая молодую красивую жену, благодарил всех за добро, за веселые пожелания, но не сразу сообразил, где и как будет добывать он это самое богатство. Пока великий князь есть, ему заботиться не о чем. Заметная часть дани, идущая от всех городов, в которых сидят воеводы-русичи и держат в повиновении не только свои дружины, но и подданное население этих городов, будет идти и к сыну Рюрика в дом. Да ведь великий князь не вечен, думалось ему иногда со страхом. Надо бы позаботиться и о будущем огромной страны, которую все чаще и чаще звонко именуют Киевской Русью заезжие купцы не только здесь, в Киеве, льстиво поглядывая на богатырскую грудь великого киевского князя и на его грозных воевод, но и в далеких странах русичи и славяне все смелее и смелее называли себя не только людьми великого киевского князя русича Олега, но и жителями Киевской Руси.

«Да как-нибудь потом, когда все станет на свои места, я подумаю о своей дружине, но только не сейчас, когда рядом со мной такая прелестная и юная жена, которую надо опекать! Ее надо беречь и не давать ей вспоминать о ее жизни в Плескове! Пусть познает Киев, наши забавы, сблизится с моей родней, то-то скучать будет некогда!» — думал Ингварь, стараясь отодвинуть от себя тяготы государственных забот.

Великий князь, вернувшийся к Рюриковне и тем самым обретший покой, после женитьбы Ингваря дал время молодоженам пожить друг для друга и не запрещал молодежи собираться на полянах возле его дома или в теремах для веселых забав, состязаний или застольных бесед. И постепенно в Киеве с помощью верховного жреца и великого князя был создан особый уклад жизни, в ходе которого одинаково любовно славились дары природы и труд ремесленников, особое мастерство и сила ратников, краса и умение молодых поселянок Киева — каждая из них должна была показывать на ярмарках плоды своего труда. Так ярмарки стали самым любимым праздником, где проявлялись таланты поселенцев большого южнославянского и русьского города.

Олег радовался, видя молодежь занятой, увлеченной то состязаниями в ловкости и силе, то вздыхающей по любимым глазам, то мастерящей новое гребное устройство весел для ладей, но с горечью замечал, что чаще всего победителями во всех состязаниях были то Ленк, то Харальд, то Любар, то Свенельд — кто угодно, но только не Ингварь. Никак Рюрикович не хотел вырваться вперед, хотя никто не мог ему отказать в в умении владеть секирой, мечом или длинным копьем, которым русичи овладели после того, как Аскольд научил им сражаться своих волохов.

«Ну, ладно, Ингварь! Живи любовью к Ольге! Я тоже когда-то сох по Экийе!.. Но как тебя научить дань собирать? Вот задача так задача», — хмуро думал Олег и, завидев своих дочерей, собиравшихся на гулянье, грустно спросил:

— И куда же это мои ласточки собрались? И кому же это они будут нынче улыбаться, и кого завлекать?

Старшая, которую в детстве еще Стемир назвал Ясочкой, так и сохранила свое имя; выйдя замуж за Ленка, любовно опекала своих младших сестренок и защищала их, как могла, от грозного надзора отца. В любое время, когда сестренкам хотелось повеселиться и побыть в кругу своих сверстников, она, якобы ненароком, забегала в дом отца, а затем забирала девушек с собой и уводила их на забавы, которые с большой выдумкой затевал Любар, и вся молодежь города стремилась попасть на эти увеселения.

— Дорогой отец, — ласково сказала Ясочка, — у нас нынче веселье, ты не сердись и не беспокойся: твои Вербочка и Ласточка будут под моим бдительным оком.

— Ясочка! Ну сколько можно нас так называть, — возмутилась самая младшая дочь Олега. — Ведь отец наказал звать нас взрослыми именами.

— Знаю, Верцина! Прости, Верлана! — Ясочка обняла своих красавиц сестренок и поцеловала обеих в головы. — Я так привыкла к этим ласковым прозвищам с детства, что не знаю, как и отвыкнуть. Во всем виноват дядя Стемир, он вас всегда так зовет, и ему вторят другие, даже его новая гречанка-наложница.

— Отец! А почему дядя Стемир не женится на своей наложнице? Почему он ее не назовет своей семьяницей? — с любопытством вдруг спросила средняя дочь Олега и, слегка покраснев, внимательно посмотрела на отца.

Олег погрозил пальцем дочерям.

— Ишь, какие вопросы научились они задавать, гуляя с друзьями твоего мужа, Ясочка! — недовольно пробурчал Олег, невольно любуясь красотой и статью своих дочерей. «Да, не дали боги мне ни одного сына!

Но как не любоваться сразу тремя чудесными красавицами дочерьми! Старшая чем-то Рюрика напоминает: вся светлая, строгая и огневая, в бабушку Руцину! Средняя — чернобровая и черноокая, плоть от плоти Экийи! А младшая — лукавинка, чернобровая, но сероокая, вдумчивая, цепкая, ох, наверное, отец-князь, вся в тебя!» — с гордостью сознался Олег и, пряча довольную улыбку, строго осмотрел наряд дочерей.