Вольтер - Микромегас

Вольтер

Микромегас

Философская повесть

Глава первая. Путешествие обитателя системы Сириуса на планету Сатурн

На одной из планет, что обращаются вокруг звезды, именуемой Сириус, жил молодой человек, отличающийся весьма острым умом; я имел честь познакомиться с ним, когда он путешествовал по нашему ничтожному муравейнику.

Звали молодого человека Микромегас[1] – имя это весьма подходит тем, кто велик. Росту в нем было восемь лье; под восемью же лье я подразумеваю двадцать четыре тысячи геометрических шагов, каждый по пять футов.

Иные алгебраисты, люди, во все времена крайне необходимые обществу, вероятно, тут же схватятся за перья и, проделав вычисления, придут к следующему неоспоримому выводу: поскольку в обитателе системы Сириуса господине Микромегасе от пяток до макушки двадцать четыре тысячи шагов, что составляет сто двадцать тысяч футов, а мы, земные жители, редко бываем выше пяти футов, и поскольку окружность нашей планеты составляет девять тысяч лье, то, следовательно, планета, откуда он происходит, по окружности в двадцать Дин миллион шестьсот тысяч раз больше нашей крохотной Земли. Что ж, в природе подобные явления естественны и отнюдь не редкость. Владения иных государей в Германии или Италии можно обойти за полчаса, но даже их сравнение с Московией, Турецкой или Китайской империями дает весьма слабое понятие о тех поразительных различиях, которые являет нам в своих творениях природа.

Поскольку его превосходительство был именно той высоты, какую я назвал, наши скульпторы и живописцы, узнав, что стан его имел в обхвате пятьдесят тысяч футов, вне всякого сомнения, согласятся, что сложен он весьма пропорционально.

Могу смело утверждать, что господин Микромегас – один из самых просвещенных умов: он очень многое знает и даже что-то изобрел. Он сам, собственным разумом, дошел до доказательства более чем пятидесяти теорем Эвклида, когда ему еще не было и двухсот пятидесяти лет и он, как это принято на его планете, учился в иезуитском коллеже. То есть он на восемнадцать теорем превзошел Блеза Паскаля, который, как свидетельствует его сестра[2], играя, открыл и доказал тридцать две, став после этого достаточно посредственным геометром и весьма скверным метафизиком. Едва выйдя из отрочества, в четыреста пятьдесят лет, Микромегас принялся препарировать тех мельчайших, недоступных для наблюдения в обычную лупу, насекомых, диаметр которых не достигает и сотни футов; впоследствии он написал о них прелюбопытнейшую книгу, чем, правда, навлек на себя некоторые неприятности. Муфтий его страны, человек крайне мелочный и безгранично невежественный, обнаружил в книге подозрительные, дерзкие, вольнодумные и даже попахивающие ересью мысли и восставил гонение на автора; вопрос был в том, тождественна ли по своей природе субстанциональная форма сириусских блох и слизней. Защищался Микромегас с большим остроумием, привлек на свою сторону дам, и процесс затянулся на двести пятьдесят лет. Тем не менее муфтий вынудил судейских запретить книгу, несмотря на то что они не читали ее; автору же было запрещено в течение восьмисот лет появляться при дворе.

Микромегас весьма мало опечалился удалением от двора, занятого сплетнями и ничтожными интригами.

Сочинив насмешливую песенку о муфтии[3], на которую тот не обратил внимания, он отправился путешествовать по чужим планетам, чтобы, по известному выражению, завершить образование ума и сердца [4]. Те, что путешествуют в почтовых каретах или берлинах, несомненно, будут немало изумлены экипажами, которые в ходу у обитателей иных миров: ведь мы, живущие на комке грязи, способны воспринимать только то, к чему привычны. Наш же путешественник прекрасно знал законы тяготения и умел использовать притягивающие и отталкивающие силы. И вот, то с помощью солнечных лучей, то на попутной комете он вместе со своими слугами перелетал с планеты на планету, подобно тому как перепархивает с ветки на ветку птица. Таким способом он за недолгий срок облетел весь Млечный Путь, но я вынужден заявить, что сквозь звезды, каковыми тот густо усеян, Микромегас не увидел того дивного эмпирического неба, которое прославленный викарий Дерем [5], как он сам похвалялся, сподобился узреть в простую подзорную трубу. Нет, боже упаси, я вовсе не хочу сказать, будто господина Дерема подвели глаза, но Микромегас побывал там, наблюдатель он превосходный, что же касается меня, я не собираюсь никого опровергать.

Наконец, покинув Млечный Путь, Микромегас прибыл на планету Сатурн. И хотя он привык сталкиваться с новым и необычным, но, увидев, как мала планета и ее обитатели, все же не смог сдержать пренебрежительной улыбки, иной раз мимовольно проскальзывающей и у мудрецов. И правду сказать, Сатурн всего раз в девятьсот больше Земли, и его жители, чей рост примерно тысяча туазов[6], – настоящие карлики. Сперва Микромегас и его спутники посмеивались над ними, точь-в-точь как смеется над музыкой Люлли [7] приехавший во Францию итальянский музыкант [8]. Но будучи весьма здравомыслящ, Микромегас скоро понял, что разумное существо, пусть даже его рост всего шесть тысяч футов, не становится от этого смешным. Поначалу Микромегас поразил сатурнианцев, но вскоре сдружился с ними. Особенно близкую дружбу он свел с секретарем Сатурнианской академии [9], человеком изрядного ума, который хоть сам ничего не изобрел, прекрасно понимал и описывал чужие изобретения, сносно сочинял приятные стишки и проделывал большие расчеты. Я приведу здесь, Для удовольствия читателей, крайне любопытный разговор, состоявшийся однажды между Микромегасом и господином секретарем.

Глава вторая. Беседа обитателя Сириуса с обитателем Сатурна

Его превосходительство улегся, секретарь академии уселся возле его головы, и Микромегас произнес:

– Нельзя не признать, что природа чрезвычайно многолика.

– О да, – подхватил сатурнианец, – природа подобна цветнику, цветы которого…

– При чем здесь цветник? – прервал его Микромегас.

– Она подобна, – не унимался секретарь, – собранию блондинок и брюнеток[10], чьи уборы…

– Ну что мне в ваших брюнетках! – опять прервал его Микромегас.

– Она подобна портретной галерее, где лица…

– Да нет же! – воскликнул путешественник. – Уверяю вас, природа – это просто природа. Зачем вы ищете для нее сравнений?

– Чтобы развлечь вас, – ответил секретарь.

– Я жажду не развлечений, а знаний, – заметил его превосходительство. – И для начала поведайте мне, сколько чувств у людей на вашей планете.

– Семьдесят два, – сообщил академик, – но мы непрестанно сетуем, что их так мало. Воображение наше рвется за пределы отпущенного нам; да, у нас семьдесят два чувства, кольцо вокруг планеты, пять лун[11], и все же мы сознаем всю нашу ограниченность и, несмотря на пытливость и многочисленные страсти, следствие семидесяти двух чувств, у нас всегда хватает времени скучать.

– Понимаю вас, – промолвил путешественник. – У обитателей моей планеты около тысячи чувств, и все же нас постоянно томит какая-то неясная жажда, смутная тревога, беспрерывно нашептывая нам, что мы ничтожны и что есть существа куда совершеннее нас. Я немного поездил по свету, видел смертных, находящихся на более низком уровне, в сравнении с нами, видел и тех, что намного нас превосходят, но таких, чьи желания совпадали бы с насущными потребностями, а потребности с возможностями их удовлетворения, не встречал. Быть может, когда-нибудь я отыщу страну, где всего в избытке, но пока никто не смог уделить мне точных сведений о ее месторасположении.

Тут сатурнианец и житель Сириуса принялись изощряться в предположениях на этот счет, однако после многих весьма замысловатых, но и весьма туманных умозаключений сочли за благо вернуться к прежней теме.

– Сколько вы живете? – поинтересовался житель Сириуса.

– Ах, безумно мало! – воскликнул малорослый сатурнианец.

– Вот и мы тоже, – заметил Микромегас, – вечно сетуем на краткость жизни. Надо думать, это универсальный закон природы.

Сатурнианец вздохнул:

– Увы! Наша жизнь длится не долее пятиста полных оборотов солнца (около пятнадцати тысяч лет по нашему счету). Видите сами, мы умираем чуть ли не в момент рождения; срок, отпущенный нам, – мгновенен; наша жизнь – краткий миг; наша планета – крохотный атом. Едва начинаешь приобщаться к знанию, как тут же, прежде чем придет опыт, наступает смерть. Признаюсь вам, я не смею строить никаких планов на будущее и чувствую себя ничтожной каплей в безмерном океане.

Я сгораю от стыда, тем паче перед вами, из-за того, что являю собой в этом мире столь курьезную картину.