Стефан Жеромский - О солдате-скитальце

Д — ру Рафалу Радзивилловичу [2] посылает на память

Автор

В 1888 г. Жеромский в доме помещика Заборовского познакомился с протоколами и декретами городского суда в Олеснице в XVIII в., когда судопроизводство в этом городе и в ряде других городов малопольского Повислья велось по магдебургскому праву. Заинтересовавшись этими материалами, Жеромский пишет небольшой историко — этнографический очерк «Мучители» («Голос», 1891), в котором рассказывает о «далеком туманном прошлом», когда право суда и расправы над крестьянами окрестных деревень имел городской совет, в состав которого входили бургомистр, купцы, мещане. Высшей инстанцией этого суда был помещик — собственник замка. «Применяемый городским судом ужасный, основанный на мешанине извечных суеверий способ вынесения приговоров становится в руках помещика бичом для окрестного люда и нередко применяется просто по его приказу, — писал Жеромский в очерке «Мучители». — Трудно найти лучший пример маскировки варварства. Народное предание, с которым я познакомился в нескольких окружающих Олесницу деревнях, рассказывает о парне «бедняге», который убил в поле помещичьего пса и, преданный городскому суду, был присужден к повешению. Это предание не может быть вымышленным — слишком свежо оно в народной памяти, слишком живой ненавистью дышит к «мучителям», слишком повсеместно оно известно. А казнь «бедняги произошла совсем незадолго до издания под соседним Поланьцом благородного, но совсем не удивительно, что безрезультатного универсала» (имеется в виду изданный 7 мая 1894 г. Поланецкий универсал Костюшко, который провозглашал личное освобождение крестьян от крепостной зависимости и уменьшение феодальных повинностей).

На русском языке повесть впервые напечатана в сборнике Стефан Жеромский, «Рассказы», перевод В. Высоцкого, М. 1915.

I

Заря чуть забрезжила и в долине еще не рассеялся густой мрак, когда на постоялом дворе Zum Bär[3] кто‑то постучался в комнату, занятую командующим. Гюден[4] тотчас же отбросил ногой перину, вскочил с постели и, не одеваясь, пошел отпереть дверь. В комнату решительным шагом вошли несколько офицеров в небрежно накинутых мундирах и сержант одной из рот третьего батальона. Генерал уселся с ногами на высокой постели и повернулся к сержанту, который стоял, вытянувшись в струнку и пригнув голову, чтобы не измять помпона на шляпе, задевавшего за матицу низкого потолка.

— Ну как, был? — спросил генерал, протирая глаза.

— Был, гражданин генерал, с шестью солдатами. В излучине реки…

— Что ты мне о реке толкуешь! Их‑то ты видел? — вспылил обеспокоенный генерал.

— Издали…

— Кто же там был? Часовые?

— И часовых видели, да и войска.

— Где же они были?

— Человек двадцать солдат разводили костры внизу у озер, другие поднимались по тропе, а на самой вершине расхаживало несколько часовых.

— Заметили они вас?

— Так точно, гражданин генерал, — робко прошептал сержант.

— Видел ты лагерь Гримзель — Госпис?

— Никак нет, гражданин генерал.

— Так где же ты был, черт побери, если даже туда не дошел?

— Лагерь, должно быть, позади вала. Этот вал — он как плотина между озерами, которые мы видели издали.

Генерал молча стал разыскивать эти озера на карте, разложенной около его кровати. Офицеры, столпившиеся у одного из окон, раздвинули ситцевые занавески, но от этого в комнате стало немногим светлей, так как заря еще не рассеяла теней, притаившихся во дворах и закоулках между домами. Кто‑то высек огонь и зажег маленькую сальную свечку.

— Благодарю, — не поднимая головы, сквозь зубы процедил Гюден. Затем, бросив взгляд на сержанта, громко и насмешливо спросил:

— Что же, значит, правду говорят очевидцы и знатоки, будто эта позиция неприступна? Значит, правду говорят, что мы с нашей французской храбростью ничего тут не поделаем, что наш французский гений будет посрамлен и белые австрияки[5] забросают нас с этих гор своими медвежьими шапками? Ну‑ка скажи, Рато…

— Это неприступное место, — мрачно ответил сержант.

Офицеры тихо зашептались между собой. Генерал медленно поднял голову и с ненавистью посмотрел на капитана, стоявшего в нише другого окна.

— Разрешите, гражданин генерал, задать сержанту несколько вопросов, — со спокойной улыбкой, за которой скрывалась ядовитая насмешка, обратился капитан к генералу.

— Пожалуйста, — ответил Гюден.

— Выходит, правду говорят, — повернулся капитан к сержанту, — что неприятель с Гримзеля может забро сать нас не медвежьими шапками, а грудами камней? Что, пока мы будем карабкаться на гору, он может бесславно перебить нас, как крестьяне из Швица перебили когда‑то под Нефельсом предков этих белых австрияков[6], с той только разницей, что мы полезем на гору, уверенные не. только в неизбежности нашей гибели, но и в том, что будет посрамлен наш гений… Рато! — громче сказал капитан, — ты знаешь, я не боюсь…

— Гражданин Ле — Гра, вы, кажется, хотели задать сержанту вопрос? — прервал его Гюден.

— Да. Я хочу задать ему несколько вопросов. Сколько времени вы шли до озер от того места, где долина сужается?

— Часа три, пожалуй, — ответил сержант.

— А какой ширины там долина?

— Камень, брошенный мною с тропинки, по которой мы шли, даже в самом широком месте долетал до другой стены ущелья, а река в ущелье почти везде течет по всей его ширине.

— Правда ли, что в некоторых местах тропа идет на высоте нескольких сот метров?

— Так точно, гражданин капитан.

— И по этой тропе рядом могут идти не более двух человек?

— Так точно, гражданин капитан.

— Значит, прежде чем пять батальонов успеют добраться до озер, австрийцы, укрывшись за скалами, смогут перестрелять половину нашей колонны, которая сможет идти только по двое в ряд?

— Думаю, что да…

— А видел ты в бинокль тропу, ведущую от озер на Гримзель?

— Видел, гражданин капитан.

— И поэтому говоришь, что это место неприступно?

— Так точно.

Офицер поклонился генералу и сказал:

— Я хотел выяснить только это.

— Граждане, — небрежно сказал Гюден, обращаясь ко всем присутствующим, — сегодня, и притом немедленно, мы выступаем на штурм перевалов Гримзель, Фурка, Сен — Готард…

— И вершины Монте — Роза… — проронил капитан Ле — Г ра так тихо и невнятно, что могло показаться, будто он просто кашлянул.

— План операции составлен главным штабом. Его подписал Массена[7]. Двадцать седьмого термидора мы выступили с тридцатью тысячами войск. Наши братья бьются сейчас не на жизнь, а на смерть. Они поднимаются вверх по Рейсу, штурмуют перевал Штейнен, чтобы проникнуть в долину Мейен — Рейс, бьются в Ронской долине, — смеем ли мы оставаться в бездействии здесь, в Гуттаннене? Победа ли ждет нас, или гибель от камней, пуль, штыков, но мы пойдем на штурм этой горы, даже если бы с вершины ее в нас метали громами! Я с удовольствием объяснил бы вам весь план нашей кампании, но у меня нет времени. Пока я буду одеваться, я хотел бы изложить этот план, ну хотя бы, капитану Ле — Гра. Если хочет, может остаться подполковник Лабрюйер…

Офицеры с сержантом толпой вышли из комнаты. Гюден вскочил с постели и, торопливо надев мундир, разложил карты и, указывая по ним отмеченное красной чертой направление удара, стал быстро объяснять офицерам.

— Как известно, — говорил он, — эрцгерцог Карл[8] со своими войсками занимает длинную цепь позиций от Симплона и городка Бриг в Ронской долине до самого Цюриха. В его распоряжении семьдесят восемь батальонов пехоты и восемьдесят пять эскадронов кавалерии, или шестьдесят четыре тысячи шестьсот тринадцать штыков и тринадцать тысяч двести девяносто девять сабель. Он занимает все перевалы и все дороги в Центральных Альпах: Гримзель и Фурка, долину Урзерен, Чертов мост, всю долину Рейса вплоть до озера Четырех Кантонов вместе с пересекающими ее долинами Мейен — Рейс и Исси, затем ущелье Швица, плоскогорье Эйнзидельн с перевалом Этзель, долину Зиль и Цюрих. Мы должны ударить на врага со всех сторон, вытеснить его со всех позиций, расчленить, перерезать связь и прогнать, прежде чем подоспеет помощь. Тюрро[9] ударит по бригаде Штрауха[10] в долине Валлис, мы поднимемся на Гримзель, отбросим неприятеля с позиций у истоков Роны и встретим его перекрестным огнем, чтобы заставить отступить к Италии каким ему будет угодно путем. После этого мы займем перевал Фурка, долину Урзерен, Урнерлох, Чертов мост и долину Рейса…

— Всем известно, — все больше оживляясь, продолжал генерал, порывистыми движениями показывая на карту, — что в Иннерткирхене мы расстались с генералом Луазон[11] и что этот храбрый человек повел свои два батальона и три роты в долину Гадмен, откуда должен подняться к Штейнену, выбить неприятеля из ледников и через Мейен — Рейс дойти до Вассена. Дома[12] идет из Энгельберга и через Сюренен должен войти в ущелье Рейса. С Флюэлена прямо в лоб австрийцам ударит сам Лекурб[13]. Прошу обратить внимание на то, что исход операции зависит от нас. Если мы захватим Гримзель, то нанесем неприятелю удар в самое сердце, так как овладеем квадратом, который я обозначил здесь красной чертой. Этот квадрат занимает пространство от Иннерткирхена до Вассена, от Вассена до Чертова моста, оттуда до Фурка и Гримзеля и от Гримзеля до Иннерткирхена. Пока неприятель владеет Гримзелем и Урзереном, мы ничего не добьемся, так как он может сидеть в этих местах, как в крепости, и держать связь с долиной Тессина через Сен — Готард и с Хур через долину Рейна. А меж тем гражданин Ле — Гра считает овладение этой главной позицией чем‑то настолько маловажным, что даже позволил себе в присутствии почти половины наших офицеров — мало того, в присутствии сержанта — смеяться над моими словами. Если бы нам сегодня не надо было идти в наступление, я должен был бы, гражданин, немедленно приговорить вас к смертной казни.