Японская новелла 1960-1970 - Кобо Абэ

Перевод с японского

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»

МОСКВА 1972

Составитель К. РЕХО

Предисловие В. ГРИВНИНА

Редактор В. КУЗНЕЦОВ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Японская новелла имеет многовековую историю, «Ямато-моногатари» («Японские рассказы») — один из крупнейших памятников жанра — датируется X веком. Конечно, тысячелетний путь ее развития не был ни монотонным, ни даже просто поступательным. Новелла в Японии переживала периоды стремительного взлета, как, например, в XVII веке, при жизни выдающегося писателя Ихара Сайкаку, которым зачитываются в Японии вот уже триста лет, или в двадцатые годы нашего века, когда на литературной арене появился Рюноскэ Акутагава, аккумулировавший в своем творчестве традиции Востока и Запада и вливший японскую литературу в широкий поток мировой. Но переживала она и периоды спада, в XII–XIV веках например, когда новеллу почти полностью вытеснил героический эпос и исторические сказания, или в XVIII–XIX веках, когда основным жанром стал роман.

Но, видимо, ни одна из эпох не знала такого бурного расцвета новеллы, свидетелями которого являемся мы сегодня. Здесь нужно, правда, оговориться. Нередко японская критика высказывает мысль об упадке новеллы. Об этом писал, например, Сёйти Саэки[1], утверждавший, что новелла третируется сейчас в Японии как «второстепенный жанр». Но ведь, говоря об упадке новеллы, он сравнивает современных новеллистов с Рюноскэ Акутагавой. Любые сравнения на этот счет спорны, и тем более попытка сопоставить явление выдающееся с более или менее обычным. Так что аргумент «раньше было лучше» не самый корректный в оценке того или иного явления сегодняшнего дня.

Более аргументированно пытается подойти к оценке японской новеллы известный писатель Акацуки Канбаяси[2]. «Огромное количество новелл, появляющихся в журналах, — говорит он, — несколько искажает истинное положение с новеллистикой в Японии в последние годы. Она страдает двумя недостатками: отсутствием эксперимента и слабостью сюжета». Выход он видит в преодолении шаблонности, главным образом с точки зрения формы.

К сожалению, оценивая состояние новеллы, японская критика и сосредоточивает основное внимание на форме, почти полностью игнорируя содержание, активность раскрытия писателем жизненных коллизий, созвучность произведения событиям, происходящим в мире. Если же обратиться именно к этой стороне японской новеллистики последнего десятилетия, то, думается, будет вполне обоснованным утверждение именно о ее расцвете в шестидесятые годы. Во всяком случае, с тем фактом, что новелла занимает огромное место в современной японской литературе, несомненно, согласятся даже ее критики.

Для привлечения в литературу молодых талантливых рассказчиков крупнейшие литературные журналы «Гундзо» («Групповой портрет»), «Бунгакукай» («Литературный мир»), «Синнихон бунгаку» («Новая японская литература») объявили премии начинающим писателям, премии так и называются: «Новые имена». Этому же служат и учрежденные почти сорок лет назад крупнейшие и наиболее авторитетные премии — премия имени Акутагавы и премия имени Наоки, а также основанная после смерти (1965) известного писателя Дзюнъитиро Танидзаки премия его имени. Можно с полным основанием утверждать, что в сегодняшней японской литературе нет ни одного значительного писателя, который в начале своего творческого пути не был бы удостоен одной из этих премий. Такое пристальное внимание критики к новелле способствовало, несомненно, ее популярности как среди читательской аудитории, так и среди самих писателей.

Чем же объяснить приверженность японских писателей, которую мы наблюдаем в послевоенной Японии, к новелле? Дать на этот вопрос однозначный ответ, видимо, невозможно. Но если бы мы попытались из целого ряда причин выбрать главную, то, несомненно, обратились бы к «проблеме политики и литературы» — другими словами, к проблеме социальной активности, социального темперамента писателя. С 1946 года, вот уже четверть века, проблема эта волнует писательскую общественность Японии, не сходит со страниц японской прессы. В чем должно выражаться участие литератора в политической жизни страны и неизбежно ли оно вообще? Должна ли политика присутствовать в произведениях художественной литературы и какое влияние оказывает она на творчество? Вот примерно тот круг вопросов, на которые пытаются найти ответы японские литераторы.

Шестидесятые годы в Японии были периодом наиболее острой полемики по вопросу политики и литературы. И надо сказать, сейчас уже почти не раздаются голоса, отрицающие необходимость связи литературы с политикой. Другое дело, как японские литераторы мыслят себе эту связь. Проблема политики и литературы предстает в новом свете: должна литература быть «ангажированной слева» или «ангажированной справа»? Об изоляции же писателей от общества, о замыкании писателя в скорлупе своего творчества теперь уже никто не говорит. Вот тут-то и выходит на арену новелла как жанр «малой прозы», который может оперативно дать ответ — негативный или позитивный, это уж дело другое — на вопросы, волнующие японских писателей, и по сути — на все жгучие проблемы современной японской действительности. В беседе, организованной журналом «Сэкай» («Мир»), Кобо Абэ и Кэндзабуро Оэ[3] прямо заявляют, что новелла обретает в Японии наших дней огромную популярность именно потому, что это «жанр периода бурных событий».

Совершенно естественно, что сущностью и смыслом японской новеллы последнего десятилетия становится фактически содержание социально-политической и экономической жизни Японии этих лет, с ее стремительным экономическим ростом на одном полюсе и политическим консерватизмом, мышлением зачастую старыми, отжившими категориями — на другом.

Если мы обратимся к политическому фону шестидесятых годов, то вспомним подъем борьбы против японо-американского «договора безопасности», переплетавшейся с выступлениями против американской агрессии во Вьетнаме и втягивания в нее Японии, против захода в японские порты американских атомных подлодок. В общем, это была и есть борьба за освобождение Японии из-под американского диктата, за самостоятельную политику, отвечающую интересам страны, интересам народа.

Другая «горячая точка» в общественной жизни Японии — студенческие волнения. Начавшись на первый взгляд вполне безобидно, с требования сохранения автономии университетов, они переросли в мощное движение молодежи. Далеко не всегда это движение последовательно, не всегда идейно-политические позиции молодежи достаточно четки и определенны, но факт остается фактом: выступления молодежи убедительно показали, что политический климат в сегодняшней Японии далек от идиллии.

Итак, острая социальность. Впрочем, относится это не только к новелле. Это характерно для японской литературы этих лет в целом. Вспомним хотя бы «Море и яд» Сюсаку Эндо, «Белый обелиск» Томодзи Абэ, «Между богом и человеком» Дзюндзи Киноситы, в которых, так же как в «Обыкновенном фашизме» и «Нюрнбергском процессе», поставлена проблема моральной ответственности за содеянное в годы войны. Или обратимся к посвященному той же теме, но уже доведенному до войны во Вьетнаме роману Ёсиэ Хотта «Видение на мосту»; к серии романов Кобо Абэ: «Женщина в