Бертольд Брехт - Трехгрошовый роман Страница 10

Д-лавки были в смысле их организации плодом этого открытия. Вместо служащих, вместо обыкновенных приказчиков фирма Мэкхита имела дело с самостоятельными владельцами лавок. Этим тщательно отобранным предпринимателям фирма помогла в первую голову обзавестись д-лавками. Она дала им инвентарь и открыла товарный кредит. Еженедельно они получали партию товаров для сбыта. Им предоставлялась полная свобода действий. Покуда они оплачивали товары и проценты, никто не заглядывал в их книги. Одно вменялось им в обязанность – продавать по низким ценам. Вся эта система имела в виду исключительно благо маленького человека.

В большинстве случаев владельцы лавок отказывались от найма дорогостоящей рабочей силы. В лавке работала вся семья. Эти люди не торговались из-за лишнего рабочего часа и не проявляли, с другой стороны, типичного для незаинтересованного служащего безразличия к доходности предприятия, – ведь это было их собственное дело!

«Таким образом, – писал господин Мэкхит в другой статье, – мы боремся также и с грозным, столь часто оплакиваемым всеми истинными человеколюбцами явлением – с развалом семьи. Вся семья принимает участие в трудовом процессе. Вследствие того что у нее появляются общие интересы, она вновь становится единой и спаянной. Исчезает опасный во многих отношениях разрыв между работой и частной жизнью, заставляющий члена семьи забывать на работе о семье и в семейном круге – о работе. И в этом отношении д-лавки являются поучительным примером».

Господину Мэкхиту ничего не стоило убедить банк, что затруднения его, в сущности, вовсе не являются затруднениями: в деньгах он нуждается для расширения дела. Тем не менее банк все еще колебался, так как самая личность господина Мэкхита внушала ему сомнения.

Па правде сказать, в Сити циркулировали всякого рода скверные слухи об этом человеке – слухи, которые никогда не переходили в открытые обвинения, но которые тем не менее нельзя было оставлять без внимания. Меньше всего, однако, речь шла о его методах приобретения товаров, хотя и это играло некоторую роль.

Два-три раза он оказывался запутанным в скандальных аферах и всякий раз без особого труда доказывал свою непричастность к ним. До судебного разбирательства дело ни разу не доходило. И тем не менее в Сити все время находились люди, не имевшие собственных лавок и не состоявшие ни в каких родственных отношениях с владельцами лавок, которые утверждали – правда, не совсем публично, – что господин Мэкхит не джентльмен. Одни предпочли бы, чтобы вместо внесудебных полюбовных сделок Мэкхиту был учинен открытый процесс; другие попросту говорили, что адвокаты Мэкхита – ловкачи.

Переговоры с Национальным депозитным банком тянулись гораздо дольше, чем мог предполагать Мэкхит. Он уже раскаивался в том, что обратился к банку, ибо неудача, несомненно, должна была дать новую пищу старым, уже позабытым сплетням по поводу его личности. Он охотней всего прервал бы эти переговоры.

По некоторым причинам он пользовался услугами многих адвокатов Темпля. От одного из них он случайно узнал, что к числу наиболее уважаемых клиентов Национального депозитного банка принадлежит некий господин Джонатан Джеремия Пичем, имеющий незамужнюю дочь. Мэкхиту удалось познакомиться с ней. Когда у него появились кое-какие надежды, он целиком посвятил себя ухаживанию за Полли Пичем, не жалея ни времени, ни нервов. То обстоятельство, что он представился дамам в качестве Джимми Бекета, объяснялось исключительно его осторожностью.

Он еще раз навел справки о положении предприятия Пичема. Это была широко разветвленная организация нищих; методы ее деятельности, судя по всему, были тонко разработаны и тщательно проверены. Человек, знавший Пичема, объяснил ему, почему, например, нищие не приносят с собой картин и не выставляют их на улице, а рисуют свои пейзажи и портреты популярных личностей цветным мелком прямо на тротуаре. При наличии готовых картин публика никогда не знала, нарисовал ли их сам нищий; кроме того, рисунки недолго держались на тротуаре, – шаги прохожих стирали их, а дождь смывал, а ведь дождь шел каждый день. Их приходилось каждый день рисовать заново, их нужно было оплатить сегодня же! Подобные практические меры свидетельствовали о большом знании людей. При таких методах эксплуатация нищих должна была приносить большую прибыль.

В середине июня Мэкхит решил отбросить все сомнения второстепенного порядка и форсировать свои домогательства. Ему необходимо было вступить в брак самым солидным образом и доказать свою буржуазную добропорядочность.

Он запросил письменно госпожу Пичем, когда она соблаговолит принять его. Он совершенно правильно объяснил себе ее нервозность во время его первого визита.

Она назначила ему свидание в «Каракатице», «чтобы обо всем переговорить». Сделанные ею там намеки на полную безответственность современной молодежи сильно подействовали на нервы господина Мэкхита, Джимми Бекета тож.

– Нынешняя молодежь, – жаловалась госпожа Пичем, отирая с губ портерную пену, – вообще не знает, чего она хочет. – Они – как дети. Я ведь знаю Полли как свои пять пальцев, и тем не менее я понятия не имею, что у нее на сердце. Может быть, она просто еще слишком молода. У нее ведь нет никакого опыта в обхождении с мужчинами. Все, что она знает, – это, пожалуй, разница между сукой и кобелем, потому что ей приходилось возиться с собаками, да и то едва ли точно. Она о таких вещах вообще не думает. Взять хотя бы уже то, что она купается не иначе, как в ночной рубашке! И вот является этакий франт, покрутит в воздухе тросточкой, а ей уже кажется, что она Бог знает как в него влюблена. Они ведь все такие романтичные! Вы просто понятия не имеете, какое количество романов проглотила эта девочка! Теперь у нее только и разговору, что о господине Смайлзе. И при этом я абсолютно уверена, что она вся без остатка принадлежит вам. Мать эти вещи знает. Ах, господин Бекет!

И, удостоверившись, что в кружке ее больше ничего не осталось и что в саду нет других посетителей, она заглянула ему в глаза.

Когда господин Бекет по всей форме сообщил ей, что зовут его вовсе не Бекетом, а Мэкхитом, что он владелец известных д-лавок и исполнен самых честных намерений, она, как видно, не обратила на это особого внимания, словно она от него ожидала всего, что угодно, и скользнула по нему отсутствующим, задумчивым и скорее уклончивым взглядом.

– Ах да, – вздохнула она рассеянно, – лишь бы мой муж, Боже сохрани, не узнал. У него свои планы относительно девочки. Я думаю, вам это понятно. Он вечно твердит: все для ребенка, и это его искреннее убеждение. Позавчера он вдруг притащил в дом какого-то господина Кокса. Кажется, это очень состоятельный человек. Вы знаете господина Кокса?

Мэкхит знал господина Кокса. Тот был видной фигурой в Сити.

Ничего хорошего Мэкхит о господине Коксе не слыхал.

Кокс был отчаянный юбочник. Как ни полна была голова стесненного в средствах Мэкхита соображениями материального порядка, он все же ощутил укол в сердце при упоминании о Коксе. Он был увлечен Персиком сильнее, чем смел себе признаться.

– Что же тут можно сделать? – спросил он хрипло.

– То-то и оно, что я не знаю, – задумчиво сказала госпожа Пичем и смерила его таким холодным взглядом, что он вздрогнул. – Современные девушки удивительно безответственны. Голова у них полна романтических идей.

Засим она положила свою маленькую жирную ладонь на его руку и позвала официанта, чтобы расплатиться.

Пока они шли к выходу между железными столиками, господин Мэкхит дополнительно узнал, что, во всяком случае, все должно делаться строго секретно и без ведома Пичема.

В тот же самый вечер он встретил Персика собственной персоной и получил разрешение проводить ее немного. Как это ни странно, она шла по Олд Оук-стрит к Мит-Гарденс, хотя ей нужно было идти на курсы домашнего хозяйства.

Мэкхит было решил, что она спешит на свидание, что она постарается отделаться от своего случайного попутчика, как только они дойдут до сквера. Она действительно несколько раз посмотрела по сторонам, заглянула в аллеи, но отнюдь не пыталась от него отвязаться и даже села с ним на скамейку в кустах.

В легком платье она казалась очень красивой и выглядела совершенно спокойной. Кстати сказать, она была вовсе не куколкой, а рослой, хорошо, сложенной девушкой. Это была целая порция – никак не полпорции.

О Смайлзе и Коксе она и говорить не пожелала.

– Не стоит в такой чудный вечер, – сказала она. Ей показалось забавным, что он уже знал о господине Коксе; она рассмеялась.

К тому времени, когда они двинулись в обратный путь, ему так ничего и не удалось узнать, но произошло за это время многое. Под платьем на ней почти ничего не было. Он не был счастлив, ибо самого главного она ему не разрешила. Это отнюдь не пришлось господину Мэкхиту по душе, а то обстоятельство, что она без всяких угрызений совести пропустила свои курсы, навело его на самые черные мысли. Стало быть, там даже не проверяли учениц!