Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит Страница 10

— Я могу придумать двадцать историй, одна другой лучше.

— Одна другой безумней. Моя история очень хороша. Я пришла повидать сэра Эйлмера.

— Говори: «Балбеса», это мягче.

— Не буду. Итак, повидать сэра Эйлмера и умолить его, чтобы он взял бюст.

— Чепуха какая-то!

— Могу и поплакать.

— Что за чушь! Где твое достоинство?

— В самом худшем случае он меня выгонит.

— А тогда, — просиял граф, — мы начнем все снова, передоверив дело тем, кто мудрее и старше. Что ж, дерзай. Мне твой план не нравится. Он бесцветен. И вообще, как это можно, где я? Ладно, действуй. Посижу, поскучаю.

Раскурив сигару, он смотрел, как она идет к дому. Исчезая за поворотом, она помахала ему рукой, и он помахал ей с большой нежностью. «Какая девушка!

— думал он. — Старая добрая Салли…»

Лорд Икенхем прожил в Америке лет двадцать, приобрел много друзей, но больше их всех любил беспечного и бедного художника Джорджа Пейнтера. Любил он и его дочь. Она воплощала ту самую разновидность девушек, которую Америка производит в изобилии, одаряя их серьезностью, весельем и почти икенхемовской легкостью. Скажем, как хорошо она справилась с собой, когда он так огорчил ее в гостиной отеля. Не плакала, не ломала рук, не упрекала и не проклинала. Прелесть, а не девушка! Понять невозможно, как Мартышка предпочел ей каких-то таможенников! Вот из-за таких вещей мудрый старый человек разочаровывается в младшем поколении.

Время шло. Граф посмотрел на часы. Сейчас, думал он, она входит в дом, сейчас — скользит через холл, сейчас — ставит бюст. Вот-вот она вернется, скорее всего — вынырнет из кустов. Он стал на них смотреть, но тут Салли появилась на дороге. Руки ее были пусты, лицо — серьезно.

Однако, дойдя до машины, она обрела былую веселость и даже захихикала.

— Веселимся? — осведомился граф.

— Правда, смешно, — сказала она, — хотя случилось самое худшее. В жизни не угадаете.

— Я и не пытаюсь. Жду.

Салли облокотилась на машину и снова стала серьезной.

— Сперва покурю.

— Нервы?

— Они самые.

Она закурила и спросила:

— Все еще ждете, дядя Фред?

— Естественно.

— Ну, ладно. Дверь была открыта, я обрадовалась…

— Не радуйся раньше времени, — назидательно сказал граф. — Судьба любит пошутить. Но я тебя прервал.

— Я огляделась. Никого нету. Прислушалась — тихо. И я пошла на цыпочках через холл.

— Естественно.

— Поставила бюст… Можно, я назову его бюст А, в отличие от бюста Б?

— Называй.

— Вы хорошо их различаете? Бюст А я несла, бюст Б — с камушками.

— Ясно.

Салли затянулась сигаретой. Ей было нелегко вспоминать, она как будто пробуждалась.

— Да, где мы были?

— Ты идешь на цыпочках через холл.

— Да, конечно. Простите, отупела.

— Не без того, моя дорогая.

— Итак, я взяла бюст Б, поставила бюст А и пошла обратно. Зачем задерживаться?

— Незачем. Не просят — не задерживайся.

— Когда я добралась до двери, ведущей в музей, из гостиной вышла леди Босток.

— Какая напряженность действия!

— Вот именно. Эту минуту я буду помнить до смерти. Заснуть я не смогу много месяцев.

— Нам всем надо спать поменьше.

— Она сказала: «Кто там?»

— А ты ответила: «Я», имея в виду, что это — ты.

— Я ничего не успела ответить. Она кинулась ко мне, жалобно кудахтая.

— Что?

— Кудахтая, как сердобольная курица. Она хорошая, дядя Фред! Раньше я не понимала. Когда он мне позировал, она была такой сдержанной и светской… Но это манеры. Сердце у нее золотое.

— Прекрасно сказано. Запомню. В чем же это выразилось?

— Она кинулась ко мне, хрипло шепча, что она все понимает, и уговаривала мужа, но он не поддается, так что она пришлет мне чек. Потом она пошла в этот музей, поставила бюст в какой-то шкаф и заперла с такой быстротой, словно прятала мертвое тело. А уж после этого она меня выгнала. Нет, не прямо, но явно. Я ничего не могла поделать.

— Значит, бюст в шкафу?

— Да. А шкаф — в музее, а в бюсте — драгоценности. Не повезло нам, дядя Фред.

Пока она говорила, лорд Икенхем оживал, как поникший цветок, который полили водой.

— Не повезло? — удивился он. — В каком смысле? Я в жизни своей не слышал таких хороших вестей. Теперь надо не просто войти в дом, но и обосноваться, а я очень люблю обосновываться в чужих домах. Итак, ты едешь в Икенхем, там — наша база, а я еду с тобой, беру чемодан, поселяюсь в сельской гостинице и плету сети. Жди в самом скором времени сенсационных событий.

— Вы твердо это решили?

— Тверже некуда.

— А мне нельзя сказать «Ой»?

— Не стоит. Предоставь все мне — и я все улажу. Что-то ты грустная, Салли. Надеюсь, ты веришь в успех?

— Я думаю о Мартышке. Что он сделает, когда вас увидит?

— Подскочит, как холмы. Очень полезно. Мартышке нужен хороший шок.

Они съездили в Икенхем, оставили там Салли, и пятый граф, подъезжая к кабачку, уже жалел, что не попросил ее вернуться и поднести чемодан, когда что-то большое и темно-красное замаячило впереди, и он узнал своего недавнего спутника.

2 Билл Окшот походил на лунатика, который натер ногу. Недавняя беседа и будущая задача потрясли душу, и без того измученную тем, что Гермиона любит другого, а другой целует служанок. Услышав приветствие лорда Икенхема, он посмотрел на него, словно умирающий палтус.

— А, лорд Икенхем, — сказал он. — Здравствуйте.

— Привет, привет, привет! — радостно вскричал пятый граф. За два часа, проведенные с массивным юношей, он горячо его полюбил. — Неужели сам Билл Окшот? В полночный час В полночный час… — см. «Сон в летнюю ночь» (Там — «гордую Титанию»), II, 1., при месячном сиянье я гордого Уильяма встречаю.

— А?

— Не важно. Шекспир. Как поживаете, гордый Уильям? Хорошо?

— Вообще-то, нет, — ответил не гордый, но честный Билл.

— Значит, плохо?

— Ужасно.

— Дорогой мой, вы меня удивляете. Казалось бы, вы вернулись из абсолютно мерзкой страны в этот рай. У вас неприятности?

Несчастный Билл нуждался в сочувствии и решил излить душу приветливому графу. Еще немного, и он бы зарыдал у него на плече.

— Начнем с того, — сказал он, — что дядя рехнулся.

Лорд Икенхем поджал губы.

— Спятил? — уточнил он.

— Именно, спятил.

— Да, это неприятно. Дом — не дом, если в нем живет безумный дядя. Когда же это случилось?

— Сейчас.

— Внезапно?

— Да.

— Почему?

— Из-за Мартышки.

Лорд Икенхем растерялся.

— Неужели мой племянник за один день может свести с ума такого человека? Ну, хоть бы за две недели… Симптомы?

— Говорит какую-то чушь, а теперь поехал к вам, за Мартышкиной фотографией.

— Зачем она ему?

— Для проверки. Чтобы узнать, какой он.

— Разве он сам не видел?

— Он думает, это самозванец.

— Почему?

— Не знаю. Да что там, сошел с ума. Сижу на террасе, он меня зовет, я иду, он спрашивает про Мартышку. Давно мы знакомы? Давно. Уверен я, что это тот самый человек? Я-то уверен, а дядя не верит мне. Поехал за фотографией.

Лорд Икенхем покачал головой.

— И зря. Изысканный, тонкий любитель красоты не держит таких фотографий. Венеру — пожалуйста. Да, Билл Окшот, вы правы, Балбес спятил. Видимо, с ним был солнечный удар, когда он держал в страхе Африку. Не удивляюсь, что вы огорчены. Советую спрятать ножи, таблетки и бритвы. А в остальном все хорошо?

Билл засмеялся глухим, безрадостным смехом.

— Вы уж скажете! Да я бы пел, как жаворонок, если б все было хорошо.

— Что же еще случилось, о жертва рока?

Билл ответил не сразу, он дрожал.

— Я видел, — сказал он наконец, — как Мартышка целует служанку.

Лорд Икенхем его не понял:

— А что такого?

— Как — что? Он обручен с моей кузиной.

Лицо у графа прояснилось.

— А, так, так, так!.. Вы печетесь о ее счастье. Дорогой мой, не беспокойтесь, у Мартышки это рефлекс. Мы с вами заплачем или сочиним стишок, а он целует служанку. Автоматическое действие.

Билл хмыкнул.

— Уверяю вас, — сказал граф. — Посмотрите в учебниках. Как же это? Комплекс горничной? Нет, забыл. Но уж все прочее — в порядке?

— Если бы!

— Значит, нет. Что же еще случилось?

— Младенцы.

— Простите?

— Конкурс детской красоты.

— Разве вы — счастливый отец? — осторожно спросил лорд Икенхем.

— Я — несчастный судья.

— Не говорите загадками, Билл Окшот. Кого вы судите?

— Младенцев.

— Почему?

— У них конкурс.

— Объяснитесь, — сказал лорд Икенхем. — Помните, я здесь — пришелец.

Пока Билл рассказывал о мести сэра Эйлмера, граф сочувственно кивал.

— Ужасно, — подытожил он. — А чего же еще и ждать? Губернаторы — страшные люди. Разят, как молния. В общем, вы влипли.

— Если кого-нибудь не найду. А вы не хотите?

Граф покачал головой:

— Я бы рад, но Балбес не согласится. Как-никак я шесть раз дал ему по задней части битой для крикета.