Ахим Арним - Немецкая романтическая повесть. Том II Страница 10

Славная госпожа Ниткен, которая для своего промысла, — состоявшего, между прочим, и в укрывательстве краденого, для чего ее дом представлял большие удобства, — пользовалась услугами всех окрестных воров, была связана сердечной дружбой с Бракой, отлично умевшей подольститься к ней своей болтовней. Окончив свое последнее Ave, она поднялась с проворством, неожиданным при ее толщине, подбоченилась перед Бракой и заговорила:

— Ну, что старая шлюха, не до молитв тебе теперь? Твой хозяин, чорт, запретил их тебе? Когда только он тебя унесет? С каждым днем кожа у тебя все больше морщинится. Тьфу, чорт, с твоей образиной я бы не посмела показаться наружу!

— Ты-то молода! — зашипела Брака, — словно старый мой жирный шпиц, когда я его остригу; побрить бы тебе седину на твоей красной роже! Видно, наклюкалась ты нынче перцовки! А ну-ка, спляши нам русскую, старая труба!

— Гайда, за чем дело стало! — протрубила госпожа Ниткен и к общему изумлению пустилась в такой пляс, что, казалось, все ноги себе развихляет; наконец, шлепнув себя по бедрам, она упала на колени, и все разразились диким смехом, а она закричала, что все кости себе переломала, и потребовала стакан испанского вина.

Только поднеся его к губам, она впервые оглядела своих гостей. Увидев Беллу, она обратилась к Браке:

— Оставь ее у меня, она мне пригодится; что ты с ней замышляешь? Деньжонок добыть с ее помощью?

Брака почтительнейше ей заявила, что это — ее госпожа.

— А это что за жаба? — спросила далее госпожа Ниткен, указывая на Корнелия.

— Я — фельдмаршал Корнелий, — отвечал альраун, — смотри, не зазнавайся, старый петуший гребень!

— Так, так, — продолжала она, — вижу, что ты фельдмаршал из преисподней; ну, а ты кто, ручной медведь? Мне твоя ливрея что-то знакома. Да, да, я же выменяла ее господину фон Флорису за новую, в которой он не хотел хоронить своего старого слугу. В конце концов не так уж она плоха, чтобы не польститься на нее; по всему видно, что ты выкрал ее из могилы!

Медвежья шкура, к которому относились ее слова, вместо ответа хватил ее в зубы так, что старуха мигом протрезвилась и спросила, что им будет угодно.

Тогда Брака рассказала ей, что им требуются нарядные одежды и лучшая ее парадная карета, чтобы спозаранку ехать в Гент и снять там какой-нибудь дворянский дом, сдающийся внаймы.

Госпожа Ниткен сразу смекнула всю выгодную сторону такого дела, мигом разбудила своих людей и принялась бегать по всему дому, выискивая все, что только могла наилучшего. Целые охапки платьев набросала она в комнату, все подходящее было отобрано и набито в два сундука; с бельем дело обстояло хуже, потому что нидерландцы легче расстаются со своими верхними, чем с исподними одеждами. После того как с платьем все было улажено, госпожа Ниткен притащила жаровню и щипцы, чтобы завить волосы по последней моде. Белле не помогло, что ее волосы вились от природы, тонкому вкусу старухи они не удовлетворяли; бедной девочке показалось, что ее стиснули дьявольские когти, когда горячее железо прижало ее локоны ко лбу. Косы Беллы даже и после стрижки оставались достаточно длинными для модной прически. Царственная осанка Беллы удержала госпожу Ниткен в известных границах; но даже сама Брака, когда умылась и причесалась, приняла более почтенный вид, вроде достойной старой воспитательницы, ибо матерью красавицы Беллы ее все-таки никто бы не признал. И Брака и Белла не могли не щегольнуть своим видом, когда же нарядились в свои шелковые платья, то глаз не могли отвести от зеркала и все охорашивались перед ним.

С фельдмаршалом госпоже Ниткен пришлось больше всего повозиться. Тщетно она подстригала и причесывала его грубые волосы — он оставался все тем же карликом со своим сморщенным лицом, приподнятыми плечами и сдавленным голосом.

— Слушай, малыш, — сказала она, — ежели ты не карлик, то я не почтенная дама!

— Что? — произнес Корнелий, — я — человек, а ты называешь меня карликом? Но что такое карлик?

— Правду сказать, я этого не знаю, — отвечала госпожа Ниткен, — но ты мне представился именно карликом; я думаю, тебя можно было бы за деньги показывать!

— Это, может быть, было бы и неплохо! — сказал Корнелий, подумав при этом, что все, оплачиваемое деньгами, должно обладать большими достоинствами и следовательно любезная собеседница его сделала ему комплимент.

На утро все были полностью снаряжены; Корнелий в своем шлафроке был посажен в красивую вызолоченную карету, его голову поддерживала госпожа фон Брака, девица Брака — его ноги, а Медвежья шкура уселся на козлах. Так пустились они в путь с бьющимся сердцем, отчасти от страха, отчасти оттого, что платья были им тесны, ибо новые наряды никому сразу не бывают впору; конечно, они были набраны из разной ветоши, но все же так дороги, что Медвежья шкура втайне вздыхал о растрате своего сокровища. Они уже ехали с полчаса, когда Корнелий вдруг принялся громко хохотать и сказал:

— Старая кошка думала, что здорово нас надула, но и провел же я ее! В старых сапогах, что она мне надела, зашито замечательное украшение из драгоценных камней; не знаю, как это случилось, но она и не подозревала об этом; распорите-ка осторожно шов этим ножичком!

Брака взялась за работу, взрезала отвороты и нашла драгоценное бриллиантовое ожерелье; от удовольствия она по старому обычаю вцепилась себе в волосы и немедленно растрепала всю свою прическу.

— Ах, как восхитительно оно пойдет ко мне! — сказала она и готова была уже надеть его на свою желтую шею. Но Корнелий потребовал, чтобы его носила Белла, и ссора была бы неминуема, если бы только близость города не отвлекла все внимание старухи. Корнелий без помехи надел на прекрасную Беллу ожерелье, которое в будущем оказалось очень важным для нее.

— Смотрите же, смотрите, детки! — восклицала теперь Брака; — сколько нового перед вами, а вам словно и дела нет до того! Смотрите, какое богатство всюду вокруг! Сколько подвод с товарами тянется в город! Нам и не протискаться между ними!

Но Корнелий и Белла, глядели только на красивых всадников, объезжавших своих коней, и на овец, которых мясники гнали на бойню. Подвода с телятами, которые жалобно мычали, лежа друг на друге, испугала Беллу, так же как испугали ее шум и крики в пригородных шинках, где спозаранку уже с руганью и драками пропивались вырученные деньги.

Наконец они подъехали к городским воротам; вышел горожанин с алебардой и спросил, откуда они.

— Из Хадельна! — отвечала, несколько растерявшись, Брака; — я — госпожа фон Брака, — это вот — моя дочь, а это — мой племянник, господин фон Корнелий.

— Проезжайте! — крикнул привратник, и кучер повез их, трепещущих и торжествующих, что стража не учинила им никаких затруднений, к дому на рыночной площади, который госпоже Ниткен было поручено сдать внаймы; там они без дальнейших приключений вылезли и водворились.

Первые два месяца были посвящены обучению хорошим манерам; были взяты учителя и учительницы, и все промахи в поведении старой почтенной госпожи фон Брака валили на Хадельн, где благородные манеры еще недостаточно глубоко привились. Белла уже скоро приобрела весь лоск великосветского общества; она свободно говорила по-испански. Несмотря на свою замкнутую жизнь, она уже стала предметом разговоров молодых людей, которые ежедневно гарцовали перед ее домом, чтобы увидеть ее и привлечь к себе ее внимание. Хуже всего пришлось господину Корнелию в новом его положении; тесный костюм был ему крайне неудобен, а уроки фехтования утомляли его до полной потери сил. В манеже, несмотря на свои яростные гримасы, он не мог избежать насмешек над собой, как над каким-то диковинным зверьком; самые смирные лошади под влиянием его вечного беспокойства дичали и сбрасывали его с седла. Но его ничем нельзя было напугать, он опять вскакивал на них, и нередко это повторялось по десяти раз в час; никакой другой человек не выдержал бы этого. Успешнее шло остальное его образование; он часто посрамлял своим красноречием учителя риторики и раздражал его своим издевательством. Он ловко мог подражать языку большинства других людей, но своего собственного языка у него не было; все же его злая воля, пользуясь тем, что его проницательный взгляд умел выведывать затаенные мысли, приобрела ему много знакомых, которые ему покровительствовали и наладили его отношения с людьми; всякая городская новость докладывалась ему, и он умел так интересно и остроумно развить и пересказать ее, что она начинала передаваться из уст в уста, и по городу пошла о нем молва, которая, наконец, достигла и до эрцгерцога.

В это время эрцгерцог получил известие, что из-за пропущенного им титула в письме к своему деду Фердинанду тот лишил его наследства; это случилось как раз в тот момент, когда он вернулся домой раздосадованный тем, что убил беременную козулю, приняв ее за самца. Оба эти события маленький Корнелий сейчас же связал одно с другим и поручил пажу передать эрцгерцогу, что, чем охотиться за дедушкой, он бы лучше застрелил козла в лесу.