Маленький Цахес, по прозванию Циннобер - Эрнст Теодор Амадей Гофман Страница 10

Я не дал этому славному малому договорить до конца и как можно скорее направил свои стопы в ближайшую деревню. Я пишу тебе все это, любимый Руфин, сидя в глухой комнатушке единственного в этой деревне трактира... По мере возможности я буду собирать сведения о неведомом варварском племени, населяющем этот город. Об их нравах, обычаях, языке и т. п. я уже слышал много весьма странного, и все это я тебе добросовестно опишу...» и т. д. и т. д.

Ты видишь, мой любезный читатель, что можно быть великим ученым и все-таки понятия не иметь о самых обыкновенных в жизни явлениях, и все-таки строить самые фантастические догадки при виде общеизвестных вещей. Птоломей Филадельф изучал науки, а даже не знал о студентах, а даже не ведал, что находится в деревне Вышний Якобсгейм, расположенной, как известно, поблизости от знаменитого Керепесского университета, когда писал своему другу об эпизоде, который превратился в его. Птоломея, голове в удивительное приключение. Миляга Птоломей испугался, встретив студентов, весело и беззаботно гулявших за городом в свое удовольствие. Какой же объял бы его страх, приди он в Керепес на час раньше и окажись ненароком перед домом профессора естествознания Моша Терпина!.. Его окружили бы, шумно споря, сотни валивших из дома студентов, и еще более фантастические догадки, пришли бы ему тогда в голову при виде этой суматохи, этой сутолоки.

Лекции Моша Терпина собирали в Керепесе больше слушателей, чем все прочие. Он был, как мы сказали, профессором естествознания, он объяснял, откуда берется дождь, гром, молния, почему солнце светит днем, а луна ночью, как и почему растет трава и т. п., объяснял так, что это понял бы и ребенок. Всю природу он свел в изящный учебничек, благодаря чему мог манипулировать ею со всеми удобствами и, как из ящика, извлечь ответ на любой вопрос. Свою репутацию он основал прежде всего на том, что после ряда физических опытов успешно установил, что темнота происходит главным образом от отсутствия света. Это открытие, а также ловкость, с какой он превратил свои опыты в очаровательные фокусы и сделал из своего шарлатанства занятное зрелище, вызывали невероятный наплыв публики на его лекции... Позволь мне, благосклонный читатель, поскольку ты знаешь студентов гораздо лучше, чем знаменитый ученый Птоломей Филадельф, подвести тебя к дому профессора Моша Терпина как раз в тот момент, когда кончилась его лекция. Один из шумной толпы выбегающих студентов сразу же привлечет твое внимание. Ты увидишь хорошо сложенного юношу двадцати трех — двадцати четырех лет, чьи темные, сияющие глаза красноречиво говорят о живом, замечательном уме. Его взгляд можно было бы назвать почти дерзким, если бы мечтательная грусть, которой овеяно все его бледное лицо, не окутывала дымкой этих жгучих лучей. Его сюртук черного тонкого сукна, отделанный рубчатым бархатом, скроен почти по старонемецкому фасону, а к такому сюртуку очень подходит изящный, ослепительно белый кружевной воротник и бархатный берет на каштановых волосах. Одежда эта идет ему оттого, что по всему своему облику, по чинности походки и осанки, по строгому складу лица он как бы и впрямь принадлежит к славной и благочестивой старине и потому в нем нет ни тени той рисовки, которой так много в слепом подражании непонятным образцам при таком же непонимании требований современности. Этот молодой человек, понравившийся тебе, любезный читатель, с первого взгляда, не кто иной, как студент Валтазар, сын добропорядочных, состоятельных родителей, юноша благочестивый, разумный, прилежный, и о нем я собираюсь многое поведать тебе, о читатель, в той любопытной истории, которую взялся написать...

В задумчивости, предавшись, как то было ему свойственно, своим мыслям, Валтазар пошел с лекции профессора Моша Терпина к городским воротам, чтобы направиться вместо фехтовальной площадки в приятный лесок, расположенный в нескольких сотнях шагов от Керепеса. Его друг Фабиан, красивый парень веселого вида и такого же нрава, побежал вслед за ним и догнал его перед самыми воротами.

— Валтазар! — закричал Фабиан во весь голос. — Валтазар, я вижу, ты опять идешь в лес, чтобы одиноко бродить в нем, как какой-нибудь меланхолик-филистер, в то время как молоц-цы-ребята упражняются в благородном фехтовальном искусстве!.. Прошу тебя, Валтазар, перестань наконец дурить, оставь свои причуды и будь снова таким же веселым и резвым, как прежде. Пойдем, помашем немного рапирами, а захочешь потом погулять за воротами — я, пожалуй, составлю тебе компанию.

— Ты полон добрых намерений, — отвечал Валтазар, — ты полон добрых намерений, Фабиан, и поэтому я не стану злиться на тебя за то, что ты иногда бегаешь за мной как угорелый и лишаешь меня радостей, совершенно тебе неведомых. Ты принадлежишь к тем странным людям, которые считают каждого, кто любит бродить в одиночестве, чудаком-меланхоликом и хотят опекать и лечить его на свой лад, как опекал некогда один придворный льстец достойного принца Гамлета[6], который хорошенько и проучил этого человека, когда тот заявил, что не умеет играть на флейте. От такой науки я тебя, дорогой Фабиан, конечно, избавлю, но от всей души прошу тебя: поищи себе для своих благородных поединков на рапирах и эспадронах другого товарища, а мне предоставь спокойно идти своей дорогой.

— Нет, нет, — воскликнул со смехом Фабиан, — так ты от меня не улизнешь, дружище!.. Не хочешь идти со мной на фехтовальную площадку — ну что ж, я пойду с тобой в лесок. Это долг верного друга — развеять твою печаль. Пойдем же, дорогой Валтазар, пойдем же, если уж тебя нельзя переубедить.

С этими словами он взял своего друга под руку и бодро зашагал с ним дальше. Валтазар, сжав зубы от тихой злости, мрачно молчал, а Фабиан, не закрывая рта, рассказывал одну веселую историю за другой. Нес он и всякий вздор, что всегда случается, если о чем-нибудь весело рассказывают, не закрывая рта.

Когда они вошли наконец в прохладную тень душистого леса, когда зашептали, словно бы вздыхая в тоске, кусты, когда раздались и отозвались в горах чудесные трели ручьев и песни лесных птиц, Валтазар вдруг остановился и, широко раскинув руки, как бы пытаясь любовно обнять деревья и кусты, воскликнул:

— О, теперь мне опять хорошо! Непередаваемо хорошо!

Фабиан поглядел на своего друга несколько озадаченно, словно не понимая его слов и не зная, что сказать по их