Джон Пассос - Большие деньги Страница 102

МЫ ОСУЩЕСТВЛЯЕМ ПРОВЕРКУ ДЛЯ ВАС с помощью нашей консалтинговой службы для инвесторов, мы подвергаем анализу любую индивидуальную недвижимость представляем вам беспристрастный доклад и называем рейтинг. Время от времени в течение всего года мы сообщаем вам по почте обо всех важнейших событиях и их дальнейшем развитии. Если появляются первые признаки опасности мы вам советуем как можно быстрее

Камера-обскура (49)

идешь от Плимута к северному Плимуту и сырой воздух с Массачусетского залива обдувает тело и с каждым шагом холодок пробирается через протертую подошву ботинка

идешь мимо серых каркасных домов под вычищенным апрельским небом мимо белых легких рыбацких плоскодонок стоящих на якоре на мелях где вода бутылочного цвета мимо наносных желтых песчаных островков по берегу покрытого сланцевой серой рябью залива который на востоке становится голубым вот где высадились иммигранты круглоголовые пуритане потрошители замков убийцы королей пылающие ненавистью к любому угнетению вот здесь они стояли сгрудившись после того как сошли на землю с переполненного судна провонявшими бочками с прогорклой водой высадились на пляж никому не принадлежавший между океаном никому не принадлежавшим и полосой густого необозримого леса никому не принадлежавшего протянувшегося по горам где в зеленых речных долинах пролегли оленьи тропы где краснокожие выращивали высокую кукурузу на своих делянках выращивали всегда на этом невероятном западе триста лет иммигранты своим тяжким трудом вгрызались в этот запад и даже сегодня

идешь от Плимута к северному Плимуту и вдруг за поворотом дороги за маленьким прудом и плакучими ивами с желтоватыми ветвями в зеленом тумане листвы видишь Кордидж громадные сараи здания контор компаний все одинакового размера все одного мрачного цвета с большими квадратными дымоходами на продолговатых остроконечных крышах вытянувшиеся в ряд прямоугольные дворы отделяющие Плимут-Кордидж от моря вот где работал другой иммигрант пламенно ненавидящий любое угнетение который хотел видеть наш мир без заборов когда они отстранили его от снастей такелажа уволили он торговал рыбой иммигранты в своих темных каркасных домах знали его покупали у него рыбу слушали его истории слышали как грохочет его тележка от одной двери к другой ты их спрашиваешь Каким он был? почему это они боятся говорить о Барте боятся потому что знали его боялись и их глаза сужались чернели от страха? брадобрей хозяин небольшой гастрономической лавки женщина у которой он жил испуганными голосами спрашивают Почему им не верят? Мы знали его Мы видели его каждый день почему же они не верят что в тот день мы покупали у него угрей только один мальчик не боится

карандашные каракули в моей записной книжке обрывки воспоминаний разорванные клочья фраз попытки совместить одно слово с другим подогнать одно предложение к другому восстановить в исковерканной памяти твердую истину (старый Понтий Пилат)

мальчик с карими глазами робко шагает рядом со мной к вокзалу рассказывает о том как Барт помогал ему делать уроки хочет рассказать еще многое-многое почему ему должно быть больно от того что он знал Барта? он хочет поступить в Бостонский университет мы обмениваемся рукопожатиями не позволяй только им запугивать себя

привычный вагон для курящих привычное смещение лиц уютное, словно дома громыхание колес везущих тебя в Бостон в этой густеющей мгле как заставить их почувствовать как наши отцы наши дядья пылающие ненавистью к любому угнетению приплыли к этому побережью как им сказать Не позволяйте запугивать себя заставить почувствовать кто же твои угнетатели Америка восстановить изуродованные изношенные слова вылетающие изо рта адвокатов прокуроров президентов колледжей

судьи без старых слов иммигранты пламенно ненавидящие любое угнетение прибывшие в Плимут почем вы знаете кто твои предатели Америка

или что вот этот мелкий торговец рыбой сидящий в тюрьме в Чарлстоне один из основателей Массачусетса?

Новости дня LXV

Любовь, ах, любовьБеззаботная любовьКак тать в ночиКрадется вновь

Несите подушку под голову мне поскорееИ молоток чтобы выбить мозги все из нееОт виски, вина я почти уже умерОт красных кругов я уже обезумел

Но я буду любить своего парняПокуда не высохнет море

Этот большой новый прожектор способен обжечь вас за две мили от него

Покуда солнце не расплавит все горыНу разве не круто?

В петиции говорится что Смит работал на заводе в Окмалджи-компани с 12 июля 1924 года. Он там испытывал вязкость масел для смазки. В его обязанности входило наполнять чан бензолом, потом его выпаривать и анализировать вещество, выпавшее в осадок. Изо дня в день ему приходилось дышать ядовитыми неприятными парами.

Приблизительно через год однажды утром Смит во время бритья случайно порезался, и из маленькой ранки несколько часов текла кровь и ее вытекло довольно много. Стоило ему начать чистить зубы, как десны начинали тоже обильно кровоточить и через несколько дней, когда, наконец, кровотечение остановилось, он обратился к врачу. Тот поставил диагноз. Пары бензола повредили стенки его кровеносных сосудов.

Целых восемнадцать месяцев Смит пролежал в постели и спал только после введения в организм опия. Ему была удалена селезенка и вырезаны гланды. Ему время от времени проводилось переливание крови, чтобы попытаться удерживать кровообращение на уровне близком к нормальному.

Ему в результате было перелито в организм более тридцати шести пинт крови через вены на руках. Но вскоре они стали непригодными для инъекций, и тогда пришлось делать операции на теле чтобы найти новые свежие вены. За все время болезни вплоть до восьми часов до смерти, говорится в поданной жалобе, он пребывал в полном сознании и сильно мучился из-за болей.

Мэри Френч

Свою первую работу в Нью-Йорке Мэри Френч удалось получить через одного из друзей Ады. Занятие оказалось скучным и монотонным. Приходилось целый день высиживать в художественной галерее на Восьмой улице, где была развернута выставка скульптуры, и отвечать на вопросы дам в платьях-разлетайках из батика, которые приходили специально днем, чтобы их здесь увидели и сочли за знатоков искусства. Так она мучилась недели две. Когда вернулась девушка, которую она заменяла, Мэри была вынуждена уйти.

Она постоянно твердила себе, что ей нужно найти что-то на самом деле реальное, стоящее, и вскоре ей удалось получить место в отделе женской одежды в магазине Блумингдейла. Но наступил летний сезон, продажи резко упали, и ее уволили. Тогда она пошла домой, села за стол, написала статью о сотрудниках универмага и отнесла ее в журнал «Фримэн». В результате ей вскоре предложили исследовательскую работу в международном профсоюзе работников фабрик по производству женской одежды. Теперь она должна была изучать размеры заработной платы, прожиточный минимум, различия между оптовыми и розничными ценами в легкой промышленности. Ей нравилось часами копаться в статистических выкладках, общаться с должностными лицами, этими саркастически настроенными радикалами, постоянно в разговорах подпускающими шпильки, с работягами и девушками, которые приходили в их тусклый и грязный офис, где всегда было полно народу. В комнате она сидела вместе с еще двумя или тремя такими же, как она, сотрудниками-исследователями.

Ада поехала в Мичиган навестить своих родителей и оставила Мэри свою квартиру на Мэдисон-авеню, поэтому Мэри очень обрадовалась ее отъезду. Она все еще ее любила, но их интересы были диаметрально противоположны, и часто они затевали глупейшие споры по поводу относительной ценности искусства, социальной справедливости, и от этих споров обе они уставали, злились друг на друга, а порой и не разговаривали по нескольку дней. К тому же каждой из них не нравились те люди, которые окружали подругу.

И все же Мэри не могла не любить Аду. Ведь они с ней были такими давними подружками, к тому же Ада всегда щедро раскошеливалась, вносила свои деньги в комитеты по защите прав забастовщиков, в фонды по оказанию рабочим законной помощи, одним словом, делала все, что ей подсказывала Мэри. Она была девушкой щедрой, добросердечной, но взгляды ее безнадежно оставались типичными взглядами богачей: у нее не было никакого общественного сознания. Эти ее черты, конечно, действовали Мэри на нервы, как и ее квартира с этими безделушками, украшениями пастельных цветов, с настоящей мебелью от Уистлера, со слишком толстыми коврами, со слишком мягкими пружинами на кровати и с этими ужасными маленькими атласными кисточками повсюду. Но Мэри зарабатывала так мало, что ей не приходилось вертеть носом, привередничать, и теперь ей не нужно было платить за жилье, а такая экономия являлась для нее большим подспорьем.