Фридеш Каринти - Извините, господин учитель... Страница 11

После обеда был в церковном саду и собирал тутовые листья для гусениц. Да, чуть не забыл: убили китайского императора, будет большая революция. Никак не угомонятся эти китайцы! Пишу эти строки в комнате с видом во двор. Завтра занятий в гимназии не будет. Просмотрю историю, сделаю черчение; обратить куб в плоскость оказалось довольно трудно.

14 февраля.

Сегодня меня записали в классный журнал, потому что Яакон застиг меня, когда я писал шпаргалку на манжете рубашки, хотя шпаргалка была не по естествознанию, а по немецкому. Невелика беда: попрошу классного наставника, чтобы он зачеркнул. Сегодня прочел «Гамлета» Шекспира. Весьма интересная трагедия — сочинение великого английского поэта. Сегодня на меня почему-то напала тоска — даже забыл покормить гусениц. Собственно говоря, ради чего живет человек? «Быть или не быть», как говорит Шекспир в «Гамлете». Жалко, что молодость проходит так быстро и что я уже никогда не буду таким веселым и довольным, как в третьем классе. Увы! Жизнь не такая веселая штука… Да что поделаешь!..

ПОВИС НА ТУРНИКЕ…

Я повис на турнике…

О том, что у меня узкая грудь и не развиты мускулы, известно всем и мне тоже. Но никто не знает, какие подспудные силы скрыты во мне. Я и сам их в себе еще слабо ощущаю и, предвкушая недоброе, с трепетом натягиваю перед гимнастикой тренировочный костюм и сую ноги в тапочки.

Да, Влах поднимает пятьдесят кило, да, Миклош Баньаи крутит на турнике «солнце». Ну и что из этого? Это же просто грубая сила, доставшаяся им от природы.

А во мне таится Великая Воля. Пока что я лишь спрягаю за Баньаи глагол «savoir», а за Влаха решаю задачи по алгебре. Такая уж у меня натура: это я могу. А вот сделать стойку на параллельных брусьях… Но что будет, если я однажды сделаю стойку? Поразительное существо предстанет тогда перед изумленным человечеством. Поистине сказочный герой, в сравнении с которым даже герои Йокаи померкнут и превратятся в самых заурядных людей.

Представьте себе, что в одно прекрасное утро вы открываете газеты и читаете: «Превосходный и неповторимый доклад потряс вчера почтенную аудиторию, которая собралась в парадном зале „Вигадо“. Дотоле неизвестный молодой человек (далее следует мое имя) вышел на кафедру и на чистейшем французском языке сделал сообщение на тему „Смысл жизни в уравнениях второй степени“, блестяще раскрыв перед слушателями некоторые сокровенные тайны бытия, над которыми тщетно бились величайшие мыслители разных веков. Ораторское искусство докладчика было так велико, что присутствовавшие в зале всемирно известные артисты, рыдая, ринулись к подмосткам, чтобы обнять юного гения. Последний вначале лишь застенчиво улыбался, а — затем, легко вскочив на кафедру, с редким изяществом выжал стойку и трижды сделал сальто-мортале. После этих ошеломительных вращений в воздухе он одним прыжком покрыл расстояние, отделявшее кафедру от кафельной печки (расстояние равнялось девяти метрам). Снова сделав стойку, на этот раз на одной руке, он продолжил в этой непривычной даже для опытнейших ораторов позе свой прерванный доклад, окончательно решив все мировые проблемы, остававшиеся нерешенными до этих пор…»

Я повис на турнике…

Вы недоверчиво усмехаетесь? Сомневаетесь в возможностях юного гения? Это потому, что вы не верите в совершенство человеческой натуры. Вы, старые ретрограды, вы полагаете, что мир и после вас будет таким, каким был до сих пор, вы забываете, что недалек день, когда наступит экзамен на зрелость. Вы не способны представить себе, что появится вскоре, к примеру, такой премьерминистр (собственная скромность не позволяет мне назвать его имя), который поведает парламенту о некоторых весьма удачных дипломатических шагах, укрепляющих могущество Венгрии, и, раньше чем стихнет восторженный рев депутатов, примет вдруг боксерскую стойку и неизвестным дотоле приемом уложит на обе лопатки австралийского чемпиона по борьбе, которого английские реакционеры коварно запрятали под трибуну с целью убийства выдающегося молодого премьера.

Вам, конечно, трудно поверить, что может родиться такой человек, который утром в качестве президента академии читает доклад перед университетской профессурой, а после обеда участвует в соревнованиях, завоевывая главный приз по плаванию на спине, а заодно и мировой рекорд по прыжкам с шестом. Мало того: вечером он раскланивается перед бурно аплодирующей публикой, собравшейся в Национальном театре на пятисотом представлении его пьесы. Остается добавить, что этот необыкновенный юноша изобрел космический корабль для полета на Луну, и вовсе не потому, что не мог бы заработать на жизнь баскетболом: одним небрежным движением он забрасывает тридцать два гола в сетку команд «Эфтэцэ» и «Мац», сводная команда которых не в силах противостоять ему одному.

Я повис на турнике…

Ну конечно, мне нужны тренировки. Духом я крепок, только вот мускулы у меня… А гимнастические снаряды придумали очень хитрые люди!

Жердь гладкая и скользкая. По собственному опыту знаю, что, чем выше взбираешься по ней, тем труднее, хотя со стороны это не видно. Между прочим, эта скотина Нейгебауэр всегда выбирает себе более тонкую жердь, а мне оставляет ту, что потолще. Чем выше вскарабкиваешься, тем больше меняются твои взгляды на жизнь: происходит переоценка ценностей. Внезапно я постигаю, что все в мире суета сует, что решительно ничего не изменится, если Нейгебауэр быстрее доберется до вершины, чем я. Торопиться просто нелепо. Есть такие легкомысленные головы, которые, прыгая в высоту, делают большой разбег, с силой отталкиваются на черте, взмывают вверх и часто берут планку. Я в себе не обманываюсь. Правда. начиная бег, я тоже увлекаюсь и верю в успех — молодости присуща горячность, — прищурившись, измеряю расстояние до планки, прикидываю ее высоту, бегу вначале небыстро, затем стремительно ускоряю бег и уже вижу себя парящим в воздухе над планкой, но… в последнюю минуту меня охватывает какое-то сомнение: «Для чего это?

К чему?» — и, сникнув, как увядшая фиалка, я скромно ныряю под планку с видом человека, который даже и не думал прыгать, а хотел просто-напросто немного поразмяться.

Я повис на турнике…

В конце концов, если подумать, — какая это, в сущности, глупость, все эти гимнастические упражнения! К чему это, собственно говоря, ведет? К тому, чтобы все части человеческого тела заняли, по возможности, иное положение, чем то, которое им предназначено самой природой? Чтобы мои ноги болтались в воздухе, колени выворачивались, руки скользили, волосы лезли в глаза, а глаза лезли на лоб?.. Чтобы я переставал понимать, где пол, а где потолок? И вдобавок, пока, высунув язык и ловя равновесие, я пытаюсь на животе перевалиться через тонкую железную палку, какой-то грубый человек откуда-то издалека, с Земли, беспрерывно орет: «Скобка! Скобка!»

В моем затуманенном мозгу мелькает лишь смутная догадка о том, чего он от меня добивается: вероятно, надо куда-то подтянуться, а для этого изогнуться и выпрямиться. Но как это сделать? Что напрячь: ноги, руки, живот? И где сейчас у меня все это? Надеюсь, от меня в таком положении не могут требовать, чтобы я тотчас в этом разобрался.

Я делаю рывок (куда, это выяснится позже), открываю рот, закрываю глаза, с отчаянной решимостью разжимаю руки и брякаюсь спиной на маты. Слава богу, теперь я могу смеяться. Черт побери всю эту гимнастику, отборочные соревнования и первый приз! Дурак, кто его получит…

ТАЙНЫЙ СОВЕТ

Я далек от мысли превозносить свой дар предвидения и вовсе не хочу сказать, что еще в детстве знал наперед, какие великие события свершатся в мире позднее. Настоящая моя статья написана с единственной целью пролить свет на некоторые известные мне события, непосредственным очевидцем и в определенной степени скромным участником которых я явился в 1898 году.

Не знаю, каково будет значение моих заметок для исследования причин мировой войны 1914 года, но я вступил бы в конфликт с совестью, если бы из осторожности или по скромности промолчал о фактах, которыми по случайному стечению обстоятельств я располагаю. Историческое значение их, вероятно, слишком велико, чтобы я был вправе не предать их гласности. И я оглашаю их, хотя мог бы совершенно спокойно промолчать под благовидным предлогом, будто не убежден в ценности моих свидетельств для человечества.

Итак, без лирических отступлений и критических комментариев, возможно, несколько хаотически, но вполне откровенно, приводя имена и даты, я открываю человечеству глаза на истинную правду. Пусть более компетентные люди-политики и историки-оценят по достоинству мои воспоминания и скажут, в какой мере они объясняют ход мировой истории. Буду краток: факты и только факты.

В сентябре 1898 года я познакомился с Родяком, но дружить с ним по-настоящему начал с ноября, когда после примененных ко мне административных мер — в данном случае о них нет смысла говорить подробнее — я оказался на шестой парте в четвертом ряду справа. За моей спиной слева сидел Тивадар Жемле, а перед Родяком — Зингер. Это обстоятельство, как мы вскоре увидим, сыграло немаловажную роль.