Джон Голсуорси - Цветок в пустыне Страница 11

– Говорят, у его брата не будет потомства.

– Бога ради, тётя Эм, не надо!

– Почему? Поцелуй меня.

Через плечо тётки Динни посмотрела на дядю. Тот молчал.

Позже, когда она направилась к дверям, он остановил её:

– Ты думаешь, что делаешь, Динни?

– Да. Вот уже девятый день.

– Не хочу быть дядей-брюзгой, но всё-таки спрошу: тебе известны его отрицательные стороны?

– Вероисповедание, Флёр, Восток. Что ещё?

Сэр Лоренс пожал худыми плечами:

– Эта история с Флёр стоит у меня поперёк горла, как сказал бы старый Форсайт. Тот, кто позволит себе такое по отношению к другу, которого вёл к алтарю, не может быть верным мужем.

Динни вспыхнула.

– Не сердись, дорогая… Мы просто все очень любим тебя.

– Он откровенно рассказал мне все, дядя.

Сэр Лоренс вздохнул.

– Тогда, я полагаю, говорить больше не о чём. Но, прошу тебя, загляни вперёд, пока ещё не поздно. Существуют сорта фарфора, которые нельзя склеить. По-моему, ты сделана из такого же материала.

Динни улыбнулась, поднялась к себе, и мысли её немедленно возвратились к тому, что произошло.

Теперь ей было нетрудно представить себе физическое упоение любовью и не казалось больше невозможным открыть свою душу другому. Любовные истории, о которых она читала, любовные отношения, которые она видела, – каким пресным всё это было в сравнении с её чувством! А ведь она знает Уилфрида всего девять дней, если не считать мимолётной встречи десять лет тому назад! Неужели все эти годы над нею тяготело то, что называют комплексом? Или любовь, этот дикий цветок, чьи семена разносит ветер пустыни, всегда приходит внезапно?

Она долго сидела так, полураздетая, зажав руки между коленями, опустив голову, опьяняя себя наркотиком воспоминаний, и ей казалось – странное чувство! – что вся любовь, которая существует в мире, заключена сейчас в ней одной, сидящей на этой купленной у Палбреда с Тоттенхемкорд-род кровати.

VIII

Кондафорд, словно выражая недовольство всеми этими любовными перипетиями и оплакивая утрату двух своих дочерей, встретил Динни мелким дождём.

Девушка нашла, что её родители усиленно стараются не "разводить трагедий" по поводу отъезда Клер, и возымела надежду, что они будут держаться так же и в отношении её самой. Чувствуя себя, по своему же выражению, "чересчур огорожанившейся", она решила пройти испытание водой перед ордалией окончательного объяснения и отправилась побродить. Кроме того, к обеду ожидались Хьюберт и Джин, их надо было встретить, и Динни хотела убить двух зайцев сразу. Капли дождя, падавшие ей на лицо, хмельной запах земли, голоса кукушек и вид деревьев, одни из которых уже успели расцвести, а другие только начинали зеленеть, освежили её тело и повергли в уныние её сердце. Девушка по тропинке углубилась в лес. Он состоял из буков и ясеней; кое-где попадался английский тис, так как почва была известковатой. Дождь накрапывал чуть-чуть, с листвы не капало, и тишину нарушал лишь частый стук дятла. Динни, если не считать раннего детства, была за границей трижды – в Италии, в Париже, в Пиренеях и всякий раз возвращалась домой ещё более влюблённой в Англию и в Кондафорд. Теперь она не знала, куда лежит её путь. Нет сомнения, впереди пески, смоковницы, молчаливые фигуры у колодцев, плоские крыши, волоса муэдзинов, взгляды из-под чадры. Но Уилфрид, конечно, почувствует прелесть Кондафорда и согласится время от времени гостить в нём. Отец Дезерта жил в замке, построенном словно напоказ, но, к всеобщему огорчению, закрыл доступ туда и никому его не показывал. Отчий замок, Итон, Лондон – вот и всё, что Уилфрид, который провёл четыре г, ода на войне и восемь лет на Востоке, знает об Англии.

"Мне предстоит открыть ему Англию, а он откроет мне Восток", – подумала Динни.

В ноябре прошлого года буря повалила несколько буков. Глядя на их обнажённые разлапые корни, Динни вспомнила, как Флёр говорила, что продать лес – единственный способ выполнить последний долг перед детьми. Но отцу Динни только шестьдесят два! Как вспыхнули щёки Джин в день приезда, когда тётя Эм процитировала: "Плодитесь и размножайтесь"! Она ждёт ребёнка! Разумеется, сына, – Джин из тех женщин, у которых родятся мальчики. Ещё одно поколение Черрелов по прямой линии!

А вдруг у неё с Уилфридом тоже будет малыш? Что тогда? С детьми кочевать нельзя. Тревога и неуверенность охватили Динни. Будущее – сплошное белое пятно на карте! Мимо застывшей на месте девушки пробежала белка и взобралась на дерево. Динни с улыбкой проводила взглядом проворного рыженького зверька с пушистым хвостом. Слава богу, Уилфрид любит животных. "Аллах и тот в свой рай ослов пускает". Он не может не полюбить Кондафорд, его лесных птиц, рощи, ручьи, высокие окна, магнолии, голубей и зелёные пастбища! Но понравятся ли ему её родные – Отец, мать, Хьюберт, Джин? Понравится ли он им? Нет, им он не понравится – слишком непринуждён, порывист, горек, прячет все лучшее, что в нём есть, словно стыдится этого. Они не оценят его поклонения красоте, а переход в другую веру повергнет их в удивление и замешательство, даже если они не узнают того, что он ей рассказал.

В Кондафорде не было ни дворецкого, ни электричества, и Динни выбрала для объяснения тот момент, когда горничные, поставив графины и десерт на озарённый свечами стол из полированного ореха, удалились.

– Простите, что отвлекаю вас личными делами, – внезапно объявила Девушка. – Я помолвлена.

Сначала никто не ответил. Каждый из четырёх присутствовавших привык думать и говорить, хотя это не всегда одно и то же, что Динни создана Для брака; поэтому они могли только радоваться, что она выходит замуж. Затем Джин спросила:

– С кем, Динни?

– С Уилфридом Дезертом, вторым сыном лорда Маллиена… Он был шафером Майкла…

– О! Но…

Динни обвела взглядом трёх остальных. Лицо отца невозмутимо, что вполне естественно, – он понятия не имеет об этом молодом человеке; тонкие черты её матери выражают вопрос и тревогу; Хьюберт, казалось, с трудом подавляет раздражение.

Наконец леди Черрел спросила:

– Динни, давно ты знакома с ним?

– Всего десять дней, но мы виделись ежедневно. Боюсь, что это любовь с первого взгляда, как и у тебя, Хьюберт. Мы помнили друг друга со свадьбы Майкла.

Хьюберт уставился в свою тарелку:

– Известно ли тебе, что он перешёл в мусульманство? По крайней мере, в Хартуме шли такие разговоры.

Динни кивнула.

– Неужели? – воскликнул генерал.

– В том-то и беда, сэр.

– Зачем он это сделал? Динни чуть не брякнула: "Не всё ли равно – ислам или христианство, если ты неверующий!" – но вовремя спохватилась. Вряд ли это было бы особенно лестной рекомендацией.

– Не понимаю людей, меняющих веру, – резко бросил генерал.

– Я вижу, что новость не вызвала особого восторга, – пробормотала Динни.

– До восторгов ли тут? Мы ведь его совсем не знаем, дорогая.

– Ты права, мама. Можно мне пригласить его сюда? Он в состоянии содержать семью, и тётя Эм говорит, что у его брата не будет потомства.

– Динни! – остановил её генерал.

– Я шучу, дорогой.

– Но он же вроде бедуина: вечно кочует, а это уже не шутки, – отозвался Хьюберт.

– Кочевать можно и вдвоём, Хьюберт.

– Ты всегда говорила, что тебе тяжело даже на время уезжать из Кондафорда.

– Я помню, как ты говорил, Хьюберт, что не видишь ничего хорошего в браке. Я уверена, что в своё время и вы с отцом, мама, говорили то же самое. Но разве вы утверждали это потом?

– Злючка! – отпарировала Джин, и это простое слово положило конец сцене.

Однако перед сном Динни зашла к матери и снова спросила:

– Значит, я могу пригласить Уилфрида?

– Разумеется, и когда захочешь. Мы будем рады познакомиться с ним.

– Я понимаю, мама, этот удар последовал слишком быстро за браком Клер. Но вы же знали, что рано или поздно я уйду от вас.

Леди Черрел вздохнула:

– Догадывались.

– Я забыла сказать, что он поэт, и притом настоящий.

– Поэт? – переспросила её мать, словно не хватало только этого штриха, чтобы довершить её опасения.

– В Вестминстерском аббатстве немало поэтов. Но не беспокойся, он туда не попадёт.

– Различие в религии – очень серьёзное обстоятельство, Динни, особенно когда дело касается детей.

– Почему, мама? Говорить о религиозных убеждениях человека, пока он не стал взрослым, просто смешно. Кроме того, к тому времени, когда подрастут мои дети, если они у меня будут, вопрос станет чисто академическим.

– Динни!

– Он уже почти стал им, если не считать узких религиозно настроенных кругов. Для нормальных людей религия все больше превращается в этическую проблему.

– Я слишком мало знаю, чтобы судить об этом, да и ты тоже.

– Мамочка, милая, погладь меня по голове.

– Ох, Динни, как мне хочется думать, что ты сделала разумный выбор!

– Не я, а меня выбрали, мама.