Джим Томпсон - Сейчас и на земле Страница 11

Так, во всяком случае, я понял. По правде говоря, до конца я не дошел; это я уже сам сделал выводы. Где-то на половине объяснений Мун вдруг извинился и убежал. А минут через пять меня хватает за локоть охранник и спрашивает, что я здесь делаю.

Глава 10

– Я здесь новый человек, – объяснил я. – Мой заведующий привел меня сюда.

– Кто ваш заведующий?

Я назвал.

– Куда он ушел?

– Не знаю.

– Предъявите вашу карточку.

Я даю ему свою карточку, он ее тщательно изучает, смотрит то на меня, то на фотографию, затем, как мне показалось, с некоторой неохотой возвращает.

– Все в порядке, – говорит. – Но без дела здесь ходить нельзя. Мы все здесь на работе.

Я пошел обратно своим ходом и минут пятнадцать бродил, пока не нашел наш склад. Я был порядком измотан, хотя толком ничего не увидел, да и то, что увидел, мало что мне давало. Естественно, Муну я сказал, что все в порядке; риск столкнуться еще раз с охраной меня не прельщал. Словом, как я говорил, мне приходилось собирать по крохам необходимые сведения для работы. Лишь незначительная часть запчастей, произведенных в этот день у меня на глазах, попадает к нам. Сотни деталей идут сразу в монтаж. Многие изготовляют для других заводов. Например, мы производим коллекторы для нескольких предприятий; у нас есть специалисты и техническое оборудование для их производства, а у них нет. Но точно так же мы закупаем что-то у них. Ни один авиазавод не может полностью обеспечить себя всем от начала до конца. Номенклатура, которую мы закупаем или продаем, варьируется день ото дня в зависимости от потребностей производственного процесса, технических возможностей и материалов.

В целом у меня было четыре типа запчастей, которые надо было учитывать: детали для сборки, для сборки узлов, а также продукция, регулярно выходящая со сборочной конвейерной линии. Четвертый – запчасти вроде капотов и противопожарных перегородок – в силу того, что они очень крупные и труднопередвигаемые, идут непосредственно на сборочную линию. Когда самолет достигает соответственной стадии сборки, он состоит из определенного количества запчастей. Наша, моя, обязанность – знать, что это за части, в независимости от того, видел ли я их или не видел, и показать в гроссбухе, что они действительно поступили. В этом немало загвоздок. Когда я все обмозгую, я доложу об этом Муну. Мне, кроме того, надо докопаться, почему у нас все время дефицит одних запчастей и излишек других. Мы выпускаем, вернее, пытаемся выпускать запчасти по двадцать пять в блоке; не по двадцать пять наименований, а узлы для двадцати пяти авиамашин. Скажем, для закрылка требуется одна носовая покрышка, но в ней шестнадцать ребер определенного типа, следовательно, учетный номер носовой покрышки 1, но 16 по ребрам.

Учетные книги на первый взгляд предельно просты. Первая, она же предмет нашей главной заботы, поскольку мы еще не собрали полностью двадцать пять самолетов, состоит из двенадцати инвентарных описей материалов, по одному на каждый цех. С левой стороны описи номер детали, ее описание и узловой номер. Справа, напротив каждого номера, двадцать пять квадратиков. Когда деталь поступает, скажем сорок восемь штук L-1054, узловой номер 6, я рисую волнистую линию через восемь квадратиков напротив этого номера. Когда поступают все сорок восемь штук, я просто перечеркиваю все квадратики. Однако вместо сорока восьми штук могут поступить сорок девять. Тогда я должен провести волнистую линию через восемь и одну шестую квадратика, а они совсем крошечные. Если 6 – максимальный узловой номер, с этим еще можно разобраться, эта трудность преодолима. Но узловой номер некоторых деталей бывает 164, и уж тут хоть разбейся, а квадратики поделить выше человеческих сил. Я сказал обо всем этом Муну. И слава Богу, что сказал.

– Знаешь, Дилли, – Мун достал яблоко из кармана, – такая мелочь погоды не делает. Делай как можешь.

– Ничего себе мелочь, – говорю. – Положим, у нас семь учетных книг – семьсот пятьдесят самолетов, – то есть общая сумма тридцати описей деталей для каждого сборочного цеха. Помножь ничтожную ошибку на тридцать, и все возрастает как снежный ком, это будет чудовищная путаница.

– Ну а ты что предлагаешь?

Что я мог сказать?

– Я просто хочу объяснить, почему такая сложность с записями. Не хочется, чтоб ты потом считал, что это моя вина, вот и все.

Он вскарабкался коленями на мой табурет и запустил огрызок яблока через забор. Где-то внизу линии, перекрывая лязг механических ножниц и буханье клепальных машин, раздалась яростная ругань.

– Ладно, Дилли, пока все это мелочи...

– Да я ж тебе говорю, Мун...

– ...нечего дергаться.

Это была моя третья неделя здесь и конец первого месяца. Я стал лучше соображать что и как. Но вот только чем больше я соображал, тем меньше понимал и тем больше начинал беспокоиться. Проект нашего самолета не был еще окончательно зафиксирован. Технические изменения вносились чуть не ежедневно, а то и ежечасно. И от этого вся наша сложившаяся учетная система разваливалась на куски. К нам поступают десятки запчастей, которые у нас вовсе не учтены. Одни из них используются на первом самолете, другие на десятом и так далее. Я не знаю, как все это отразить в учетной книге; не знаю, заменяют они другие детали или они совершенно новые и дополняют те. Мун говорит, что раз их нет в общем учетном списке, то и черт с ними, и я их попросту не отмечаю, но сколько это может продолжаться? Склад постепенно заполняется неучтенными запчастями, а значит, мы отправляем заказы по цехам, а эти неучтенные так и лежат здесь мертвым грузом. Это кончится однозначно. Правительство откажется от самолетов, потому что они не отвечают стандартным спецификациям, а отвечать за все будет некий учетчик со склада.

Но и это еще не все.

Когда запчасть заменяется или дополняется другой, естественно, меняется и узловой номер. Например, если раньше для полной сборки двадцати пяти самолетов требовалось семьдесят пять штук одной запчасти, то теперь пятьдесят. Но, скажите на милость, как быть, когда в учетных записях черным по белому отмечено, что мы уже отправили больше, чем надо, первых запчастей для двадцати пяти самолетов? Куда прикажете вносить лишние или дополнительные запчасти?

Я-то понимаю, где собака зарыта. Тот факт, что мы отправили деталей на двадцать пять самолетов, еще не значит, что сборочный цех полностью использовал их. Часть пошла в разгон, часть отправлена в брак контролером ОТК. Только от этого знания не легче. Я говорил об этом Муну (и на этот раз он, кажется, задумался).

– Ну а ты как на это смотришь, Дилли?

– В управлении должны учитывать сломанные и забракованные детали. Я хотел бы посмотреть их отчеты.

– Ни черта они там не знают. Они узнают об испорченных деталях, только когда выясняется их нехватка. Но и тогда попробуй докажи, что они поломались. Ребята с конечной сборки скажут, что у нас неправильные записи и они никогда не получали эти детали.

– Разве в управлении не могут выяснить по количеству использованного сырья?

Мун с усмешкой покачал головой:

– Да ни черта они не могут, Дилли. Для этого нужна экспертиза и проба. Кроме того, мы все время меняемся с другими заводами или даем в долг. Сегодня утром в отделе поставок я видел заявку на сорок хвостовых шасси. Мы заплатили за них и получили, но на руках у нас их нет, как нет их и в сборочном. Бог знает, где они.

– Но если б я мог хотя бы получить отчет о браке, тогда...

– А что пользы? Когда деталь бракуют, она поступает к главному инспектору ОТК. Если он бракует ее, она отправляется в цех, где был допущен брак. У них там валяется, а потом, если ее нельзя исправить и послать обратно в сборочный, они ее пускают на лом, а бирку с отметкой ОТК отправляют в управление. А то и просто выбрасывают ко всем чертям, если у них брака слишком много. В любом случае, как ни посмотри, нам придется неделями дожидаться отчетов из ОТК, а если мы их и получим в конце концов, будет уже поздно.

Я ни слова не сказал, но вид у меня, вероятно, был обескураженный.

– Да не расстраивайся ты так, Дилли. У тебя все идет путем. Как и следовало ожидать.

Вот такие вот дела. Вернее, были такие. Потому что сейчас все куда хуже. Не то чтобы это меня очень уж колышет. Не могу сказать, что я совсем ничего не смыслю в работе, но надо быть гением, чтобы разобраться в этом бардаке. Если уж на то пошло, то я просто ума не приложу, что делать. Я даже вечернюю выпивку сократил, чтоб голова варила, но от этого я совсем спать перестал, так что не думаю, что это была удачная мысль. Я пытался поговорить об этом с Робертой, мамой, с Фрэнки, но от них никакого толку. Сбываются старые пророчества Роберты, и у нее одно на уме – чтоб я покаялся. Да и что она может в этом понимать. Мама говорит, что я слишком много беру на себя. И Фрэнки тоже твердит, что им на меня повесить нечего, если дело до того дойдет, и чтобы я послал их ко всем чертям. Только Джо предложила хоть что-то дельное. Она говорит, что мне надо проштудировать книжки по бухгалтерии. Только, боюсь, это что мертвому припарки. Вернее, займет столько времени, что будет поздно. А кроме того, надо же мне писать хотя бы по ночам. Я же обещал маме, и мне не хочется ее подводить. Она уже приготовила свой старый костюм, чтобы поехать навестить папу. Вот уж не знаю, чтосней будет после этого, но...