Ион Арамэ - Рассвет над волнами (сборник) Страница 11

Джеорджеску-Салчия опять распрямил плечи и подтянул живот. Незаметно повторив это упражнение несколько раз, он обрадовался, что не забыл об экономичной гимнастике. Хотя бы о такой микрогимнастике. Дорога от дома до школы занимала у него самое большее десять минут. Это не требовало особых физических усилий. Затем вышагивание перед кафедрой. В голове роились обычные фразы, которые он говорил ученикам, например: «Возьмите лист бумаги и разберите стихотворение «Мама» или какое-нибудь другое», «Между подлежащим и сказуемым запятая не ставится», «Сейчас поговорим о довоенной прозе» — и так далее. Летом Джеорджеску-Салчия еще жил какими-то надеждами. После обеда, когда вода в море становилась теплее, он плавал. Плавание, как известно, хорошо тонизирует. А как он проводил это время года раньше! Когда Паула уезжала к родителям, он провожал ее на вокзал и сразу же заводил на несколько дней роман. Это почти всегда ему удавалось. Но с годами он потерял интерес к демонстративному, с умыслом плаванию и прогулкам по пляжу. «Неужели начинаю стареть? — испуганно спрашивал себя Джеорджеску-Салчия, замечая, что, приближаясь к киоску, непроизвольно ускорил шаг. — Значит, появление рассказа в печати мне не безразлично. Это уже кое-что, — думал он. — Завтра письменная работа в пятом классе. Надо бы сменить тему, найти что-нибудь подоступнее, чтобы оценки были более высокие. Класс, которому так посчастливилось с преподавателем румынского языка, ставшим писателем, должен быть только отличным».

— Приветствую, коллега! Рад вас видеть. Ну, когда выйдет ваш роман?

Заместитель директора школы, толстый и несколько высокомерный, на этот раз казался удивительно любезным.

— Пишу, — скромно ответил Джеорджеску-Салчия.

— Это хорошо, что и наш городишко будет иметь своего представителя в современной литературе. Желаю больших успехов!

Ион Джеорджеску-Салчия почувствовал к нему внезапную симпатию. Может, по сути своей заместитель директора был вовсе не плохим человеком. Как мы иногда заблуждаемся в людях! Нелегко быть заместителем директора, ломать голову над десятками проблем, разрабатывать планы, утверждать акты расходов и принимать решения. Как бы то ни было, теперь заместитель директора будет снисходительнее, пореже будет звучать критика на педагогических советах и язвительные замечания по поводу опозданий на уроки. Этот журнал с рассказом надо бы поместить в рамочку и использовать как тотем. Если бы он был опубликован два года назад! Именно два года назад Паула ушла от него. Неожиданно, без всяких объяснений, без предварительной ссоры. Однажды он вернулся из школы и увидел распахнутый шифоньер, туалетный столик был пуст и опрокинут. Бесчисленные флакончики и пузырьки, занимавшие столько места, бесследно исчезли. Все объяснение заняло несколько строчек, написанных на обратной стороне квитанции о расходах: «Я не могу подняться до твоего уровня. Предпочитаю жить в безвестности, как большинство людей. Желаю тебе стать знаменитым и счастливым».

Ион Джеорджеску-Салчия шел по вымытой дождем улице, и в его голове возникали свежие картинки, характерные сценки, образы. Сейчас, после дождя, город вновь ожил, улицы заполнились людьми. У мебельного магазина разгружали мебель. На крышах домов плясали красно-фиолетовые лучи заходящего солнца. В очистившейся после дождя атмосфере краски казались более свежими. «Желаю тебе стать знаменитым и счастливым», — жгли память строчки прощальной записки Паулы. Эти преувеличенные, может, иронические пожелания к настоящему моменту не сбылись. Он не стал ни знаменитым, ни счастливым. Но сегодня два события в его жизни пересеклись, как пересекаются однажды за много — кто знает за сколько! — лет траектории двух планет. Спор с Адамом и появление рассказа в журнале — это хорошее предзнаменование, свидетельствующее о том, что долгожданный момент в его судьбе наступил и назад пути уже нет. Он нажал наконец клавишу операции под кодовым названием «Будь знаменитым и счастливым».

У киоскерши дочь училась в шестом классе, поэтому для Джеорджеску-Салчии она всегда откладывала журнал. На этот раз она встретила его с такой улыбкой, будто у него был большой праздник:

— Что же это вы, товарищ учитель, печатаетесь в журналах и молчите об этом? Я оставила для вас два экземпляра — может, кому подарить захотите. Во всяком случае, примите мои поздравления.

— Благодарю, — произнес он с деланным безразличием. — Это моя старая работа…

— Оставьте вашу скромность! Все говорят, что вы приятно удивили наш город. Я читала рассказ и словно фильм смотрела. А правда, что девушка в рассказе… — облокотившись на «Программу радио», киоскерша почти наполовину высунулась в окошко, — это та барышня, что ведет лотерею?

— Ну что вы, уважаемая! — доброжелательно погасил он любопытство киоскерши. — Это персонаж вымышленный. Когда я задумал свой рассказ, эта барышня училась еще в двенадцатом классе. Имейте в виду, что литература…

— Знаю, — перебила его женщина, — это фантазия, игра воображения, образное отражение жизни… Я столько раз слышала это от своей дочери Филвиоры!

— Хорошая у вас дочь, — в свою очередь прервал киоскершу учитель. — У них класс очень сильный.

— Если б вы знали сколько она, маленькая, трудится! Все честолюбие…

Похоже, женщина собиралась перейти на семейную тему, поэтому Джеорджеску-Салчия безразличным тоном заметил:

— Девочки вообще более старательны, чем мальчишки.

— Да, но моя… Она такая впечатлительная, так все преувеличивает! Эту ночь почти не спала, а все из-за предстоящей письменной работы. Вы им сложные темы дадите?

— Нет, уважаемая, вполне доступные. Кое-что из классики. Так что не пугайтесь. Я хочу, чтобы мои ученики любили литературу, а не боялись ее.

— Как же может быть иначе, если их учитель — писатель?

«Да, это так, — согласился мысленно Джеорджеску-Салчия и нетерпеливо развернул журнал. — Вот он, рассказ. Почти на страницу. С иллюстрацией. Эстамп — несколько законченных линий, в которых угадываются два слившихся профиля. Художник схватил идею рассказа», — с удовлетворением подумал Ион.

— Пожалуйста, сдачу, — оказала киоскерша.

Джеорджеску-Салчия, звякнув однолеевыми [8] монетами, опустил их в карман и сложил пополам журналы.

— Пойду почитаю дома, в тиши, — словно оправдываясь, сказал он. — Кажется, они порядочно сократили рассказ.

— Как жаль, товарищ учитель! Такой правдивый, замечательный рассказ незачем было сокращать. У меня на чтение остается не так уж много времени, но я не лягу спать, пока не возьму в руки книгу, а если попадается такой рассказ, как ваш…

К киоску подошел парень:

— Добрый вечер. Открытки у вас есть?

«Слава богу, что появились покупатели», — обрадовался возможности отделаться от назойливой киоскерши учитель.

— Ну, я пошел. Всего доброго, уважаемая!

Шагая по улице, он держал журналы так, чтобы не было видно названия, и одновременно так, чтобы их нельзя было спутать с другой прессой. Его забавляла маленькая известность. Успех, запоздалый, но все-таки… Что делать со вторым журналом, он не знал. «Может, кому подарить захотите…» — звучали у него в голове слова киоскерши. А кому дарить? Директору? Тот подписался на журнал. Да и неудобно уподобляться мальчишке-лицеисту, написавшему стишок в лицейский рукописный журнал. Вот если б это был роман, тогда другое дело. Тогда можно было бы на весь титульный лист написать какой-нибудь скромный и в то же время запоминающийся автограф, отражающий значимость книги. Что-то вроде: «Моему другу такому-то… Эта попытка запечатлеть бурное течение жизни…» И так далее. А что такое журнал? Там помещен не один его рассказ. Он припомнил, что каждый раз, когда показывал Пауле журнал с интересным рассказом или очерком, та бегло пролистывала его в надежде найти иллюстрации или маленькую статейку о моде. Отсутствие у нее литературного интереса часто было причиной их ссор. А в последнее время на любой напечатанный рассказ или стихотворение Паула реагировала стереотипно: «Ну и сколько автору за это заплатят?»

Джеорджеску-Салчии эти воспоминания были неприятны. Как объяснить причины их с Паулой размолвки? Даже близкие не могли понять его. А мог ли понять чужой человек, который видел его впервые, что причиной семейной драмы было непонимание со стороны спутницы жизни?

Ну и хорошо, что она ушла. С ней он чувствовал себя более одиноким, чем сейчас. После ее ухода исчезли различные сплетни, сенсационные случаи, услышанные на базаре, рассказы о том, что говорил врач в больнице соседке, у которой муж пьяница, старший сын осужден за хулиганство, а младший дебил… и тому подобное. Эта бессмыслица не давала ему собраться с мыслями. Он где-то читал, что ограниченного человека можно узнать по точности, с которой он воспроизводит детали. Хорошо, что она ушла, но за все эти годы он так и не сделал желанного шага, чтобы преодолеть инерцию, разбудить в себе творческий порыв далекой молодости, когда он мечтал и только начинал писать. Так было до сегодняшнего дня. А теперь будто что-то толкнуло его к новой жизни, похожей на ту, о которой грезилось.