Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника Страница 119

Все это сопровождалось громом аплодисментов присутствующей публики и как бы бросало вызов правительству.

Наконец, встал земский врач Шингарев[515] и предложил расширить этот незаконный парламент организованным совещанием с выборными от крестьянского населения. Избрали особую комиссию для выработки доклада губернскому комитету, и комиссия эта составила доклад, в котором говорилось: «Так жить, как мы живем в глухой провинции, жить с опасением за свою жизнь и имущество, невозможно. Нельзя хладнокровно смотреть, как капля за каплей разрушаются наши естественные богатства, как растут в окружающей среде произвол и бесправие, как извращается чувство законности и как над всем этим грозной тучей надвигаются крестьянские бунты и волнения, грозящие страшными потрясениями нашей родине».

Чтение этой резолюции сопровождалось взрывами аплодисментов толпы, а когда чтец заявил о необходимости созыва «Всероссийского собора»[516], радостный крик и гул всего зала превратил эту необходимость в требование.

Это неожиданное происшествие в глухой провинции моментально облетело всю Россию и всколыхнуло оба воюющих лагеря. Для одного оно прозвучало призывом к «словесному восстанию», для других — угрозой существующему порядку, надвигающейся революцией…

Нужно было видеть, что делалось в городке Алатыре, в этом маленьком человеческом муравейнике, чтобы составить себе понятие о лихорадочном состоянии всей страны. Ведь и здесь был комитет, которому предстояло подать голос по вопросам государственной важности! Совершенно невероятное событие… Если не все прямо призваны подать этот голос, то он будет подан косвенно: в разговорах и спорах с теми, кто будет заседать и решать вопросы. А ведь в маленьком городке все — как люди, так и собаки — если не родственники, то уж непременно приятели или хорошие старые знакомые. Значит, — все сословия, люди разных положений и состояний как мужеского, так и женского пола превратились вдруг в граждан и гражданок! Конечно, всем хочется казаться умнее, и потому говорится очень много всяких глупостей, но все же это интереснее, чем сплетничать от безделья и скуки…

Уже съехались будущие герои обоих лагерей, но пока происходят еще предварительные тайные совещания. Но какие тайны могут быть в маленьком городке, где все знают друг про друга всю подноготную?

Стоит зайти в местный общественный клуб, где собирается вся культурная публика обоего пола и всех возрастов и куда заходят отдохнуть от государственных дум все «герои», зайти и прислушаться к разговорам и спорам, как все эти тайны предстанут в полном обнажении, как Венера из морской пены…

Тут и «опора трона», и либеральные земцы, и разная служилая и профессиональная интеллигенция, революционный «третий элемент», тут именитое местное купечество, тайные корреспонденты. Дважды в неделю — семейные вечера, и потому — изобилие местных дам и девиц с молодыми людьми женихового возраста. Танцы, картишки, ужины…

Конечно, даже за танцами темой разговоров служат теперь «государственные тайны», но все же главные государственные разговоры происходят в буфете и в карточной комнате. Появляющиеся здесь Павел Николаевич и предводитель дворянства, генерал Замураев, — как две матки из разных пчелиных ульев: всегда облеплены единомышленниками. Надо ждать минуты, когда произойдет столкновение и пчелки сцепятся и начнут жалить друг друга.

Начинается обыкновенно с правой стороны:

— Ну, господа дворяне, как вам нравятся Курские маневры? Хе-хе-хе…

— После этих маневров следует почитать разрешенными оба вопроса: и крестьянский, и дворянский, так что о чем, собственно, будет рассуждать теперь наш комитет?

— Они за словом в карман не полезут. Они только тем и занимаются, что изобретают «вопросы»… Крестьянский, финляндский, еврейский, польский, женский… Одним словом, всю Россию под знаком вопроса поставили!

Говорится это между «своими», но намеренно громко, чтобы слышали представители вражеского лагеря — «они»…

«Они», конечно, держат ухо востро и тоже громко разговаривают:

— А как вам нравятся, господа, воронежские земские маневры? (намек на события, разыгравшиеся на совещании воронежского уездного земства). Тоже недурные речи были сказаны по крестьянскому и дворянскому вопросам! Есть еще честные люди на Руси!

А в правом лагере еще громче:

— Государь милостиво разрешил собраться и поговорить о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а они стали рассуждать о свободе слова, о каком-то произволе, о каком-то Всероссийском земском соборе! Совершенно не дают поговорить о деле…

Тут терпение левого лагеря не выдерживает, и перестрелка издали переходит в атаку. Впереди, конечно, вожди: с правой стороны — генерал Замураев, с левой — Павел Николаевич Кудышев.

— О каких же это делах вам мешают поговорить?

— Дело не в том, что у мужика мало земли и что его порют за бунты и грабеж, а в том, что он не умеет работать и не хочет учиться работать… Что бы сделал немецкий крестьянин на тех же 3–4 десятинах!.. Так вот, научите мужика интенсивному хозяйству, и тогда ни голодовок, ни бунтов не будет, да и пороть мужика не будет надобности!

Следует одобрительный гул в правом лагере и возмущенный — в левом. Бой загорается по всему фронту:

— Вместо дела у нас придумывают крестьянский вопрос и толкают мужика к грабежу чужой собственности, балуют казенным прокормлением на время неурожаев, вместо того чтобы научить его сделать запас на такой случай, и кружат ему голову разными правами да свободами!

Павел Николаевич, подкрепленный статистиками и агрономами, начинает разбивать все эти обвинения цифрами и фактами, приводящими в смущенное молчание противников, а потом начинает беспощадно высмеивать:

— Немецкий крестьянин! С немецкого крестьянина не дерут трех шкур, немецкому крестьянину дано образование, немецкий крестьянин — полноправный гражданин, как и вы, господа дворяне, и так же, как вас, его не имеет никто права выпороть, у него есть благосостояние, кредит, к его услугам наука и техника… А что имеет и что дано нашему мужику? Наконец, я спрошу вас, почему наши помещики не переходят на интенсивную культуру, а предпочитают землю отдавать в аренду мужику, а сами… спирт из мужицкого хлеба гонят, другие подряды казенные берут, третьи… третьи государственных и земских недоимок по годам не платят и разных манифестов и речей свыше дожидаются? Почему дворянский союз, ваше объединение, законно и поощряемо, а крестьянский союз — государственное преступление?

Генерал Замураев багровеет от возмущения, пыхтит, как паровоз, и наносит удар с неожиданной стороны:

— Во всяком случае… Да… Это не секрет… у вас там составляются проекты об отобрании земли у помещиков и передаче ее мужикам… Вообще о земельной реформе… Все эти проекты сочиняются людьми, которые своей земли не имеют и распоряжаются чужой собственностью. Да! Я, как председатель, таких проектов не допущу и считаю, что этим выполню волю моего государя, который на Курских маневрах…

— Вы не желаете поднимать и разрешать крестьянский вопрос? Тем хуже, господа, для вас. И не только для вас, а для России. Неужели все эти мужицкие бунты не заставили вас подумать, а что, если мужик сам начнет разрешать дворянский и крестьянский вопросы? Ведь это, господа, ужас! Мы вас хотим спасти от этого ужаса, вывести Россию из страшного тупика, а вы прячетесь за спину Государя императора…

Начиналась общая свалка. Крики, угрозы, взаимные оскорбления с вызовом на дуэль. Вся клубная публика приходила в возбуждение и толпилась около буфета. Врывались встревоженные жены и вытаскивали из буфета мужей. Потом жены ссорились между собою, и их растаскивали мужья.

Теперь городок Алатырь походил на одну сплошную санаторию для нервнобольных, а местный общественный клуб — на буйное отделение дома сумасшедших…

В конце 1902 года разгорелся бой во всей провинции. Воевали в земских собраниях и в комитетах, и повсюду воевали не столько с местным правым лагерем, сколько через его голову с правительством. В этих словесных боях преимущество всегда было на стороне левого лагеря, богатого людьми научных познаний, исследователями и знатоками крестьянского быта, вооруженными цифрами и фактами. Правый лагерь не дал ни одного значительного по содержанию доклада и не выставил ни одного выдающегося, умеющего «глаголом жечь сердца» оратора. Этот лагерь был силен лишь сознанием силы самого правительства и поддерживающей этот лагерь придворной камарильи. И в этом были его мораль и право. Группы передовых помещиков из породы «кающегося дворянства» вступили в военный союз с бессословной интеллигенцией и развернули общее знамя борьбы — «Освобождение», как был назван появившийся за границей политический орган печати.