Альберто Моравиа - Конформист Страница 12

Потом Марчелло понял, что Лино поехал вперед только для того, чтобы подождать его у перекрестка. Он перевел дыхание и, успокоившись, зашагал нормальным шагом.

В нем поднялась обида на Лино за то, что тот заставил его пережить унизительные мгновения страха, и во внезапном порыве злобы Марчелло с хорошо рассчитанной жестокостью решил заставить Лино расплатиться за это. Не спеша он дошел до перекрестка. Машина стояла там, длинная, черная, сверкая хромированными частями старинного кузова. Марчелло собрался было обойти ее: вдруг дверца открылась, и Лино выглянул наружу.

Марчелло, — проговорил он с отчаянной решимостью, — забудь то, что я сказал тебе в субботу… Ты слишком добросовестно выполнил свой долг… Иди сюда, Марчелло.

Марчелло остановился у капота, сделал шаг назад и сказал холодно, не глядя на мужчину:

— Нет, не пойду… но не потому, что в субботу ты не велел мне этого делать… а потому, что не хочу!

— А почему ты не хочешь?

— Потому что… Почему я должен сесть в машину?

— Чтобы доставить мне удовольствие…

— Я вовсе не хочу доставлять тебе удовольствие.

— Почему? Я тебе неприятен?

— Да, — ответил Марчелло, опустив глаза и поигрывая ручкой двери.

Он понимал, что выражение лица у него сердитое, упрямое, враждебное, но не знал, что это: притворство или искреннее поведение? Разумеется, перед Лино он ломал комедию, но почему тогда испытывал такое сильное и сложное чувство, смесь тщеславия, унижения, жестокости и злобы? Он услышал, как Лино тихо, ласково рассмеялся, а потом спросил:

— А почему я тебе неприятен?

Марчелло поднял глаза и взглянул прямо на мужчину. В самом деле, Лино был ему неприятен, но мальчик никогда не задавался вопросом почему. Он посмотрел на аскетичное в своей суровой худобе лицо и понял, почему Лино не вызывал в нем симпатии: потому что лицо его принадлежало человеку двуличному, и эта фальшь выражалась физически, ее выдавал прежде всего рот: тонкогубый, сухой, презрительный и, на первый взгляд, целомудренный, но, когда улыбка раздвигала губы, обнажалась блестящая воспаленная слизистая оболочка, словно увлажненная желанием. Марчелло поколебался, глядя на Лино, который, улыбаясь, ждал его ответа, а потом искренне сказал:

— Ты мне неприятен, потому что у тебя слюнявый рот.

Улыбка Лино исчезла, он помрачнел:

Что за глупости ты выдумываешь? — Потом, сразу овладев собой, сказал с шутливой непринужденностью: — Итак, синьор Марчелло… желаете сесть в вашу машину?

— Я сяду, — сказал Марчелло, наконец решившись, — с одним условием.

— С каким?

— Если ты мне действительно дашь пистолет.

— Договорились… а теперь садись.

— Нет, ты должен дать мне его сейчас, сию минуту, — упрямо настаивал Марчелло.

Но у меня его нет с собой, Марчелло, — искренне ответил мужчина. — В субботу он остался у меня в комнате… сейчас мы поедем домой и возьмем его.

— Тогда я не поеду, — неожиданно для самого себя решил Марчелло. — До свидания.

Он сделал шаг, словно собираясь уйти, и на сей раз Лино потерял терпение.

— Да садись же, не будь ребенком! — воскликнул он. Высунувшись, он схватил Марчелло за руку и втащил его на сиденье рядом с собой. — Сейчас мы быстро поедем домой, — прибавил он, — и я обещаю тебе, что ты получишь пистолет…

Марчелло, в глубине души довольный тем, что его силой заставили сесть в машину, не запротестовал, ограничившись тем, что надулся как маленький. Лино проворно захлопнул дверцу, включил мотор, и машина тронулась.

Долгое время они молчали. Лино не был расположен к разговору, вероятно, подумал Марчелло, он слишком доволен, чтобы беседовать. Что до него самого, то ему сказать было нечего: если бы Лино дал ему пистолет, он на следующий день принес бы его в школу и показал Турки. Дальше этих простых и приятных предположений его мысли не шли. Он боялся только, как бы Лино не обманул его. Он решил, что в этом случае как-нибудь исхитрится, чтобы довести Лино до отчаяния и заставить его сдержать слово.

Сидя неподвижно, со связкой книг на коленях, Марчелло смотрел, как до самого конца бульвара тянутся платаны и большие дома. Когда машина начала подъем, Лино как бы в заключение долгого размышления спросил:

— Кто же научил тебя быть таким кокетливым, Марчелло?

Марчелло, не вполне понимая значение слова, заколебался, прежде чем ответить. Мужчина, казалось, заметил его наивное неведение и добавил:

— Я хочу сказать, таким хитрым.

— А что? — спросил Марчелло.

— Да так.

— Это ты хитрый, — возразил Марчелло. — Обещаешь мне пистолет, а сам не даешь.

Лино рассмеялся и хлопнул рукой по голой коленке Марчелло:

— Да, сегодня я схитрил. — Марчелло в растерянности отодвинул ногу. Лино, по-прежнему держа руку на его колене, добавил ликующе: — Знаешь, Марчелло, я так рад, что ты пришел сегодня… Как я подумаю, что в субботу просил тебя не обращать на меня внимания и не приходить, то понимаю, каким глупцом можно иногда быть… настоящим глупцом… Но, к счастью, у тебя больше здравого смысла, чем у меня, Марчелло.

Марчелло ничего не ответил. Он не очень хорошо понимал, что говорил ему Лино, а, с другой стороны, рука, лежавшая на его колене, мешала ему. Он несколько раз пытался отодвинуться, но Лино руку не убирал. К счастью, на одном из поворотов им навстречу выехала машина. Марчелло сделал вид, что испугался, и воскликнул: "Осторожно, мы сейчас столкнемся с этой машиной!", и тогда Лино убрал руку, чтобы вывернуть руль. Марчелло вздохнул с облегчением.

Вот и деревенская дорога, тянущаяся между крепостной стеной и изгородями, вот подъезд с воротами, выкрашенными в зеленый цвет, вот ведущая к дому дорога, обсаженная маленькими общипанными кипарисами, а в глубине — сверкающая стеклами веранда. Марчелло заметил, что, как и в прошлый раз, ветер гнул кипарисы, а небо было хмурым, грозовым. Машина остановилась, Лино соскочил на землю и помог Марчелло выйти, затем они направились к галерее. На сей раз Лино шел не впереди, а крепко держал мальчика за локоть, словно боясь, что тот убежит. Марчелло хотел было сказать, чтобы Лино не сжимал ему так сильно руку, но не успел. Одним прыжком, чуть ли не приподнимая Марчелло над полом, Лино пересек гостиную и втолкнул его в коридор. Здесь, совершенно неожиданно, он грубо схватил мальчика за шиворот и сказал:

— Какой же ты дурачок… Почему ты не хотел прийти?

Голос его звучал теперь не шутливо, а хрипло, надтреснуто, хотя по инерции нежно. Удивленный Марчелло поднял глаза, чтобы взглянуть Лино в лицо, но ощутил сильный толчок. Лино втолкнул его в комнату подобно тому, как, схватив за загривок, отшвыривают прочь кошку или собаку. Марчелло увидел, как Лино закрыл дверь на ключ, спрятал его в карман и повернулся к нему с выражением радости и яростного торжества. Лино крикнул:

Ну, а теперь довольно… Ты будешь делать то, что я хочу… хватит, Марчелло, тиран, маленькая дрянь, хватит… марш, слушаться и больше ни слова.

Он проговорил эту тираду с презрением и превосходством, с грубой радостью, почти со сладострастием. И Марчелло, хотя и находился в полном замешательстве, все же заметил, что речь Лино бессмысленна, что она скорее звучит как торжествующая песнь, нежели выражает какие-то мысли и распоряжения. Испуганный, пораженный, Марчелло смотрел, как Лино большими шагами ходит по комнате взад и вперед, как он снял фуражку и бросил ее на подоконник, скомкал висевшую на стуле рубашку и запер ее в ящик, разгладил смятое покрывало, но в этих обыденных жестах таилась ярость, полная неясного смысла. Продолжая выкрикивать бессвязные фразы повелительным властным тоном, Лино сорвал висящее в изголовье кровати распятие и с демонстративной резкостью швырнул его на дно ящика комода. Марчелло понял, что этим жестом Лино хотел дать понять, что отбросил прочь последние угрызения совести. Словно в подтверждение его страхов Лино вытащил из ящика ночного столика столь желанный пистолет и, показывая его, прокричал:

— Видишь?.. Но ты его никогда не получишь… ты должен делать то, что я велю, без всяких подарков, без пистолетов… хочешь не хочешь!

Так оно и есть, подумал Марчелло, как он и опасался, Лино решил обмануть его. Марчелло почувствовал, что побелел от гнева, и сказал:

— Дай мне пистолет, и я уйду.

Ничего не получишь, ничего… хочешь не хочешь. — Лино, потрясая пистолетом, другой рукой схватил Марчелло и швырнул его на кровать.

Марчелло упал на спину, но толчок был такой сильный, что он ударился головой об стену. Тотчас же Лино, внезапно перейдя от жестокости к кротости и от приказов к мольбам, опустился перед ним на колени. Он стонал и называл Марчелло по имени, затем обнял обеими руками его колени. Пистолет лежал на кровати, чернея на белом покрывале. Марчелло посмотрел на стоящего на коленях Лино, который то поднимал к нему умоляющее лицо, залитое слезами и горящее желанием, то опускал его, чтобы потереться о ноги мальчика, как это делают преданные псы. Марчелло схватил пистолет и с усилием вскочил на ноги. Лино, вероятно, подумав, что Марчелло хочет броситься ему в объятия, разжал руки и позволил ему встать. Марчелло сделал шаг на середину комнаты и обернулся.