Свифт Грэм - Свет дня Страница 12

Быстрый, жесткий взгляд.

Волосы песочного цвета, над ушами седина. Серые водянистые глаза, в которых спрятан кремень. Под пятьдесят. Из тех, что кажутся безвредными и мягкими, а потом вдруг показывают мускулы. Из тех, что хорошо подходят для этой должности, потому что не выглядят как детективы. Можно представить себе его школьным учителем. И домашнюю работу он, похоже, выполнил. Что-то припомнил, сообразил – или навел справки, зная, что я бывший сотрудник Департамента уголовного розыска.

Чуть отклонился назад. Простое, усталое выражение лица. Кончил уже с Сарой или нет? Он держался за свой галстук, как рефери на боксерском ринге за свисток.

«Наверно, это первый раз, когда два детектива-инспектора сидят друг против друга за этим столом. – Мягкость, от которой в любой момент жди укуса. – И последний – по крайней мере с моим участием. Через месяц на пенсию. Годы вышли».

Значит, последнее его существенное дело. И потому только ему поручено, что выглядит ясным как день. Признание и арест в течение нескольких минут после события. Тут и месяца-то много. И вдруг – я.

Твое последнее дело. Как это бывает? Хочешь уже расслабиться, хочешь легкой прогулки? Или хочешь сотворить из этого лакомое блюдо, смаковать каждую подробность?

И он знал про мое последнее дело. Я видел по глазам.

«Ну, а вы, сдается мне, – шутку сопровождает быстрая улыбка, – хотите обратно».

Кончил уже с Сарой или нет? Что ему до всего этого? Дело, одно из многих. Все близко к сердцу не примешь.

Но дело для него последнее. Он не обязан был мне это сообщать. Может быть, тщеславие. Последнее дело – и убийство, ни больше ни меньше. Не просто уйти, а с фанфарами.

«Вы ведь не по собственному желанию тогда ушли. Не тот случай, насколько я знаю».

Вот оно, вот. Опять проступил кремень. Он мог бы даже и больший интерес ко мне проявить – поскольку Сара была, считай, в кармане. Поиграть со мной в игры. Задаешь жару подозреваемому, который скорей всего ни при чем (помню, как же). Твое последнее дело. Смакуй, смакуй.

Серые усталые глаза. Мягкие, потом твердые, потом опять мягкие. Глянул как учитель – глянул как папаша. Семьянин. Жена, взрослые дети (догадка, но оказалась верной). Как он сам не подкачал – так и они. Дома в нем не видят полицейского – того, кто давит на подозреваемого, спокойно ходит около трупа. Умеет переключаться. Скоро ему уже домой насовсем.

Я мог бы быть на его месте. Два детектива-инспектора. Только у него служебный стаж побольше – а я все-таки бывший детектив-инспектор.

Если строго по правилам, он должен обращаться ко мне официально: «сэр». Должен, но...

Будь я на его месте, я бы дослужился уже до главного детектива-инспектора. Он добился того, чего добился, – не слишком многого, если честно, – большей частью за счет усердия. Я это видел. И он видел, что я это вижу. Если бы он был главным детективом-инспектором, он, может быть, разговаривал бы со мной иначе. Как высший с низшим. И не был бы настолько тактичен, чтобы сообщить о своей скорой отставке.

«В восемьдесят девятом, если не ошибаюсь».

Я мог бы сидеть на его месте. Ворошить старое дерьмо и думать о скорой пенсии – а над кем-то тем временем висит обвинение в убийстве.

Он оставил пока эту тему (снаряд, который может пригодиться позже).

«Ну, так что же вам было до всего этого?» – повторил он.

«Миссис Нэш была моей клиенткой».

«Но вы уже выполнили поручение. Даже перевыполнили. Ваша работа была кончена, когда вы увидели, как мисс Лазик пошла к выходу на посадку, и сказали об этом по телефону миссис Нэш».

«Лазич», – поправил я. Он раз за разом произносил неправильно.

«Лазич. Ни о чем другом миссис Нэш вас не просила».

«Она сказала: следите за ними».

Следите за ними, Джордж.

«Следите за ними? И вы продолжали следить теперь уже за ним одним, так? Вы ехали за мистером Нэшем всю дорогу из аэропорта – „чтобы убедиться", так вы заявили, – до тех пор, пока он не повернул на Бичем-клоуз. После этого вы развернулись и отправились домой».

«Да».

«Но через несколько минут, еще не добравшись до дому, опять развернулись и поехали обратно».

«Все верно».

«Почему? Что вас к этому побудило?»

Опять глаза стали кремешками – можно подумать, он отрабатывал этот взгляд годы и годы. Словно на какое-то время я сделался главным подозреваемым.

А почему нет? Если бы это могло хоть вполовину уменьшить Сарину вину – почему нет? Все моя идея, мой сумасшедший смертельный план. Проводить Боба в ловушку, а самому смыться. Но потом я струхнул. Поехал обратно. И опоздал.

Это, наверно, шло от меня волнами.

«Интуиция», – сказал я.

«Интуиция?»

«Я подумал – я уже об этом говорил, – что может случиться что-то нехорошее».

«То есть вы подумали, что мистер Нэш может быть убит?»

(Предположим, я сказал бы – да.)

«Я подумал, что, может быть, сумею это предотвратить».

«Это? Но вы ничего не предотвратили».

«Как она?» – спросил я.

Я услышал трещину в своем голосе. С таким же успехом мог бы громко и ясно сказать ему: вот он, мой мотив, чего там.

«Не скажу, что счастлива. Она в шоке. – Он опустил глаза. – В рапорте констебля говорится, – он нашел пальцем нужное место, – что вы потребовали вас пропустить, потому что, цитирую, „знаете, что делаете". Помните такое?»

«Да, было».

(Дайте пройти, я детектив.)

«И что, вы действительно знали, что делаете? – Он продолжил почти без паузы: – Мне вот думается – не знали вы, что делаете, совсем не знали. Потому что если бы вы знали, что делаете, то получалось бы, что вы знали о случившемся в точности».

Глаза опять на мне. Плохая тактика. Отслужил свое сполна – и до сих пор не понимает, что поменьше надо налегать на взгляд в упор. Посмотри в сторону, встань, пройдись, повернись спиной, помолчи. Глядишь, язык у типчика и развяжется.

Но это не были совсем уж убийственные глаза. Кремень – еще не сталь. Не похоже, что хочет крови. Твое последнее дело: как ты его ведешь? Агрессивно, сверхжестко – или милосердно?

«Вы не знали, что делаете» – как будто протянул мне что-то и держит, покачивая в воздухе. От того, как он напишет свой рапорт, от его оценки, к примеру, поведения арестованной – мгновенное признание (сама позвонила в полицию), беспрекословное подчинение органам правопорядка – может зависеть приговор. Может, только и всего.

Уже, наверно, было далеко за полночь. «Вы готовы подписать ваши показания? О том, что следовали за мистером Нэшем до Бичем-клоуз, потом уехали, потом вернулись. Таковы были ваши передвижения сегодня вечером?» «Да».

«В прошлом у вас не все гладко по части способов получения показаний. Но с моей стороны никакого принуждения к самооговору не будет». Вот. Не удержался. Снаряд. Но пролетел выше цели.

Я мог бы ему сказать: «Сфабрикованные показания бывают и верными – даже если свидетель ничего похожего не говорил». А он мог бы ответить: «Так оправдываются все недобросовестные полицейские».

Я ничего не сказал. Буду смирным, испуганным обывателем. С явными признаками подавленности.

Может быть, и он побывал в моей шкуре: на краю, на пределе. Раньше когда-нибудь. В комнате для допросов.

«Добавить что-нибудь хотите?»

«Нет».

«Скажем, насчет интуиции...»

«Нет».

«Значит, это исчерпывающий отчет о ваших передвижениях. Вы даже точное время указали».

«Профессиональная привычка».

«Да, конечно, – так сделал бы любой из нас. Строго говоря, вы совершили правонарушение, выдав себя за полицейского. Я не собираюсь давать этому ход».

(Но, назвавшись детективом, я не солгал.)

«Вы „подумали, что может случиться что-то нехорошее". Так и оставим?»

«Да».

«Это можно истолковать в том смысле, что вы заранее знали...»

«Тогда почему я вдруг поехал назад?»

«Конечно. Разумеется. И еще один не вполне ясный момент. Из сказанного вами возникает ощущение, отчетливое ощущение: что то нехорошее, чего вы вдруг испугались, должно было произойти с миссис Нэш».

«Но так ведь и получилось».

Да, это, наверно, шло от меня волнами.

17

Угловой столику «Гладсона». Оформление здесь – отовсюду понемножку – с намеком на что-то викторианское. На стенах – афиши мюзик-холлов. В Уимблдоне можно отправиться в Рио, а можно вообразить, что рядом рыщет Джек Потрошитель.

Она попросила белого вина. Себе я взял пива. Пил медленно-медленно, следя за уровнем в ее бокале, как смотрят на песочные часы.

Есть здоровое правило: хочешь многого – довольствуйся малым. Не жди ничего сверх. Это, может быть, все, что тебе отпущено.

Она сказала:

«Он, скорее всего, там, с ней сейчас».

Могла и не говорить. Легко догадаться: вторник, шесть вечера – а у нее есть время со мной рассиживать. Они, значит, там, а мы здесь. Так или иначе, могла этого не говорить. Кажется, я подумал, что у них – у него и девушки – тоже перед глазами песочные часы. Прямо сейчас, в эту минуту. Только двадцать дней осталось – если это все правда, конечно.