Джордж Оруэлл - Ферма животных Страница 12

«Я этого не понимаю, я ни за что не поверил бы, что такое может случиться у нас на Ферме. Наверное, мы в чем-то сами виноваты. И решение вопроса, по-моему, в том, чтобы работать больше. С сегодняшнего дня я буду подыматься на полный час раньше.»

Он удалился своей тяжелой рысью, направляясь к карьеру. Там он набрал и отнес к мельнице две повозки камня и лишь после этого отправился спать.

Животные молча теснились поближе к Люцерне. С холма, на котором они лежали, видна была вся округа. Можно было охватить взглядом почти всю территорию Фермы Животных: её пастбища, протянувшиеся до самой дороги, луга, рощица, пруд с питьевой водой, вспаханные поля, на которых зеленела и наливалась молодая пшеница, и красные крыши строений Фермы, из труб которых вился дымок… Был ясный весенний вечер. Лучи заходящего солнца освещали траву и зелёные изгороди. Животные с удивлением осознали снова, что это всё — их собственная земля. Никогда ещё родная ферма не казалась им столь дорогой и желанной. И Люцерна, глядевшая на зеленеющий склон холма, почувствовала, что глаза её наполнились слезами. Попытайся она выразить свои мысли, она сказала бы, что не к этому стремились они, когда несколько лет назад трудились над свержением человеческого рода. Не зрелища террора и убийств виделись им, когда старик Майор впервые пробудил их к восстанию. Рисуя тогда картину будущего, она представляла себе общество животных, свободное от голода и кнута, где все равны, где каждый работает в меру своих способностей, сильные охраняют слабых, как сделала это сама Люцерна в ночь речи Майора, оградив своей передней ногой выводок утят. А вместо всего этого — непонятно почему — наступило время, когда никто не решается высказать свои мысли, а яростно рычащие собаки снуют повсюду, и приходится смотреть, как твоих товарищей разрывают на куски после того, как они признаются в совершении немыслимых, кошмарных преступлений… Люцерна думала об этом без возмущения, без мысли о протесте. Она сознавала, что даже теперь животным значительно лучше, чем во времена Джонса, А, значит, прежде всего следовало заботиться о том, чтобы человеческие существа не возвратились. Что бы ни случилось, она останется верной, будет работать изо всех сил, выполнять приказания, подчиняться руководству Наполеона. И всё же… Не для этого трудилась она и все остальные, не на это они надеялись. Не за тем строили они мельницу и шли под пули Джонсова ружья. Вот что думала она, хоть и не умела высказать свои мысли.

И наконец, чувствуя, что лишь так может выразить то, для чего не могла найти слов, она запела «Звери Англии». Животные подхватили. Они спели песню трижды — очень согласно, но медленно и печально, — как никогда не пели раньше.

Кончив петь, животные увидели, что к ним приближается Пискун в сопровождении трёх собак; судя по его виду, новости он нес важные. Пискун торжественно сообщил, что согласно специальному указу товарища Наполеона, песня «Звери Англии» отменена. Отныне петь её запрещено.

Животные были ошеломлены.

«Но почему?» — вскричала Мюриэль.

«В ней больше нет нужды, товарищи, — чопорно ответил Пискун. — «Звери Англии» — песня Восстания. А восстание уже завершено. Казнь предателей была его последним этапом. И теперь, когда побежден не только враг внешний, но и враг внутренний, эта песня утратила смысл. Мы выражали в ней наши стремления к лучшему обществу будущего. Это общество теперь создано».

Как ни были испуганы животные, некоторые из них, возможно, выразили бы протест, но тут овцы дружно заблеяли своё «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо», и продолжали крик несколько минут подряд, чем и предотвратили бесполезную дискуссию.

Больше этой песни не слышали на Ферме. А вместо неё поэт Меньшой сложил другую песню, которая начиналась так:

О, Ферма Животных! Великая Ферма!Навеки сплотила ты разных зверей!..

Эту песню пели каждое воскресенье поутру после подъёма флага. Только ни мотив, ни слова почему-то не стали для животных тем, чем была раньше песня «Звери Англии».

Глава 8

А несколькими днями позднее, когда кошмар недавних казней немного рассеялся, кто-то из животных припомнил, что Шестая Заповедь гласила: «Ни одно животное да не убьет другое животное». И хотя в присутствии свиней и собак никому не хотелось упоминать об этом, но как-то не вязались с Заповедью недавние казни. Люцерна попросила Бенджамина прочесть ей Шестую Заповедь. Бенджамин, как всегда, отказался, заметив, что не желает впутываться в такие дела. Тогда Люцерна обратилась к Мюриэль, И та прочла: «Ни одно животное да не убьет другое животное без причины». Два последних слова почему-то не сохранились в памяти животных. Но зато теперь они могли видеть, что Заповедь не была нарушена, так как предательство тех, кто объединился со Снежком, явилось несомненно достаточной причиной, чтобы их убить.

В этом году животные трудились ещё больше, чем в прошлом. Восстановить и перестроить мельницу, удвоив толщину её стен, при этом — к ранее назначенному сроку, было тяжелой задачей, тем более, что обычная работа также требовала значительного труда. Животным, случалось, приходила в голову мысль, что теперь у них рабочий день длится дольше, а еды они получают меньше, чем при Джонсе. Но по воскресеньям Пискун, придерживая копытцем длинный рулон бумаги, сыпал цифрами, показывая, что производство всех видов продукции увеличилось на 200, или 300, или 500 процентов — как когда. Животные не видели причин не верить этому, тем более, что они уже не помнили отчетливо, как было до Восстания. И всё же бывали дни, когда им казалось, что хорошо бы иметь меньше цифр, но больше еды.

Все приказы отдавались теперь через Пискуна или какую-нибудь другую свинью. Наполеон же появлялся не чаще, чем раз в две недели. Когда же он выходил, то свита его состояла не только из псов: впереди ещё маршировал черный петух в роли герольда; предваряя слова Наполеона, каждый раз звучало громкое «Кукареку!». Говорили, что в доме Наполеон занимал теперь совершенно отдельные апартаменты. Обедал он в одиночестве на сервизе марки Корона Дерби, взятом из горки, что стояла в гостиной, а прислуживали ему две собаки. Было объявлено также, что салют из ружья будет производиться не только в дни двух памятных годовщин, но и в честь дня рождения Наполеона. Никто не говорил теперь просто «Наполеон». О нём упоминали только как о «нашем Вожде, товарище Наполеоне», и свиньи любили придумывать для него титулы вроде: «Отец всех животных», «Гроза Человечества», «Защитник овечьего рода», «Друг утят» и тому подобное. Пискун, произнося свои речи, лил слезы умиления, рассказывая о мудрости Наполеона, доброте его сердца, глубокой любви его ко всем животным, где бы они ни жили, а особенно к тем несчастным, что продолжали существовать в невежестве и рабстве на других фермах. Стало привычным относить к числу заслуг Наполеона любое достижение или удачное начинание. Часто можно было слышать, как одна курица говорила другой: «Под мудрым руководством нашего Вождя, товарища Наполеона, я снесла пять яиц за шесть дней»; три коровы, всласть попившие воды из пруда, восклицали: «Какой замечательный вкус у воды, протекающей под водительством товарища Наполеона!» Общее настроение хорошо выразил поэт Меньшой в своём стихотворении «Товарищ Наполеон».

О покровитель слабых!О повелитель пойла!Источник нашего счастья,Товарищ Наполеон!

Полны до краёв кормушки,Соломой устланы стойла,Заботишься ты о каждом,Товарищ Наполеон!

Под мудрым пристальным взглядом,Подобным солнцу в зените,Тебе я хвалу слагаю,Товарищ Наполеон!

И мой малыш-поросенокЕдва от сосцов материнскихУже твердит твоё имя,Товарищ Наполеон!

Наполеон одобрил стихотворение и велел написать его на стене большого амбара напротив Семи Заповедей. Под ним поместили портрет Наполеона в профиль — его нарисовал белой краской Пискун.

Между тем Наполеон, при посредничестве Уимпера, вёл сложные маневры в переговорах с Фредериком и Пилкингтоном. Штабель леса всё ещё не был продан. Фредерик настойчивее Пилкингтона добивался получения леса, но разумной цены предлагать не хотел. К тому же, вновь пошли слухи о том, что он и его люди собираются напасть на Ферму Животных и разрушить мельницу, строительство которой возбуждало бешеную зависть Фредерика. Снежок, как утверждалось, всё ещё отсиживался в Пинчфилде. В середине лета животные с ужасом услышали о добровольном признании трёх кур: подстрекаемые Снежком, они создали заговор с целью убийства Наполеона. Куры были казнены немедленно, и для охраны Наполеона были приняты новые меры. Четыре пса охраняли его кровать по ночам, по одному на каждом углу, и молодой боров по имени Глазок получил разрешение рисковать собой, пробуя пищу перед тем, как её подавали Наполеону.